Нарния в шкафу

https://mrakopedia.net/wiki/Нарния_в_шкафу

Как бы вы описали свое детство? Деревья, которые закрывают собой небо, разогретые гулкие крыши гаражей, пыль, которая искрится на солнце в комнате бабушки, скрип старых качелей во дворе и казаки-разбойники на даче? У меня все это было, но это было только удачными специями, которые подчеркивают главное блюдо. Сколько я себя помню я искал проход в другие миры. Потому что после теплого песка на речке и поедания яблок с заброшенных участков вместе с пацанами, дома меня ждал всегда недовольный отец с ремнем по делу и без, вечно покорная ему мать, постоянные побои, ругань и упреки.

О нет, мы не были какой-то маргинальной семьей алкашей, наоборот: у нас с сестрой было лучшее образование, языковые курсы с самых пеленок, стеллажи книг до потолка и сто кружков в неделю. Но только ты оступался, тебя ждало наказание. Отец не был доволен никогда, чтобы я ни делал, я обязан был стать еще лучше. Я возненавидел кожаный диван в кабинете, на котором меня пороли, дверной косяк, которым защемляли пальцы за плохие оценки, а более всего, когда сестра разрисовала стены в комнате и отец резал ее кожу ножом для хлеба, неглубоко, остались лишь поверхностные царапины, но очень страшно.

Впрочем, намного хуже он умел пытать психологически, он был чертовски умен, с многочисленными дипломами западных университетов, безумно самовлюбленный и нетерпящий возражений. Я не так боялся его побоев, как "серьезных разговоров", после которых чувствовал себя полным ничтожеством. Один раз я не выдержал и после очередного избиения позвонил бабушке, но она смогла приехать только через 1,5 недели, когда основные следы уже прошли и меня выставили полным вруном. Мама никогда не заступалась за меня, она вообще любила перекрутить реальность, рассказать, что было, а чего не было. Это доводило меня до полного отчаяния, желания им смерти по ночам, а также злых слез. Я хорошо помню, как просил одноклассницу, у которой брат работал в милиции, в 9 лет по окончанию семестра принести пистолет, чтобы я застрелился из-за тройки за итоговую контрольную по математике. Мне кажется, что, если бы она его принесла, я реально это бы сделал, так велик был мой страх перед отцом и нежелание переживать очередные пытки дома. Именно поэтому я часто сбегал из дома, выдумывал в голове, что где-то меня ждет настоящий добрый папа, непременно очень великодушный и сильный, но больше всего я мечтал попасть в другой мир.

Сначала это было желанием попасть в детские сказки и фильмы, которые я в своем воображении переделывал под себя, потом первые самостоятельные фантазии о волшебных лесах, где живут добрые волшебники и говорящие звери, а потом мне в руки попались "Хроники Нарнии" и я пропал. Это настолько отзывалось в моей душе с представлениями о другом желанном мире: место, где тебя ждут, где ты сразу Кто-то значимый, где существуют вживую понятия о справедливости и книжной дружбе. Я помешался на этой книге: выискивал на карте возможные ориентиры, даже нашел в 11 лет города с такими же названиями, как в книге и получалось, что Нарния находится где-то в Тайге.

В 11 лет я впервые серьезно сбежал из дому, чтобы найти Нарнию, но отец проследил за мной и притащил из лесу домой, пока я шел пешком на вокзал, чтобы уехать в Тайгу. И чем дальше, тем более странные способы приходили в мою голову. Мне снился лев Аслан, который говорил собрать могильную пыль и смешать ее с толченной грушей, я просыпался на рассвете, шел летом на деревенское кладбище и изготавливал из этой смеси "волшебные" кольца. Я прыгал в глубокие мартовские лужи в лесу, вспоминая, как главные герои попали в Нарнию в первой книге. Эти голубоватые проталины, казалось, не имели дна, они были такого неземного оттенка, что несомненно должны были вести куда-то дальше, в Запределье. Должны были, но увы...

