Алексей Венецианов. На пашне.

Поворот русской живописи к жизни народа, прежде всего крестьянства, сказался полнее всего в живописном творчестве Венецианова. Правда, Венецианов не был первым художником, который начал изображать крестьян. Но он облекал свои образы в столь поэтическую форму... В сущности, Венецианов открыл красоту русских деревень и просторов полей, прелесть русской весны и жаркого лета, привлекательность крестьянских девушек в их пестрых сарафанах. ...

Венецианову было суждено совершить в искусстве то, что Белинский позднее поставил в заслугу Кольцову: он открыл поэзию в самом крестьянском быту, обрел формы и краски, чтобы выразить эту поэзию в живописи...

В ряде картин Венецианов ставит себе и разрешает более сложную задачу — выразить самую сущность жизни русской деревни, полевых работ весной, летом осенью. Конечно, Венецианов должен был знать, что труд крестьянина в страдную пору — это тяжелый, изнурительный труд. Но в его задачи входило показать прежде всего красоту, поэзию труда, и потому эпиграфом к его картинам могут служить строчки Кольцова:

 „Весело я лажу
 Борону и соху ...
 .................
 Сладок будет отдых 
 На снопах тяжелых..."

В картине „На пашне. Весна" (Третьяковская галерея) эта тема приобрела полную зрелость. (Н. Дмитриева, Венецианов. - Журн. „Искусство", 1948, № 1.) Действительно, где мог художник наблюдать, чтобы женщина боронила поле в нарядном сарафане? Как может крестьянка такой легкой, танцующей походкой ступать по свежевспаханным бороздам? Как может случиться, чтобы стоящая женщина была настолько выше лошадей?

Но все эти вопросы были бы уместны, если бы перед нами была обычная жанровая картина... Но „Весна" Венецианова — это не картина-повесть, а картина-песня, и поэтические вольности и умолчания ее оправданы задачей воссоздать лишь общее представление весны, то радостное настроение, которое охватывает человека.

Всего несколько черт, несколько скупо обрисованных образов, но именно поэтому так выпукло выступает самое главное: высокое, прозрачное бледно-голубое небо, далекий простор еще пустых полей и много-много света — словом, все то, что так радует глаз весной на воле. Художник хотел воспеть весну, как время, когда пробуждение обновленной природы деревенские женщины празднуют хороводами и плясками. Поэтому крестьянка его представлена в праздничном наряде и, ведя коней, она ступает, как античная нимфа, которая вместе с подругами весело танцует на зеленой лужайке. 

Венецианов почувствовал в одетой в сарафан русской крестьянке ее природное изящество, и отсюда оправдано ее сходство с эллинской девушкой в высоко подпоясанном хитоне. Он хотел придать ей черты величавости и потому опустил горизонт, а она высоко поднимается над конями...

Мерный ритм полевых работ Венецианов выразил не только в движении женщины и коней, но и во встречном движении женщины вдали, как слабое эхо повторяющей основную тему. Он положил с краю поля выкорчеванный пень и посадил в углу картины младенца, чтобы осязательнее стал первый план; он четко обрисовал кружево первой зелени на деревце, чтобы сильнее было ощущение простора.

На холодном голубом небе нежно выделяется розовый сарафан крестьянки, и все краски картины, радостные, светлые, прозрачные, звонкие, насквозь пронизанные светом, соответствуют ее общему поэтическому строю.

Алпатов М.В. ЭТЮДЫ ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ИСКУССТВА. ТОМ 1, 2, 1967

Лучшие "жанры" Венецианова, "На пашне" и "На жатве" (их называют также "Весна" и "Лето"), тонко срежиссированы, а первая — даже с оттенком сказочности: это одна из поэтичнейших картин русской школы.

Крестьянка ведет по полю лошадей, впряженных в борону, в сторонке прямо на земле сидит ее ребенок. Но крестьянка тут не просто Маша или Параша, а сама Весна. В нарядном сарафане и кокошнике, она идет легкой, почти летящей походкой; рост ее по сравнению с лошадьми выше, чем у реальной женщины, облака вторят ее движению. Весенний пейзаж воздушен, прозрачен, там и сям в пепельные тона вспаханной земли вкраплены голубые мазки, напоминающие о подснежниках — маленьких зеркалах неба. И эта картина, и "На жатве", и "Спящий пастушок" представляют Венецианова еще и с новой стороны — как первооткрывателя русской природы в живописи, ее неброского, тонкого очарования.

В те годы, когда Сильвестр Щедрин в прекрасных далеких краях писал морские просторы, величавые скалы, горение полуденного солнца, его соотечественник-домосед сумел почувствовать поэзию узенькой речки Ворожбы, пологих берегов, невысоких редких деревьев, которые "как будто пухом зеленеют" в тихом сиянии северной весны.

Но Щедрин был уверенным мастером, а Венецианов все как-то колебался, не зная точно, в чем его сила. О картине "На пашне" он нигде не упоминает, — видимо, не отдавая себе отчета в ее ценности.

Н.А.Дмитриева. Краткая история искусств. 2004