«Настоящее управляет прошлым, но никак не наоборот» — интервью с Сергеем Жариковым

Отец советского индастриала, культовый политтехнолог, знаток крымских вин, издатель радикального журнала "АТАКА", философ-парадоксалист и просто глыба Сергей Жариков рассказывает, как можно стать успешным в сетевом мире, почему в России левые и правые - одна хуйня, про экстремистских держиморд из Роскомнадзора и о многом другом. Вопросы были заданы, исходя из интереса к опыту Сергея по разработке правого политического дискурса в «АТАКЕ». Сегодня Правая почему-то связана с именами Проханова и Дугина, тоскующими по тому, что было «раньше», и молодёжь от этого реально тошнит. Однако будущее невозможно построить, постоянно обращаясь к прошлому, и нам интересно мнение Сергея, если, правда, он не потерял ещё к этому интерес.

1.Почему русский патриотизм в конечном итоге скатился в имперство и были ли у него какие-то другие альтернативы? 

С.Ж.: Так называемая «евразийская доктрина» изначально построена на тотальной неразличимости, где даже само слово «евразия» не значит ровным счётом ничего. То ли Азия, то ли Европа, – какая разница? Эмоция, призванная доказать очевидность чьим-то фантазмам, которая легко сменяется другой эмоцией, но уже в противоположном направлении. Вот и поговорили. По той же логике жители США, например, могли бы порассуждать об «афроамерике», как американской мечте, но у грязных и погрязших в рациональном пиндосов, как мы видим, ничего не получается. В отличие от. 

Под Правой у нас всегда понимали охранительство, консерватизм, какие-то «устои» и прикрывали всё таким же бессмысленным термином «традиционализм». И постоянно говорят «мы». Забывая при этом, что Правая может быть персональной и весьма радикальной. В двух словах: движение в сторону коммунитаризма называют Левой, а в сторону сегрегации – Правой. И, как мы понимаем, никто в мире не пытается заново изобрести велосипед. Вот и в наших имперцах я вижу фракцию всё тех же коммунистов. Забавно только, что неясная идентичность в данном случае скатилась в такое же неясное квазиимперство, и «евразийцам» этого вполне достаточно. Главное – чтобы настроение было хорошим, – кто-то против? А по мне – так отсутствует сам предмет обсуждения. 

2. Вы как-то говорили (за точность цитаты не ручаюсь) о том, что Россия находится в авангарде постиндустриального мира. Как это возможно в технически отсталой стране? 

С.Ж.: Ога, говорил. Однако точность цитаты именно в том и состоит, что речь шла о так называемой «музыкальной альтернативе» и определённой эстетике, которая появилась во второй половине 70-х ровно после панка именно как альтернатива зарождающейся попсе. Бурное развитие, в целом вторичной, советской неакадемической музыки в силу ряда обстоятельств и, не в последнюю очередь, благодаря массовой доступности стереомагнитофонов, попало тогда в резонанс с мировой эпохой музыкального «постиндастриала», – а это как раз восьмидесятые. 

Вполне предсказуемо, если идти по времени назад. За отсутствием качественных инструментов и достаточно оборудованных студий художник-музыкант не только был вынужден активировать весь свой вербальный арсенал, но и все, так сказать, окружающие его акустические краски, что не подвержены мимесису. Абсолютно всё. И тут уж, как грицца, голь на выдумки хитра. 

Понятно, что неискушённая и неподготовленная публика могла слушать только «пэстни», сканируя лишь «слова», но «цех», тем не менее, хорошо во всём разбирался. В отличие от так называемых «советских музыкальных журналистов», которые традиционно здесь обслуживали и продолжают обслуживают сравнительно небольшую номенклатурную прослойку власть имущих со своими «критериями отбора». 

К сожалению, в нашей стране так и не сложился жанр музыкальной журналистики, и все местные публикации на тему музыки, – как тогда, так и сейчас, впрочем, – обходят музыку как таковую, заостряя внимание на текстах песен или личной жизни музыкантов. Но в мире это далеко не так, и мы только теперь поняли, что Фрэнк Заппа или тот же Брайан Ино приезжали сюда не только любопытства ради, но и за идеями. 

Терминология всегда рождается по факту, но почти на каждый термин у нас есть, что показать с учётом как раз того, что наши артефакты родились ещё до появления терминов, хотя полностью соответствуют им по характеристикам. Назвался груздем и не заметил, что кузов уже наполовину полон такими же, как ты? Советский же агитпроп предпочитал этого не замечать, но не потому что не хотел, а за простым отсутствием соответствующих рецепторов. Так что мы оказались в авангарде мировой индустриальной музыки во многом из-за того, что жили как раз в бедной и технически отсталой стране. 