Потом я валялся с ангиной дома и отчаянно искал, искал другие решения. Но больше всего времени, конечно, я проводил в шкафу. Буквально каждую ночь я крутился в своей кровати, громко тикали часы на стене, по потолку блуждали фары проезжающих машин, потом я не выдерживал, брался за блестящую металлическую ручку, ежился от сквозняка, который кусал за пятки, и забирался в темное мягкое нутро. Я верил так сильно, каждый раз я по миллиметру приближался кончиками пальцев к задней стенке шкафа, надеясь нащупать вместо нее пустоту и колючие ветки елей. Но как бы я не пытался не происходило ничего. Ни молитвы, ни пылкие обещания, ни ритуалы, ни биения головой о стенку не делали наш мир менее материальным. В итоге я перелазил все шкафы, а потом и чердаки, до которых смог добраться: в гостях, в школе, у родственников и изредка даже на свалках. Нарния оставалась на страницах книг, а я взрослел.

Потом мне попалась известная история про Зеленую Дверь, и я ненадолго переключил свое внимание на все зеленые двери, которые мне встречались. Больше всего меня раздражали герои книг, которые либо не решались войти в волшебный проход, но еще хуже были те, кто возвращались: я бы не вернулся никогда и ни за что, я бы скорее умер. В подростковом возрасте я увлекся заброшками, надеясь отыскать портал там. Из довольно пугливого, но отчаянного ребенка я постепенно становился скептиком и отчаявшимся человеком. Меня встречали пустые глазницы покинутых домов, их остывшие внутренности коридоров и затхлые пасти подвалов. Время шло, я поступил, а затем успешно окончил медицинский университет, еще на третьем курсе съехав от родителей, я даже удачно женился и нежно любил свою жену, но на душе в основном у меня было очень паршиво. Я оглядывался вокруг и понимал, что люди как-то адаптируются, смиряются с реальностью, некоторые даже вполне счастливо живут, но никакими способами я не мог подстроить себя под этот мир. Мы объездили множество стран, карабкались по песчаным дюнам, старались не убегать от волн океана, залазили на высокие безжизненные вершины в грозу и заезжали на старенькой машине, которая досталась мне после смерти бабушки и дедушки туда, куда, казалось бы она не могла заехать. И было бы почти терпимо, пока однажды все не началось медленно, но неумолимо рушиться.

Сначала резко взлетели цены, окончательно кончилось детство и нам больше не хватало полгода не жрать и во всем себе отказывать, чтобы поехать куда-то за тридевять земель, потом меня распределили после окончания интернатуры в унылую старую поликлинику у черта на куличках, где я загибался от потока злых и маргинальных пациентов, потом окончательно сломалась машина, а затем оказалось, что у нас с женой не может быть детей. Наверное, это и добило меня, искренне мечтавшего исправить ошибки моего отца и стать для кого-то тем, кого я сам придумывал себе все детство в роли отца. Это было горькое и тяжелое время, мы оба впали в серьезную депрессию, не обошлось даже без помощи психиатра, но мы продолжили бороться. Тогда мне показалось, что дело просто в серой бесперспективной стране и мы решили иммигрировать. Оказалось, что мозги в 30 лет варят не так хорошо, как в школе, учить язык с нуля было крайне тяжело, шестеренки в мозге, казалось, совсем заржавели, мы бросали, начинали снова, и все это между ночными дежурствами, нарастающим безденежьем и бесконечными подработками. Когда мы наконец-то пережили 100 кругов экзаменов, бюрократического ада и нервотрепки, то было ощущение, что с нас живьем сняли кожу, а потом она поросла грубыми тесными рубцами.

