Насильственное и ненасильственное сопротивление

“Партизаны - враги террора,” - пишет Денис Ветров. В его статье в качестве примеров такого сопротивления упоминается деятельность как современных украинских партизан с оккупированных Россией территорий, так и российские, ирландские, польские, французские, чешские и снова украинские аналоги прошлого.

“Диктаторские и оккупационные режимы используют слово "террорист", чтобы очернить противников, ведущих вооруженную борьбу против захватчиков и карателей."

Так и есть. Историю пишут победители, и тот, кто осилит, назовет себя партизаном и/или законной властью, а кто не осилит – того назовут террористом. Но, при всем уважении, для меня это все – политизированный разговор об масле масляном. Если отбросить негативную коннотацию слова “терроризм”, которую действительно впихивают в термин пропагандисты и моралисты, то придется согласиться, что на практике партизанские действия трудно отличить от террора. Ведь и то и другое имеет одинаковый признак терроризма как социального явления - долговременное психологическое влияние на общество или определенную его часть. Политические убийства в исполнении что "террористов", что "партизан" все равно пугают единомышленников их жертв.

На самом деле, российскую и даже белорусскую оппозицию волнует не то, как какое явление хорошо назвать, а простые моральные и экзистенциальные вопросы:

Как узнать, что мирные тактики уже не работают? Можно ли в борьбе со злом убивать? Смогу ли я сделать это лично? Чего я боюсь больше – того, что меня схватят, или видеть последствия собственного бездействия?

У украинцев на эту философию в основном давно уже нет времени. Слишком жестока эта война, чтобы играть в благородство. Слишком высокую цену потом платят те, кто оказывается в оккупации. И о разнице между "честным боем в чистом поле" и "коварным" подрывом авто с коллаборантом внутри мы сейчас можем услышать разве что от прокремлевского пропагандиста.

Сегодняшние дискуссии части российских и белорусских оппозиционеров о морали мне напоминают старые, еще майдановские споры между сторонниками мирного и немирного протеста. Поэтому прибегну к соответствующей параллели. В основе такого социального феномена как мирные собрания – негласный экзистенциальный договор между государственным аппаратом и недовольной частью населения не убивать, а попытаться выслушать друг друга. Если государство этот договор нарушает, то протестующие могут либо ответить насилием, либо посвятить себя ненасильственным или даже мученическим тактикам сопротивления. Или сдаться, смирившись с несправедливой действительностью.

Но что делать, если государство преимущественно не убивает недовольных у себя на территории, укорачивая жизнь только относительно небольшой части таких граждан? Но уже свернуло любые возможности выражения оппозиционных взглядов и законной смены власти, систематически пытает, заточает недовольных, или отсуживает у них большие суммы денег, и в целом ворует свободное будущее и хорошую жизнь у всех своих граждан. И, конечно, занимается геноцидом населения в соседнем государстве. Этих проблем уже достаточно для реализации морального права на восстание или других насильственных форм борьбы?

Не хочу, чтобы эта статья была воспринята каким-то конкретным россиянином как агитация ступить на путь терроризма. Ведь рисковать ли собственной жизнью, и как именно рисковать - каждый должен решать это самостоятельно.

Но мне, например, очевидно, что мирные собрания и свобода слова в России (и Беларуси) не работают.

Хотя бы потому, что оппозиция не может с помощью этих форм сопротивления остановить войска Путина. Учитывая это, даже если таких организаций, как НРА бы не существовало, то их следовало бы выдумать. Но выдумать с расчетом на то, что идея воплотится в реальности. Как украинец, я, конечно, надеюсь, что у вражеского режима будет достаточно проблем не только на фронте, но и в его тылу.

В то же время, каждый человек делает только то, что позволяет ему совесть. И даже мирная помощь украинцам в беде – тоже своеобразное сопротивление режиму Путина. И все же каждому следует спрашивать себя сегодня:

И не является ли чье-то морализаторство лишь удобной политической позой для того, чтобы эффективность имитировать.