На реке

Фаррел уже решил, что, кроме него, на этой Реке никого нет, и тут увидел девушку. Он плыл вниз по течению уже два дня, два – конечно же, по речному времени. Он не знал, откуда к нему пришло это знание, но почему-то был уверен, что время на Реке имеет очень мало общего с реальным. Здесь тоже были свои дни и ночи, и от рассвета до рассвета протекало двадцать четыре часа, но была неуловимая разница между тем, как он ощущал время раньше, и тем, как воспринимал его сейчас.

Девушка стояла у самой кромки воды и размахивала крошечным носовым платком; вероятно, хотела, чтобы он пристал к берегу. Фаррел с усилием вывел плот из плотного течения на мелководье и остановил в нескольких ярдах от берега, почти касаясь дна. Налег на шест, удерживая плот на месте, и вскинул на девушку вопросительный взгляд.

Вопреки ожиданиям, девушка была прехорошенькой. Хотя какой же ей быть, если она – плод его воображения? А если нет, то с чего он взял, будто и ей расхотелось жить накануне тридцатилетия? Только потому, что он сам устал от жизни, дожив до своих тридцати?

Коротко стриженные волосы девушки были почти такие же яркие, как подсвеченный полуденным солнцем песок, на котором она стояла; на переносице и по бокам точеного носика рассыпались нежные веснушки. Фаррел с одобрением отметил довольно высокую гибкую фигуру и голубые глаза.

– Нельзя ли мне присоединиться к вам? – спросила девушка, когда он приблизил к ней плот на расстояние всего нескольких ярдов. – Мой плот развалился сегодня ночью и уплыл вниз по реке; и вот уже с самого рассвета я иду вдоль берега. Вы – первый, кого я встретила.

Желтое платье девушки изрядно поистрепалось, да и легкие сандалии на ремешках, похоже, доживали последние дни.

– Пожалуйста, – сказал он. – Только вам придется пройти по воде, я не смогу подвести плот к самому берегу.

– Ничего страшного, – сказала девушка и вошла в воду – в этом месте она доходила ей почти до колен.

Фаррел помог незнакомке забраться на плот и, сильно оттолкнувшись шестом, вернул его в русло. Девушка тряхнула головой – так, словно когда-то у нее были длинные волосы, и она хотела, чтобы они развевались на ветру, позабыв о том, что отрезала их.

– Меня зовут Джил Николс, – сказала она. – Хотя не знаю – имеет ли это значение?

– Фаррел, – представился он. – Клиффорд Фаррел.

Девушка опустилась на плот, разулась и стянула чулки. Отложив шест, он сел напротив, в нескольких футах от нее.

– Вот уж не думал, что кто-то еще решил совершить это путешествие, – сказал он.

Холодноватый ветер дул против течения, и она снова подставила ему лицо – словно ожидая, что волосы будут струиться в его потоках. Ветер старался изо всех сил, но только и смог, что растрепать короткие завитки, обрамлявшие бледный лоб.

– Я тоже не думала встретить кого-то на этой реке.

– Мне казалось, что по-другому и быть не может: ведь эта река родилась в моем воображении. Но, видимо, ошибался, – если только и вас я тоже не выдумал.

Слабая улыбка тронула губы девушки.

– У меня тоже есть подозрение, что я придумала вас.

Он улыбнулся в ответ. Прошла целая вечность с тех пор, как он улыбался в последний раз.

– Возможно, Река – всего лишь аллегория, созданная нашим воображением. Возможно, мы просто одинаково представляли себе это: что будем плыть по течению темно-бурой реки, по обеим сторонам которой будут деревья, а над ней – голубое небо. Вы так это видели?

– Да, – сказала она. – Я всегда думала, что когда придет время, все будет именно так.

Он вдруг осознал истинный смысл ее слов.

– Я правильно понимаю, что вы сами сделали выбор? Лично я оказался здесь добровольно.

– Да, – подтвердила девушка. – Я тоже приняла решение сама.

– Так, может, из этого следует, что два человека, одновременно представив себе некую аллегорию, могут сделать ее реальностью? Что, если мы с вами, сами того не ведая, на протяжении всех этих лет создавали Реку?

– А потом, когда время пришло, перенеслись на нее, – подхватила она. – Но где она – наша Река? Ведь мы уже не можем быть на Земле.

– Кто знает? У реальности множество граней. Возможно, сейчас мы видим одну из них… Вы давно здесь?

– Чуть больше двух дней. Я потеряла счет времени, когда пришлось идти пешком.