3. Довольно популярное мнение, что российский хронотоп неизменен: население всегда пьет-ворует. При этом вы придерживаетесь модели Ибн-Хальдуна, которая говорит о том, что в т.ч. и в РФ происходит переворот от мажоритарных правителей к миноритарным и обратно. А на жизни населения эти перемены как-то отражаются (к примеру, становится больше пушек/масла) или нет? 

С.Ж.: Когда песочные часы давлы переворачиваются и к власти приходит новый семейный пул, на жизни податного населения это никак не может отразиться. Ну, просто – никак. На жизни российского мультитюда скорее может отразиться приход в США на место республиканцев демократов или наоборот, которые со своей стороны захотят перезагрузить режим внешнего управления и обновить пакет местных троянов. 

Вот тут население как раз может что-то получить и то на первых парах – ровно до того момента, как боярские семьи «пропишут» трояна в матрицу своих отношений, которые Ибн-Хальдун называет «мулк», а другие источники именуют «экономикой дара». Население в этих коммуникациях никак не состоит и живёт тем, что профессор С. Кордонский называет «гаражной экономикой». 

4. При официальном описании «русского народа» в ход снова идут тухлые мемы в духе «богоносец», «особый путь», «соборность» и пр. С какой целью их на серьезных щщах используют в 2k19? 

С.Ж.: Вопрос не ко мне, поскольку я их не использую и про «русский народ» могу сказать лишь, что это явный оксюморон. Но это совсем не значит, что у данного иероглифа нет инструментальной функции наподобие так называемых «мнимых чисел» в математике. Профессор Э. Надточий эту функцию описал достаточно точно, а заодно и ту задачу, которую данный десигнат призван решить. А именно: оторвать людей от своего «места» и, одновременно, удержать огромную территорию в рамках единого субъекта. 

И сама по себе «расхожесть» мема уже говорит о факте внешнего управления красноречивей некуда. Ведь «русское» не имя, а проект в смысле «проекция» – тень чего-то того, что никто не видит, но подразумевается, что оно есть. Инструмент. Карго-груз, сброшенный сюда американцами и преобразованный местными каргопоклонниками в патриотическую скрепу наподобие «американского народа», за которой, как известно, доллар и американская Конституция. А что за «русским народом», кроме личных интересов номенклатурных сынулек и роднулек, она же т.н. «родина», с которой у населения страны категорически нет ничего общего? Была же подобная скрепа в СССР и называлась она «советский народ», – и где они все теперь? 

5. В 90-е усиленно искали русскую идею. А сейчас нет. Почему? Ведь идею, кажется, так и не нашли. 

С.Ж.: Вы говорите о проблеме коллективной идентичности, которая, действительно, так и не решена. Но она и не может быть решена в несвязной среде. Что такое «общество», например? Это связи элементов, взятые по совокупности. А эту «совокупность» можно отлично определить по тому неиллюзорному энтузиазму, с которым ОМОН невозбранно метелит случайных прохожих. И совершенно безвозмездно, надо сказать! Или мы имеем дело с обществом упёртых садомазохистов, или его попросту нет. 

6. Какие вызовы времени нас ждут? Порабощение роботами, глобальное потепление, тотальное zog-чипирование или что-то еще? 

С.Ж.: Будущего не существует, любой прогноз это всегда оценка. Я избегаю оценочных суждений, и чужие предпочитаю не комментировать. Наше «будущее» ничто, если не фантазм, в основе которого всё то же прошлое. Будущее – один из вариантов прошлого, и какой смысл обсуждать то, что нельзя уже изменить? 

7. Свастон все еще остается самым радикальным символом в мире или его уже может что-то обогнать? 

С.Ж.: Согласно Закону Годвина это просто метка, которой за отсутствием иных аргументов метят инакомыслящих. В цифровых нейросетях подобные вещи мешают алгоритму самообучаться. А это значит, что умышленное и навязчивое «ручное» коннотирование обыкновенной графики привнесёнными извне смыслами слишком персонифицировано и вступает в прямое противоречие с анализом больших данных, – а значит, не может быть учтено, несмотря даже на отчаянное сопротивление топ-менеджеров ЗАО «Жертвы Холокоста». 