В конце концов мы переехали и не могли нарадоваться. Первый месяц...Моей жене повезло больше, ей попался отличный начальник и коллектив, было тяжело, но интересно и даже весело. У меня в хирургии все было совсем иначе: мы начинали в 7 утра, а заканчивали поздно вечером, я стоял по 8 часов в операционной, немеющими руками держал крючки и за 6 месяцев не зашил даже ни одной раны: здесь оперировали только заведующие, прямо как дома, но еще хуже. После этого я делал обход 40 больных, а потом, когда садилось солнце, шел писать истории болезни и выписки на завтра. Вскоре по мнению больницы я достаточно втянулся и у меня забрали практически все выходные из-за дежурств. Большую часть времени, когда я бодрствовал, я видел кровь. Внутренности и мышцы, наивысшее физическое напряжение на проклятых крючках и подвальная операционная по 8 часов в день. Я забыл, как выглядит солнце, я забыл, как шумит океан и как выглядят горы. Расспрашивая коллег вокруг, я понял, что это общая практика по больницам в стране: вытянуть все соки из иммигранта, а потом выбросить на помойку. Текучка в больнице была сумасшедшей, каждую неделю увольнялся кто-то из молодых врачей, а его место тут же занимал следующий бедняга: мир большой, желающие из менее обеспеченных стран всегда найдутся.

Так шли дни, с постоянными криками шефа, который напоминал мне отца, бесконечными документами и бесконечными однотипными больными, в этом месте работа никогда не могла быть сделана до конца. Я молился в операционной, как когда-то в шкафу своей комнаты, чтобы кто-то большой и сильный забрал меня отсюда, пока однажды не словил себя на мысли, что я готов убить пациента, только это бы прекратилось. Это был тревожный звоночек и, сделав колоссальное усилие, потратив последние остатки сил я перевелся в другую больницу на психиатрию (в Европе это было так просто, в отличии от СНД). А потом оказалось, что там не лучше. Да, физически я больше не умирал за операционным столом, но здесь были испытания другого толка: огромный языковой барьер, десятки очень тяжелых пациентов, а самое главное – меня никто ничему не учил. Показали, как заполнить бумажки и кинули на амбразуры, а я не знал ни методов лечения, ни препаратов. Я все также уходил из дому до рассвета, а возвращался после заката и постепенно нырял в безумие своих пациентов. Это место работы было еще дальше от предыдущего, мне приходилось вставать в 5 утра ехать сначала на велосипеде, а затем с тремя пересадками плестись под ледяным ноябрьским дождем туда, а вечером столько же обратно. Я правда очень старался, но никакие книги не заменят вам учителя в медицине. Не чувствуя себя своим на родине, я так и не стал своим здесь, в новой стране. Так я доработался до инфаркта, упав прямо с велосипеда после двухчасовой дороги с ночной смены. Но последней каплей стала покупка старого Опеля, в который мы вложили все, что заработали, а он капитально и необратимо сломался через 2 недели после покупки. А затем еще через неделю умер мой первый пациент, которого я по неопытности отпустил домой, а он запил упаковку транквилизаторов 2 бутылками водки, оставив предсмертную записку, где было всего два слова "выход здесь".

Было время Рождества, я шел поздно вечером, а в голове была гулкая и всепоглощающая пустота. Я впервые свернул прочь от освещенных гирляндами улиц в противоположную от автобуса сторону и, цепляя мокрый тяжелый снег ботинками, углубился в лес позади больницы. Было удивительно тихо, только еле-еле качались сосны да хлюпала снежная жижа под ногами. Я уходил все дальше и дальше, особо не выбирая направление, на душе было невыносимо тошно. А потом, когда я уже совсем продрог, а ботинки окончательно намокли, я увидел старые руины из красного кирпича.