– Я тоже почти два дня, – прикинул Фаррел.

– Значит, я первая решила покон… первая отправилась в путь, – проговорила Джил. Она отжала чулки и разложила их сушиться. Рядом поставила мокрые сандалии и какое-то время смотрела на них.

– Забавно, что даже сейчас мы продолжаем заботиться о таких мелочах, – сказала она. – Ведь мне должно быть совершенно безразлично, что у меня мокрые чулки и обувь.

– Мы остаемся рабами своих привычек, – предположил Фаррел. – И, видимо, близость конца ничего не меняет. Вчера вечером, остановившись на ночь в гостинице, я увидел электробритву и зачем-то побрился.

Она усмехнулась.

– Вчера вечером я тоже остановилась в гостинице и зачем-то приняла ванну. Потом хотела уложить волосы, но подумала, что это бессмысленно. А теперь у меня, наверное, ужасно растрепанный вид.

Фаррел мысленно согласился, но не стал говорить ей этого – так же, как не стал галантно отрицать этот факт.

Время и место совершенно не соответствовали их разговору. Мимо проплыл небольшой островок. На Реке все время попадались такие острова – по большей части крошечные площадки, покрытые галькой и песком, и на каждом всегда росло хотя бы одно дерево. Фаррел взглянул на девушку. Интересно, она тоже заметила остров? Похоже, что да.

И все же сомнения не покидали его. Ну невозможно было поверить, что два совершенно незнакомых человека могли так ярко представить себе аллегорию расставания с жизнью, что она стала неотличимой от реальности! И еще труднее было поверить в то, что оба этих человека смогли одновременно влиться в нарисованную иллюзию и встретиться в ней – в первый и единственный раз.

И как ни странно, все в этом мире кажется абсолютно реальным. Он видит, дышит, может испытывать радость и боль. Он видит перед собой Реку, хотя точно знает, что в реальности ее не существует, и в настоящий момент он находится совсем в другом месте. Он просто физически не может быть на Реке, потому что там, на другой – настоящей – грани реальности, он сидит в машине с включенным мотором в своем гараже. И двери гаража крепко заперты.

И в это же самое время каким-то немыслимым образом он находится здесь, на Реке, на плоту, который он не покупал и не строил, и о существовании которого даже не подозревал до тех пор, пока два дня назад не обнаружил себя сидящим на бревнах. Или то было два часа назад? Две минуты? Секунды?

Нет, этого он не смог бы сказать. Он знал только одно: по его прикидкам он оказался на Реке примерно сорок восемь часов назад. Половину этого времени он провел в пути и столько же – в безлюдных гостиницах. Первую он обнаружил на берегу Реки к концу первого дня, вторую – на исходе второго.

У Реки имелась еще одна странность – по ней нельзя было плыть по ночам. И вовсе не потому, что она погружалась во тьму (хотя тьма, конечно, создавала бы трудности), – проблема была в том, что в нем самом возникало сильнейшее сопротивление, которое он никак не мог одолеть. В этом чувстве смешивались страх и желание прекратить этот путь. Отдохнуть. Обрести покой. Зачем? – удивился он. Ведь покой – окончательный, вечный – он обретет как раз там, куда его доставит Река. И разве небытие не есть идеальное воплощение покоя?

– Вечереет, – заметила Джил. – Скоро должна появиться гостиница.

Чулки и сандалии высохли, и она снова надела их.

– Тогда давайте так: я буду высматривать по правому берегу, а вы наблюдайте за левым.

Гостиница оказалась на правой стороне, почти у самой воды. Небольшой пирс вдавался в воду на дюжину футов. Фаррел пришвартовался, привязав трос к причалу, и, ступив на дощатый настил, помог сойти Джил.

Насколько он мог судить, гостиница ничем не отличалась от тех, в которых он провел две минувшие ночи, – во всяком случае, на первый взгляд. Квадратная, трехэтажная, с ровными прямоугольниками окон, отливающих золотом в сгущающихся сумерках. Внутри гостиница тоже была почти такой же, как две предыдущие, за исключением совсем небольших изменений – здесь, видимо, поработала фантазия Джил. Небольшой холл, бар и просторная столовая; винтовая лестница из полированного клена, ведущая на второй и третий этажи; и всюду электрические лампы, стилизованные под свечи и фонари «летучая мышь».

– Похоже, у нас с вами общая страсть к американскому колониальному стилю, – сказал, осмотревшись, Фаррел.

– У нас вообще много общего, – рассмеялась Джил.

