Надія Сухорукова пише вражаючі історії про час перебування в оточеному орками Маріуполі. Вона згадує найболючіше не просто так - для того, аби привернути увагу до міста, де і зараз відбувається геноцид. Де росіяни продовжують чинити звірства над українцям…

"Мне страшно подумать сколько жителей полумиллионного города ещё погибнут в этом аду. 

Мой двоюродный брат остался там навсегда. Смерть его застала у хлебного киоска. Он шел за водой. Его маленький сынишка хотел пить и есть. Начался обстрел и знакомый моего брата прокричал: "Падай". Они упали в разные стороны. Сторона Ромки оказалась несчастливой. Туда прилетел снаряд. Моего брата, вернее, то, что от него осталось, отнесли в гараж. 

Его жена с маленьким сыном в панике выехали из Мариуполя на чужой машине. Сейчас Ромкин сын пишет папе сообщения. Ромкина жена не смогла сказать мальчишке, что папы больше нет. Малыш - его копия. Такой же спокойный, основательный и надёжный. 

Отец Ромки о смерти сына узнал недавно. Он пришел в гараж и забрал часы. Мне страшно даже думать каким он увидел в этом чертовом гараже своего сына. Часы обязательно нужно передать маленькому Савве. Думаю, дядя Витя теперь выживет. И уедет из Мариуполя. Иначе, как он отдаст внуку единственную память о его отце? 

Моя двоюродная сестра Любаша живёт на Черёмушках. Ее улицу Лысенко жёстко обстреливали и бомбили. Мы набирали ее телефон в редкие минуты связи, пока были в Мариуполе, звоним ей сейчас из Черноморска. Она недоступна. Пусть она, ее сын, ее муж, ее соседи и друзья выживут. 

Пусть выживут все, кто сейчас продолжает сопротивляться смерти в этом аду. Кому кажется, что больше не осталось сил, что бороться бессмысленно и помощь идёт слишком долго. Я знаю, я чувствую как им страшно, как безнадежно одиноко и темно в холодном подвале. Как больно бьют по сердцу звуки обстрелов, как обречённо считают они взрывы и ждут, что скоро прилетит и к ним. 

Яркая весна и мутно-черное от дыма небо. Искореженные снарядами и обгоревшие деревья, на которых не будет ни одной почки. Странная женщина на детской площадке и звук пустой качели, которую она толкала рукой. 15 марта- день рождения моего сына. Мой предпоследний день в аду. 

Дрожащий хвост моей собаки и ее испуганные глаза. Наши прогулки с Энджи были очень короткими. Меньше двух минут. У нее получалось все сделать быстро. Мы бежали в подъезд и нас била дрожь. Меня и мою собаку. Стреляли везде. А странная женщина на детской площадке не уходила. Она продолжала раскачивать пустое сиденье качели. 

Мама моей подруги, та самая, которая вывела из горящего дома мою собаку, видела, что я пишу и интересовалась о чем. Я отвечала, что обо всем, что происходит сейчас. Она просила: "А назови это - вышедшие из ада". Я ей возражала: "Мы же ещё не вышли, тетя Саша". Она была уверена, что выйдем. Я - нет. 

Леша, который бродил по городу и узнавал новости, однажды мне сказал, что в его мобильном много видео наших улиц. "Там такие кадры. Очень страшные". Я не хотела смотреть, но попросила, чтобы отдал их мне, когда выберемся. Ещё пошутила: "Тебе все равно негде работать, будешь журналистом". Леша работал на Азовстали и когда ходил на Левый к своим детям, обнаружил, что здание, где находился его отдел, разрушили и разграбили.

"На всякий случай, код на моем телефон четыре восьмёрки". Я ещё подумала: "На какой, всякий случай?" 

Странная полужизнь - полусмерть и сегодня без завтра. Всегда только один день. Один день жизни. Никакого будущего, никаких денег, никаких надежд. За все двадцать дней мы ни разу не почувствовали себя в безопасности. Ни одной минуты. Мы были какие-то неживые. Мы запрещали себе говорить слово "завтра". Были не уверены, что оно наступит. 

Для жизни нам нужно было очень мало. Главное, чтобы не стреляли, не бомбили, была вода и можно было что-то поесть. Все равно что. Мы питались, чтобы были силы. Еду мы экономили. Аккуратно откладывали, урезали порции, смешивали большое количество каши с мизерным количеством консервов или тушёнки. А потом прилетел снаряд в крышу дома и все наши запасы, они были на втором этаже, сгорели.

Но даже это не заставило нас разрыдаться. Мы заморозились внутри. 

Наши эмоции забросали бомбами. Наши души - расстреляли ракетами. Мы не верили в реальность. Нам казалось, что все вокруг не настоящее. Жизнь замерла и каждый день был похож на предыдущий. Только обстрелов становилось больше и оружие изощреннее". 

Надія інакше, як геноцидом українського народу звірства росіян не називає. Їх цинізм по відношенню до цивільних забути неможливо. 

Згадує, коли виїжджали з Маріуполя, то на блок постах орки зупиняли автівки - без скла, пошкоджені снарядами і питали: "Вашим детям не холодно? Может быть закроете окошки, чтоб не простудить детей". 

"Они бомбят Мариуполь, тысячи детей сидят в подвалах, они голодные, им страшно, кто-то из них ранен, им невозможно помочь, а оккупанты делают вид, что заботятся об украинских детях. Это очень жестоко и цинично" - каже Надія. 

І продовжує кричати в своїх історіях - в Маріуполі все ще сотні тисяч людей, які чекають на порятунок! 

(більше історій Надії Сухорукової тут: https://www.facebook.com/profile.php?id=100008914326381)