Это был обычная техническая постройка, только теперь без окон и крыши. Из-за туч подслеповато выглянула луна и осветила вход в здание, старая потрескавшаяся дверь была приоткрыта, но главное, она была зеленого цвета. Я горько усмехнулся и зашел внутрь. Всего я насчитал 3 небольшие комнаты, абсолютно пустые, если не считать старый шкаф в темном углу самой дальней из них. Никто не слышал мой смех. Я было развернулся спиной и хотел возвращаться, но потом, всего на одну секунду мне так невыносимо сильно захотелось снова поверить, что я не выдержал и залез в скрипучий и тесный шкаф, заранее видя, что задняя стенка на своем месте. Не произошло ничего, только мое дыхание металось из угла в угол и отбивалось от стен. Тогда я подумал, что дальше все бессмысленно, что я действительно сделал все, что мог и продолжать это все дальше после этой последней насмешки просто ни к чему. Я вышел из домика, обошел его, заприметил подходящую ветку прямо напротив оконного проема, за которым виднелся шкаф, сделал петлю, перекинул ремень через ветку, подергал для надежности и залез на ветку пониже.

Я знал, что надежнее всего прыгать с высоты, чтобы сломать шейные позвонки наверняка. Надев петлю на шею, я замер, больше всего я боялся, что там дальше еще хуже, чем здесь. С другой стороны, я не испробовал только последний способ попасть в Нарнию – умереть. Мне стало безумно жалко, что я не застрелился еще тогда, когда мне было 9 лет и что пришлось так долго мучиться напрасно. Перед тем, как прыгнуть, я подумал, что сделал бы что угодно: убил бы, продал бы душу дьяволу, или наоборот – пожертвовал бы собой ради кого-то, отдал бы часть своего тела, если бы взамен я попал бы в волшебный мир. Дверь шкафа со скрипом приоткрылась, и я услышал голос оттуда, из абсолютной пустоты, где я был 10 минут назад:

- Действительно что угодно?

На этой стадии отчаяния мне было уже не страшно, я даже было подумал, а не прыгнул ли я часом, а это все бред умирающего мозга? Но петля была все еще на моей шее, так что я тихо сказал пересохшим горлом "Да", ожидая, что хуже быть не может.

Из шкафа молчали целую вечность, я уже даже не верил, что мне не показалось и я не выдал желаемое за действительное, но потом ответили:

- Приведи детей в Нарнию, много детей и ты получишь то, что хочешь.

А затем дверь совершенно беззвучно открылась полностью, приглашая меня войти, я медлил где-то минуту, видя, что задней стенки шкафа больше нет, а вместо нее абсолютная даже издалека ощущаемая темнота, но потом вспомнил, как смеялся, над главным героем "Зеленой двери", который всю жизнь откладывал проход в волшебный мир, так что я снял петлю, перелез прямо через окно, боясь, что потеряй я шкаф из виду, он исчезнет. Дверь шкафа за собой я закрыл сам и в тот момент мне почти не было страшно.

В ту ночь Он объяснил, что я могу привести детей к любому шкафу, необязательно этому, но главным условием является то, что дети должны верить, что они идут в волшебный мир. Что касается меня, Он пообещал, что я обязательно попаду в свой идеальный мир, но только если приведу ему всех детей, на которых Он укажет. Конечно я захотел какое-то доказательство, что это не обман и тогда в глубине шкафа, очень-очень далеко, я увидел, как встает солнце и силуэт льва на горизонте. Я упал от удивления и восторга, пахло цветущими яблонями, пахло весной, я не заметил, как вцепился рукой в траву и вынес из шкафа в наш мир простой обычный одуванчик. В Январе...Вопрос является ли Он сам Асланом остался без ответа.

Поймите меня правильно, я не моральный урод, не маньяк и тем более вряд ли верил, что это волшебный Лев из книги, но потом Он изменил мое мнение. В моей жизни стало постепенно все налаживаться: нам одобрили кредит на новую машину, замяли историю с пациентом, иногда я даже освобождался раньше обычного и успевал хоть что-то кроме работы. Но это всегда было на грани хорошего, ничего сверх, чтобы я все равно максимально сильно хотел вернуться.