– А вот с этой штуковиной чувство стиля кому-то из нас изменило, – сказал Фаррел, указывая на музыкальный автомат в дальнем углу столовой.

– Это моя вина, – призналась Джил. – Точно такой же был в моих гостиницах.

– Похоже, гостиницы исчезают, как только мы уплываем вниз по Реке. Во всяком случае, ваших я не видел… не перестаю удивляться: неужели все это создано нашим воображением? Вероятно, в тот момент, когда мы ум… когда мы уйдем, все это сразу исчезнет. Разумеется, если принять как данность, что все это действительно существует и может исчезнуть в принципе.

Джил приблизилась к одному из столиков. Он был накрыт безупречно чистой льняной скатертью и сервирован на двоих. Возле каждого прибора горела настоящая свеча в серебряном подсвечнике – настоящая настолько, насколько что-то могло быть настоящим в этом странном мире.

– Интересно, что будет у нас на ужин, – сказала девушка.

– Наверное, то, что мы любим больше всего, – выразил надежду Фаррел. – Например, вчера я мечтал о курице в хрустящей корочке, жаренной по-южному, и именно жареная курица по-южному поджидала меня на столе.

– Забавно, что все эти чудеса происходят по нашей воле, – заметила Джил и добавила: – Я бы, пожалуй, приняла душ. И привела себя в порядок.

– Хорошая мысль.

Они выбрали комнаты по разные стороны холла. Фаррел спустился в столовую первым. За время его отсутствия на столике появились два подноса, накрытые салфетками, и серебряный кофейный сервиз. Он с трудом представлял, каким образом все это могло здесь возникнуть, да, по правде говоря, не очень-то и пытался. После горячего душа его охватило блаженное мечтательное состояние. Он почувствовал, что проголодался, притом что реальность этого чувства тоже вызывала сомнения – как и еда, которая должна была удовлетворить его аппетит. «Да какая мне разница, в конце-то концов?» – подумал Фаррел и перешел в бар.

Там он налил себе полпинты пива и с жадностью выпил. Пиво оказалось холодным и терпким: в самый раз – то, что надо. Вернувшись в столовую, он увидел, что Джил уже спустилась и ждет его в дверях холла. Она, как могла, залатала свое желтое платье и почистила обувь, чуть тронула помадой губы и подрумянила щеки. Фаррел вдруг понял, что она потрясающе красивая женщина.

Когда они сели за стол, свет в комнате стал приглушенным, из автомата полилась приятная тихая музыка. Вдобавок к двум подносам с едой и кофейному сервизу волшебная скатерть материализовала тонкие голубые чашки и тарелку с аппетитными итальянскими закусками. В мерцающих отблесках свечей Джил разлила кофе по чашкам, добавила сахар и сливки. Потом «заказала» себе сладкий картофель и копченый виргинский окорок, а Фаррел выбрал стейк с картофелем фри.

Звуки музыки разливались по комнате, пламя свечей чуть подрагивало в едва уловимых потоках воздуха, просачивавшихся сквозь щели в стенах. Когда они покончили с едой, Фаррел сходил в бар за бокалами и шампанским. Разлив вино, чокнулся с Джил:

– За первый день знакомства.

Потом они танцевали в пустом просторном зале. Джил казалась невесомой, как летний ветер.

– Вы профессионально занимаетесь танцами? – спросил он.

– Занималась.

Он помолчал. Все было, будто во сне – потусторонняя музыка, мягкий свет и бледные тени.

– А я был художником, – сказал он после долгого молчания. – Из тех, что не в состоянии продать свои картины и живут вечной надеждой на будущее признание… Поначалу я был абсолютно уверен, что смогу зарабатывать живописью, но в какой-то момент осознал, что заработка едва хватает на порцию картофельного пюре. Иллюзии развеялись… однако на Реке я совсем по другой причине.

– А я танцевала в клубах. Не стриптиз, конечно, но и приличными эти танцы не назовешь.

– Вы замужем?

– Нет. А вы женаты?

– Да, – улыбнулся он, – на своей работе. Правда, и с ней мы уже в разводе. С тех пор, как я взялся оформлять визитные карточки.

– Забавно, – сказала она. – Ну никогда бы не подумала, что это будет вот так. Встреча со Смертью. Всякий раз, когда я представляла себя на Реке, я думала, что буду на ней одна.

– Я тоже, – сказал Фаррел. – А где вы жили, Джил?

– В Рэпидс-Сити.