8. В помощь юным читателям. Есть байка, что 30 лет назад провинциалу для славы было нужно плохо отозваться о ж-дах. А что нужно сделать для мгновенного успеха сегодня? Обругать Путина? Обругать Навального? Обругать педиков? Похвалить педиков, Путина и Навального? Или что-то другое? 

С.Ж.: Назвать вещи строго своими именами, используя количество слов близкое к нулю. Надо просто понимать, что мир, которым рулит искусственный интеллект, крайне конкретен. 

9. И еще один вопрос как к Пиарщику. Успех проекта «Жириновский» вы объясняли тем, что он говорил каждому то, что человек хотел услышать. А каков механизм понимания того, чего вообще хотят люди? Как вы понимали, чего они вообще хотят? 

С.Ж.: Как мы помним, жирик появился в определённое время, и те задачи, что ставила перед ним номенклатура, я должен был увязать с массовым запросом, который тогда был совершенно очевиден: реакция на жёсткий монетаризм гайдаровцев, к которому тогдашнее поколение т.н. «советских людей» не привыкло – это мягко сказать. Всё лежало буквально на поверхности, и наш клиент просто опережал конкурентов, так же сформировавшихся в условиях тотальной советской самоцензуры, как и все мы, но, вдобавок, обладал потрясающим артистизмом. Отбросив респектабельность, жирик сыграл роль трикстера. Что и помогло ему, в конце концов, преодолеть некоторые ключевые на тот момент табу. 

Сегодня сетевой постмодерн не только снял проблему людей вообще, но и сам предпочитает формировать запросы для того или иного узла, она же целевая аудитория или «таргет-группа», – так обычно говорят, чтобы серебристый лох ничего не понял. Все они – каждая – живут в своём времени, и задача пиарщика, поэтому, сводится к формированию соответствующих «пакетов времени». 

Геополитика полностью уступила место хронополитике, и вместо простых переменных мы сегодня оперируем временными функциями от них. Те же идеологии, например, так или иначе завязанные на контроль над пространством, стали простым инструментом управления со стороны тех, кто контролирует время. Ну, то есть, грубо говоря, управление сегодня и состоит в том, чтобы описать время языком той или иной идеологии, взятой «на прокат», и отправить ту или иную «таргет-группу» прямиком в прошлое. В то или иное прошлое, подчеркну, – прошлое у всех разное! Настоящее управляет прошлым, но никак не наоборот. Оно же управляет и будущим. 

10. И позвольте последний вопрос: какова роль анонимных пользователей в сетевом мире? Попробую расширить: в России как минимум трижды пытались создать анонимную культуру: первыми были Синеблузники, вторыми – ЗАИБИсты, третьими – анонимы с двачей, пытавшиеся выстроить свою культуру, где говоримое будет важнее говорящего, каждый сможет креативить в меру сил и т.д. Все три движения по разным причинам пришли в упадок. Вообще возможно создание долгосрочной анонимной культуры или нет? 

С.Ж.: В информационных сетях как раз и присутствуют одни только высказывания. Это только наивные и необразованные люди считают, что в социальных сетях «живые люди» общаются между собой. Увы, это не так. За одним юзернеймом может скрываться сотня человек, а за ботом с чьей-то рожей на юзерпике – вообще никого. Все пользователи сетей абсолютно анонимны. И надо пройти достаточно сложный тест Тьюринга, чтобы запеленговать Автора с большой буквы. 

А оно вам надо? Ведь Автором сегодня является не тот, кто генерит высказывания, а тот, кто их читает! И как тут организовать цензуру, если информация не имеет знака и, заблокировав кого-то, разве ты сможешь помешать ему «накачать» уже несколько «зеркальных» узлов вместо одного? Блокчейн это не вопрос доверия или его отсутствия между конкретными людьми, – это есть та самая современная анонимная культура, а которой вы только что упомянули, хотя и упирается своими корнями в интриги коварных византийских генералов. 

Но и это ещё не всё. Кто может помимо отсутствующего автора высказывания точно раскрыть тему «автор хотел сказать» и кого цензор должен привлечь «к ответственности» именно как производителя смыслов, если не себя в первую очередь? В том-то и дело, что сетевая информация живёт единственно по принципу амплификации и способна сама себе создавать запрос, одновременно, отвечая на него как раз без того, чтобы идентифицировать ту или иную личность. Другое дело, – стоит ли пугать всеми этими цифровыми чюдесами серебристого лоха, особенно если он богат и при власти?

Иллюстрации: Геннадия Животова, газета «Завтра»