Потом Он начал рассказывать мне из шкафа в подвальной раздевалке о будущем других пациентов и ни разу не ошибся. Кто умрет, кто вернется через неделю в запое, у кого следующей ночью остановится сердце, кого побьет муж дома, кого прирежут в подворотне. Это все были взрослые, пока Он ничего не просил взамен, а я стал лучше работать, используя эти знания и меня даже впервые похвалил заведующий. Но я все еще не был готов красть для него детей. А в марте меня перевели в отделение детской психиатрии, где лежали как совсем маленькие дети, так и подростки до 18. В Европе отделения закрыты только для опасных пациентов – для себя или окружающих, а остальные открытого типа, без всяких там колючих заборов, так что побеги случаются регулярно, особенно у подростков. Я не думал, что первой девочке, которую он выберет будет аж 14 лет. Это была страшная история, включая сексуальное насилие отчима, мать-алкоголичку, школу для трудных подростков, несколько попыток суицида, кучу вредных привычек. Я думал, что ничего у меня с ней не выйдет, но однажды она увидела у меня в кабинете книгу "Хроники Нарнии", и ее глаза загорелись. Я был удивлен, по сути в 14 лет эта книга кажется довольно скучной и детской, но девочка с радостью ее обсуждала, а в ее глазах я видел свою собственную грусть и отчаянное стремление найти безопасное место.

Он заговорил ночью из шкафа у меня дома, когда жена была на ночном дежурстве, а я все думал об этой девочке.

- Ты можешь помочь ей. Иначе она неудачно вскроет себе вены еще до начала лета, ее откачают, но для коры головного мозга будет уже слишком поздно, и она останется овощем на всю жизнь.

Я сомневался, не зная, манипулирует ли Он мной или говорит правду.

- Представь, что она уже пережила и что выбрал бы ты на ее месте.

Думайте, что хотите, но больше всего я боялся, что о моих делах узнают. Что может быть хуже, чем прослыть маньяком или каким-то педофилом? Но он обещал помочь с этим, а потом, заметя, что я все еще сомневаюсь, пообещал еще кое-что, что затмило собой все сомнения.

Мы работали с Сильвией очень осторожно, но, к моему удивлению, она легко верила тому, что я говорил. И все же я рисковал. Сначала все держалось на недомолвках, причем все еще неотесанных из-за моего не самого лучшего владения языком, по типу "Ах если было такое место, как Нарния", и моих ответов "А ты уверенна, что его нет?". Но постепенно, мы продвигались дальше. И наступил день, когда я сказал ей, что психиатр – это прикрытие, а на самом деле я могу провести ее в другой мир к Аслану. Посудите сами, как должна была бы отреагировать девочка, пережившая столько ужасов, на такое заявление взрослого мужчины. Сильвия смотрела на меня недоверчиво, даже иронично, но потом за моей спиной скрипнула дверца шкафа и оттуда вылетела целая стая бабочек самых разных цветов, а потом растаяла под потолком. Я был поражен не меньше, чем сама девочка. Но, чтобы не вызывать подозрений, я не позволил ей зайти в шкаф в моем кабинете.

Поздно ночью и конечно не в мою смену Сильвия тихонько открыла дверь отделения, которая запиралась на ночь, выданным мной ключом, мы спустились в подвал, но тут наши планы разрушили санитарки возле шкафа в раздевалке. Меня не должны были видеть этой ночью здесь, поэтому мы незаметно пробрались подземными коридорами в ближайший к лесу корпус, открыли запасную пожарную дверь ключом и углубились в лес. Когда она заходила в шкаф, то все еще не верила до конца, это было написано на ее лице, да и я чувствовал себя глупо. Но последнее, что я увидел перед тем, как она исчезла это отражения лучей теплого солнца, она улыбалась.