– Хм, так ведь и я там живу. Возможно, поэтому Провидение и свело нас здесь, в этом странном месте. Жаль, что я не встретил вас раньше.

– Зато вы встретили меня здесь. А я встретила вас.

– В самом деле – это лучше, чем если бы мы совсем не узнали друг друга.

Какое-то время они молча танцевали. Гостиница спала и видела сны. За окном, во мраке, под звездами, которые не имели права там находиться, несла свои воды Река – задумчивая и темная.

Когда вальс закончился, Джил сказала:

– Наверное, можно сказать, что и день закончился, верно?

– Думаю, да, – сказал он, глядя ей в глаза. – И завтра будет утро. Я знаю, что проснусь на рассвете, здесь я все время встаю с рассветом. А вы?

– Я тоже, – кивнула она. – Это часть здешней жизни – просыпаться с рассветом. Как и шум водопада.

Он поцеловал ее. Джил замерла на мгновение, потом отстранилась.

– Спокойной ночи, – сказала она и торопливо вышла из комнаты.

– Спокойной ночи, – прозвучало ей вслед.

Он постоял в опустевшей комнате; теперь, когда Джил ушла, музыка смолкла и лампы горели холодным ярким светом. Снова стал слышен шепот Реки, навевавший тысячу и одну печальную мысль. Часть этих мыслей принадлежала ему, а другая часть – Джил.

Он поднялся наверх, остановился у двери Джил, хотел постучать… и опустил руку. Он просто стоял, прислушиваясь к звукам легких шагов, шелесту платья и приглушенному скрипу пружин. А за стеной по-прежнему раздавался печальный шепот Реки.

Фаррел еще немного помедлил и пошел в свою комнату. Любить в присутствии Смерти возможно, но – заниматься любовью?..

К утру шум Реки усилился. На завтрак невидимая прислуга приготовила им яичницу с беконом, тосты и кофе. В предрассветном сумраке прозвучали серые бесцветные фразы. С восходом солнца они тронулись в путь, и вскоре гостиница оказалась далеко позади.

После полудня послышался шум водопада. Сначала это был тихий рокот, однако с каждой секундой он становился все громче и громче, река в этом месте сузилась и вилась тонкой лентой меж серых угрюмых скал. Джил придвинулась ближе к Фаррелу, и Фаррел взял ее за руку. Плот нырял в разные стороны, минуя пороги, то и дело возникавшие перед ними по прихоти Реки. Она швыряла в них ледяные волны, но бурные воды не могли опрокинуть плот – Смерть ждала их не здесь, на порогах, а впереди – там, где ревел водопад.

Фаррел не отрывал взгляда от Джил. Она смотрела прямо перед собой, словно не замечая опасности, словно для нее не существовало ничего, кроме них двоих.

Фаррел не ожидал, что смерть наступит так скоро. Теперь, когда он встретился с Джил, ему вдруг показалось, что судьба отсрочит исполнение приговора. Тем тяжелее было осознать, что чудесное избавление не входит в правила игры. Но разве смерть – не то, к чему они оба стремились? И странная встреча в этом странном мире ничего не меняет – ни для него, ни для нее. Внезапная мысль пронзила его, и, перекрывая рев водопада и волн, он вдруг прокричал:

– Как ты это сделала, Джил?

– Открыла газ, – ответила она. – А ты?

– Закрылся в гараже с включенным мотором.

Больше они не проронили ни слова.

Ближе к вечеру Река стала шире, а отвесные скалы сменились пологими склонами. Вдали от берега показались холмы, и даже небо стало голубее. Они знали, что где-то там, впереди, их по-прежнему ждет водопад, но сейчас его голос звучал тише. Возможно, это все же не последний их день.

Точно не последний. Фаррел понял это сразу, как только увидел гостиницу. Она возникла на левом берегу перед самым заходом солнца. Течение здесь было сильным и быстрым, и им понадобились совместные усилия, чтобы пришвартоваться у небольшого пирса. Задохнувшиеся, в насквозь промокшей одежде, они прижались друг к другу и так стояли какое-то время, пока не восстановилось дыхание. Потом молча вошли в гостиницу. В доме их сразу окутало теплом, и они с благодарностью окунулись в него. Выбрав себе комнаты на втором этаже, наспех привели себя в порядок, подсушили одежду и снова встретились в столовой. Джил заказала ростбиф, Фаррел – корейку с запеченным картофелем. Он никогда в жизни не ел ничего вкуснее и никогда еще не испытывал такого наслаждения от еды. Господи, как хорошо жить!