Утром в больнице был небольшой переполох, но соседка по палате подтвердила, что Сильвия заикалась о побеге к другу в другой город, а поскольку это было не в первый раз, то мы просто заявили в полицию и работали дальше. Ее мать так и не пришла к нам. Этим же вечером я узнал, что моя жена беременна. Это было невозможно, но я знал, кого я должен благодарить. Неделю мы упивались нашей радостью, но как-то пятничным вечером раздался голос из шкафчика в ванной. Теперь Он хотел, чтобы я обустроил дом в лесу особым образом, и я принялся за дело: засадил молодыми елями второй вход, сделал крышу из ДСП и рубероида, притащил кое-какие дешевые мебели, книги, древнее кресло, карту мира, старый телефон, на звонок поставил мелодию, которую Он хотел, купил новогодние гирлянды и развесил по комнатам. Я не знаю, зачем это все было, если Он мог так менять реальность, я даже не знал, зачем ему был я, мне казалось, что Он мог бы убеждать детей и сам. Но я теперь по крайней мере знал ради чего я все это делаю.

Следующая девочка не читала книги про Нарнию, но она любила одноименные фильмы. Она не была моей пациенткой, она вообще была цыганкой на вокзале, которая подсела ко мне, когда я смотрел "Хроники Нарнии" на ноуте в зале ожидания. Я купил ей мороженное и сказал, что знаю Принца Каспиана и он ищет себе принцессу. Затем четко по инструкции голоса из шкафа я сел в первый почти пустой поезд, а она запрыгнула следом. Она была точно младше и глупее Сильвии, обычная попрошайка, каких тысячи. Мы вышли через 4 остановки на станции в лесу, и я даже почти не удивился, когда тропинка привела нас к домику с гирляндами, который не мог тут находиться физически. Моя рука в кармане сама набрала номер и из шкафа послышалась мелодия волшебной флейты Фавна из фильма. Девочка говорила, что в шкафу ее действительно ждет Принц Каспиан, а я даже не узнал, как ее зовут.

Он беспокоил меня не так часто, я перестал так нервничать каждый раз, чувствуя себя под Его защитой. Моя жена должна была вот-вот родить и тогда голос впервые указал мне на мальчика из обеспеченной семьи. Это меня обескуражило, я ошивался по их району, один раз решился заговорить с ним через забор, но увидел красноречивый взгляд его отца из окна кухни и поскорее ушел оттуда. Потом кто-то развесил по столбам распечатки о педофилах, и хотя там были совершенно другие люди, но моя задача очень усложнилась. И тогда голос сказал, что я должен делать.

Этого мальчика звали Том, спасибо украшенному почтовому ящику их дома. А еще Он часто гулял на опушке за своим домом с таксой соседки, которая работала у нас медсестрой и недавно сломала шейку бедра, так что ходить она не могла. Я рисовал для Тома каждый раз небольшие карты с поиском сокровищ, в конце Он всегда находил цитату Аслана из книги, новую подсказку и какой-то поощрительный приз. Вопреки моим опасениям, похоже мальчик ни с кем не поделился своими находками. Последняя карта указывала на дупло, в котором я спрятал кинжал из сувенирного магазина и просьбу помочь рыцарям Ордена Львиного Сердца с подробной схемой прохода к домику. Я прятался в елях позади шкафа, а затем на миг увидел, как Том идет ко мне на встречу, вскрикивает и не доходит буквально пару метров. На земле вокруг ни капли крови, ни следа. Не уверен, что Он видел меня также, как я его. Но этот последний случай очень всполошил общественность, они прочесывали местность, стали бдительными. Я очень волновался, но мой домик стоял нетронутым, хотя я и боялся засад внутри. Меня мучала совесть, Том был на вид обычным мальчишкой без особых проблем. Ночью у меня в комнате открылись двери шкафа, я залез внутрь, и Он показал мне, что мальчик вырос бы редкостным ублюдком, толкал бы наркоту, а потом на полном ходу сбил бы насмерть беременную женщину.

Верил ли я Ему, насколько Он мной манипулировал? В глубине души я осознавал, что это очень странный выбор детей для Нарнии, да и вообще для любого волшебного мира. Что Он с ними делает? Зачем они ему? Я не думаю, что действительно хотел бы знать ответы на эти вопросы. А вскоре у меня родился сын.

Мы души в нем не чаяли. Я обожал сына так, как никого прежде. Я отдавал ему все, что только мог позволить. Но в то же время Голос не давал о себе забыть и когда я пытался отсрочить очередное дело, все тут же начинало рушиться: заболевал сын, падала огромная сосулька в сантиметре от головы жены, отказывали тормоза в горах. Порою я думал, какую власть дал Ему над своей жизнью. Но я буду честным, я не жалел. Всего 11 детей за 6 лет я заманил так или иначе в домик посреди леса. Мне не было их жалко: они не страдали, жизнь моей семьи была вполне терпимой и этого было достаточно, чтобы закормить мою совесть.

Но через 6 лет Он попросил последнюю жертву и это был мой сын. И тогда я впервые отказал Ему. Мне казалось, что теперь небо рухнет на землю, что нас ожидают худшие наказания, которые только можно изобрести, но я просто не мог отдать Сына. Я трясся, когда вез малого в садик, боялся, когда вводил препарат пациенту или выходил пройтись с женой. Но ничего не происходило. Месяц за месяцем я успокаивался, и все же внутренне всегда оставался на чеку, ожидая наказания. И когда через 5 лет я расслабился и почти заставил себя забыть все происшедшее, небо таки упало на землю.

Сначала война началась на востоке и это было довольно далеко от нас. А потом первая ракета подкинула нашу соседку вместе с остатками ее жилья к звездам и обратно за три дома от нашего. Мы сидели в подвале, обнимая свой мир, словно кокон и пытаясь защитить его, но безуспешно. Я все думал, мог ли Он начать войну из-за моего непослушания и не верил в это ни капли. Сначала пропал свет, а за ним и подача воды, снаряды рвались вверху, как будто кто-то огромный бил со всей дури по железным листам молотком размером с гору и это не заканчивалось. Потом мы начали голодать. Мы видели, как наше чудо, наш мальчик тает на глазах и ничего не могли поделать. Последняя крошка в доме была съедена 4 дня назад, мы впали в какое-то сумасшедшее, страшное оцепенение, хотелось выть, но голоса не было, пока я не вспомнил, что в домике в лесу не припрятано печенье и ананасные консервы. Я не знал, стоит ли еще домик, но выбора у меня особо не было.

Это было перед рассветом, еще почти совсем темно, но я все равно рассмотрел достаточно: мертвую девочку рядом с мамой без головы, сгоревшую семью в машине, отчаянно скулящих раненных осколками собак над хозяевами, которые лежали на земле в неестественных позах... Домик все еще существовал, но очень условно, посреди леса, где деревья были перевернуты, словно в Зазеркалье и цеплялись корнями за тучи, зеленая дверь висела покосившись на единственной уцелевшей сосне, той самой, где я чуть не повесился, крыша была посечена картечью по всему периметру. Мне кажется, что весь увиденный ужас, навсегда отпечатался у меня на сетчатке. Шкаф стоял, приветственно распахнув створки, там, на полу было печенье и консервы, хотя я клал их совсем в другое место. Я зашел внутрь и дверь закрылась сама.

- Я прошу тебя, дай мне отнести еду сыну и наказывай меня как хочешь.

Он не отвечал долго, я все ожидал, что меня больше никогда отсюда не выпустят. Но все же Он заговорил:

- Сегодня ночью выпустят ядерные ракеты, здесь ничего не останется. Вы можете пойти сегодня все вместе, это последний шанс.

- Это ты начал войну?

- Кто я по-твоему, человек?