Потрясенный этой мыслью, он уставился в пустую тарелку. Жить? Тогда зачем он сидит в запертом гараже, в машине с включенным мотором? Зачем ему тогда умирать? Что он делает здесь, на Реке? Он поднял взгляд на Джил. В ее глазах застыло такое же выражение; он видел, что все предстало для нее в новом свете, и знал, что это из-за него, точно так же, как для него все изменила она.

– Почему ты это сделала, Джил?

Она опустила взгляд.

– Я говорила тебе, что танцевала в клубах. Непристойные танцы. Не стриптиз – в общепринятом понимании слова. Есть девушки, которые делают и более ужасные вещи, но для меня и этого оказалось достаточно. Ради этих танцев мне приходилось вытаскивать из себя такое, о чем я даже подумать не могла. В конце концов я поняла, что больше не могу продолжать заниматься этим, и сбежала, а спустя какое-то время подалась в монастырь.

Она помолчала, потом снова заговорила, глядя ему в лицо:

– Когда я танцевала, у меня были очень длинные волосы, и на этом был построен весь номер – вернее, самая скромная его часть. Я укрывалась волосами как плащом, это было единственное, что позволяло мне сохранить остатки самоуважения. А когда мне пришлось их отрезать, я вдруг почувствовала, что не могу принять себя такой. Мне казалось, что такая женщина не достойна жить. И я снова сбежала – на этот раз в Рэпидс-Сити. Там устроилась в магазин и сняла квартиру. А потом зимой подхватила грипп; у меня совсем не осталось сил… Все стало вдруг безразлично и…

Она смотрела на свои руки. Они лежали перед ней на столе, очень тонкие белые руки. Печальный говор Реки вдруг наполнил комнату. Сливаясь с музыкой, он напоминал шум водопада.

– Пожалуй, можно сказать, что я тоже был болен, – медленно сказал Фаррел. – Смотрел вокруг и видел одну пустоту. Меня одолела скука. Ты знаешь, что такое настоящая скука? Это огромное всепоглощающее ничто, которое всегда и повсюду с тобой, куда бы ты ни пошел. Оно накатывает на тебя огромными серыми волнами, топит и душит. Я сказал, что оказался на Реке не потому, что потерпел фиаско в карьере, и это близко к правде. Когда я перестал рисовать, на меня навалилась тоска. Все вокруг потеряло смысл. Я чувствовал себя так, словно всю жизнь прождал Рождества, а в рождественское утро обнаружил в руках пустой носок. Если бы в нем было хоть что-нибудь – ну хоть что-нибудь! – я бы, наверное, смирился. Но там не было ничего. Совсем. Теперь-то мне ясно, что дело было во мне. Чтобы в носке оказался подарок, нужно накануне положить его туда, и вся эта пустота, окружавшая меня, была отражением моей собственной пустоты. Но тогда я этого не понимал.

Он поднял взгляд и посмотрел на девушку.

– Неужели для того, чтобы встретиться и снова полюбить жизнь, мы должны были умереть? Почему мы не могли познакомиться, как все нормальные люди – где-нибудь в летнем парке или на тихой улочке? Почему мы встретились только на этой Реке, Джил? Почему?

Уже не сдерживая слез, Джил поднялась из-за стола.

– Давай танцевать, – сказала она. – Мы будем танцевать всю ночь напролет.

Они закружились по комнате в медленном танце, и музыка заключила их в свои объятия. Она наигрывала мелодии – веселые и грустные, и пела им песни, от которых сжималось сердце, напоминая о жизни, от которой они отказались.

– Под эту песню я танцевала на выпускном, – сказала Джил. – Я была совсем юной и думала, что влюблена. А ты когда-нибудь влюблялся?

– Нет. До этой минуты – ни разу.

– И я полюбила тебя, – улыбнулась Джил.

Музыка стала тише, и время замедлило бег.

Ближе к рассвету она сказала:

– Река снова зовет. Ты слышишь ее?

– Конечно.

Какое-то время он старался не замечать шум Реки, и Джил тоже противилась, сколько могла. Продержались они недолго. С восходом солнца их тени остались танцевать в пустом зале гостиницы, а сами они вышли на пирс и отвязали плот от причала. Течение с жадностью втянуло его, и в грохоте водопада послышался ритм победного марша. Впереди, в бледных лучах утреннего солнца, клубился туман над стремниной.