Я облизал губы перед главным вопросом:

- Нет никакой Нарнии, верно?

Кажется, Он усмехнулся.

- Тебе недостаточно, что она будет у вас в голове?

- Я хочу знать всю правду. Зачем я тебе? Что ты делаешь с детьми?

- Хорошо, если это так важно для тебя. Я их пожираю, взамен даря им уникальный, идеальных именно для них мир. Детская искренняя вера и надежда, не замаранная ни религией, ни отчаянием потрясающа на вкус. Это так сильно и так невероятно, что в твоем мире нет описания для этого опыта. Каждая детская косточка пропитана этой верой в чудо, я их потом долго обгладываю. Но поверь, им так гораздо лучше, я ни разу тебе не соврал. Я – это твой пистолет в 9 лет, я – твоя волшебная веревка, видишь выход сквозь петлю?

Мне стало безумно холодно в этом душном шкафу и волосы встали дыбом.

- Почему я?!

- Ты меня создал, без тебя, как проводника, я не могу их съесть, без тебя это просто шкаф.

- Скажи...Это больно?

- Ты будешь уже мертв, когда я начну. Для тебя это будет вечный "О дивный новый мир". Ты все равно никого больше не сможешь привести мне после сегодняшней ночи.

- Ты говорил, что ешь только детей? Но мы с женой...

- Ты все еще напуганный маленький мальчик, который создает всемогущих монстров в шкафу. Я продукт твоей исковерканной, раненной и злой веры в чудо. Всех твоих молитв и детских проклятий. А без жены пошел бы ты в шкаф сегодня ночью? Я сделаю один раз исключение, вашей с сыном веры хватит на троих.

- Что ты такое? Как такое возможно?

- Называй меня Аслан, - засмеялся Он.

Когда я подошел к нашему дому, раздался очень сильный взрыв, меня отбросило вниз по лестнице в подвал, кажется, я сломал ребра и получил контузию. Мы смотрели с женой, как сын ест печенье с ананасовым кружочком сверху. Она всегда мне верила, я не думаю, что ее убедил Он. Может быть, она очень хотела поверить, что выход есть, что нам не придется видеть, как медленно умирает наш сын или наши кишки разбрасывает по округе? Может ради этого она готова была бы отдать все, абсолютно все, на что бы ее еще хватило?

Единственное, чего я боялся – это того, что я на самом деле маньяк, что это я убил всех этих детей и нет никакого Голоса в шкафу. Но я правда изо всех сил старался верить. Ради сына и жены…

- Собирайся, сынок, мы идем в Нарнию.

Мой сын застыл, широко открыв свои карие глаза олененка, смешно хлопая ресницами.

- Папа, ты не шутишь? Правда-правда? Как в книге?

- Обещаю, дружище, честно-честно.

- Навсегда, папа?

- Навсегда, мама будет королевой, я королем, а ты самым смелым и доблестным рыцарем во всей Нарнии.

Дверцы шкафа позади нас открылись. Мы вошли туда обнявшись, практические одновременно. Я ожидал боли, страшных челюстей на моем теле, как обозначения начала перехода и даже вздрогнул в первый момент, наткнувшись на что-то, но моя жена удивленно воскликнула:

- Это же сосновые иголки!

- Папа, папа, смотри туда!

Мы стояли на каменном утесе, сосны остались позади, цветущие деревья вокруг ловили первые лучи восходящего солнца, окрасившись красным. Внизу раскинулась долина, вдали виднелись башенки замка, блестела чешуйками река, где-то торжественно зазвучал рог. Внезапно мы почувствовали спиной жар, обернулись и в последний миг увидели очень яркую вспышку на месте двери, а затем она исчезла.

Но мой сын сразу же воскликнул снова, его мало интересовала пропавшая дверь:

- Папа, смотри, это же Аслан!

Восходящее солнце делало гриву огромного льва на соседнем утесе по-королевски золотой...