Они опустились на бревна и сидели молча, крепко обнявшись. Казалось, уже сам воздух был пропитан грохотом водопада. Сплошной туман и шум падающей воды. Вдруг впереди показались неясные очертания… Еще один плот? Фаррел вгляделся: невысокие деревья, песчаная кромка берега… остров.

Внезапно он понял, что означали острова на Реке. Они оба не хотели по-настоящему умереть и своим воображением создавали эти лазейки. Должно быть, это возможность вернуться назад.

Вскочив, он ухватился за шест и попытался направить плот к острову.

– Помогай, Джил! – крикнул он. – Это наш последний шанс, другого не будет.

Она тоже заметила остров и догадалась, что он означает. Теперь они вместе налегли на шест, сражаясь с осатаневшим течением. Река крутила, вертела, швыряла их на порогах, окатывая ледяной водой. Остров все отчетливей проступал сквозь туман.

– Давай, Джил, давай! – выдохнул Фаррел. – Мы должны перебраться туда, слышишь? Должны!

Но он уже видел, что у них ничего не получится, что, несмотря на все их усилия, течение протащит их мимо. И все-таки один – единственный – шанс оставался.

Он сбросил ботинки.

– Продолжай работать шестом, Джил! – крикнул он. Сжав зубами швартовочный трос, он бросился в волны.

Плот резко дернулся у него за спиной, да так, что Джил упала на доски и чуть не выпустила из рук шест. Но в тот момент Фаррел этого не увидел. Он увидел это, только когда достиг острова и оглянулся назад. К этому времени натяжение троса ослабело, и он смог забросить его на ближайшее дерево и закрепить. Дерево вздрогнуло, когда трос натянулся, и плот внезапно резко остановился, всего в нескольких футах от водопада. Джил, стоя на четвереньках, из последних сил пыталась удержаться на палубе. Вцепившись в трос обеими руками, Фаррел попробовал втащить плот на остров, но течение было настолько сильным, что с тем же успехом он мог бы пытаться втащить остров на плот.

Деревце зашаталось; казалось, его вот-вот вырвет с корнями. Рано или поздно оно упадет, и плот накроет ревущая масса воды. Оставалось только одно.

– Номер твоей квартиры, Джил! – раздался его крик над белыми бурунами стремнины. – Адрес?

Ее голос был едва слышен:

– Дом двести двадцать девять на Локаст-авеню. Триста первая квартира.

Фаррел мысленно ахнул. Джил живет в соседнем доме! Они могли десятки раз столкнуться на улице; возможно, и сталкивались, только не помнят об этом. В большом городе люди все время пересекаются и тут же забывают друг друга. Но только не на Реке.

– Держись крепче, Джил! – крикнул он. – Мне понадобится время.

Фаррел и глазом моргнуть не успел, как снова оказался в своем гараже. Он сидел за рулем, голова раскалывалась от боли. Он выключил зажигание и выбрался из машины. С трудом передвигая ноги, подошел к дверям гаража, распахнул их и вдохнул обжигающе холодный зимний воздух. Смутно припомнил, что на заднем сиденье лежат пальто и шляпа.

Время. Он набрал полные легкие свежего воздуха, растер лицо снегом и побежал вниз по улице, к соседнему зданию. Лишь бы успеть. По всему выходило, что он просидел в гараже не больше десяти минут; значит, время на Реке течет еще медленнее, чем он думал. Из чего следует, что с тех пор, как он покинул остров, на Реке прошло несколько часов и плот уже, возможно, сорвался в водопад.

Если только он на самом деле есть, этот плот. А Река? А девушка? Что, если это был только сон, сотканный его подсознанием, чтобы вернуть его к жизни?

Мысль об этом была невыносимой, и он тут же отбросил ее. Он забежал в подъезд ее дома – холл был пустой, лифт – занят. Бегом преодолел три лестничных пролета и, выкрикнув имя Джил, вышиб дверь.

Она лежала в гостиной, на диване; на бледное, как воск, лицо падал свет от торшера. На ней было то самое желтое платье, но без заплат. И сандалии совсем новые. А волосы – точно такие, как там, на Реке – короткие легкие завитки.

Он выключил газ в обогревателе, стоявшем у стены, и распахнул окна. Потом взял Джил на руки и поднес к самому большому окну, под живительные струи свежего воздуха.

– Джил! – шептал он. – Джил!

Веки дрогнули, и она открыла глаза. Голубые испуганные глаза смотрели ему в лицо, потом страх рассеялся, и на смену ему пришло узнавание. И в этот миг Фаррел понял, что Река отпустила их. Навсегда.