На извозчике

Куранты проиграли полночь. Уныло гудят фонари, обливая бледным светом электричества уснувшую улицу Петербургской стороны. Сонно сыплется снег на дремлющих у ворот дворников и на темные силуэты стоящих у тротуаров извозчиков. Тишина время от времени нарушается скрипом извозчичьих саней.

   Важно шествует по тротуару одинокая фигура в николаевке, с седыми баками, с сердитым взглядом утонувших под седыми бровями глаз. Неизвестно, откуда появилась она на тротуаре. Вероятно, вынырнула из глубины николаевских времен.

   Фигура останавливается подле дремлющего извозчика, некоторое время думает и наконец сердито ворчит: -- Извозчик!

   -- Куда прикажете? -- спрашивает, клюя носом и дергая во сне вожжами, сидящий на козлах парень без бороды.

   -- Малая Итальянская! -- еще суровее отвечает шинель.

   -- Полтора рублика,-- отвечает парень, не думая. -- Дурак!--отвечает шинель, подумавши, и идет дальше.

   Извозчик наконец просыпается, поднимает съехавшую на глаза громадную шапку и отчаянно кричит вслед удаляющейся шинели:

   -- За полтинничек извольте!.. Сколько пожалуете?

   -- Четвертак,-- ворчит шинель.

   -- Пожалуйте, садись, ваше сиятельство!.. Ах ты, господи!..-- кричит он суетливо, подъезжая к остановившейся шинели.-- Пожалуйте!.. Ух, прокачу!.. Куда прикажете?

   -- Сказано -- Малая Итальянская! Дурак!

   -- Понял. Сию минуту доставлю, ваше сиятельство! Эй, ты, животная! -- кричит он, принимаясь стегать свою клячу. Кляча пускается вскачь. А удары все сыплются, пока кляча не начинает бить задними ногами. Парень бросает погонять.

   -- Видали? -- обращается он к седоку.

   -- Что?

   -- А вот это самое, сколько я ей кнутов всыпал?.. А вот в энтом самом доме царь Петр жил,-- вдруг переменяет он разговор, поравнявшись с домиком Петра Великого.-- Домик хороший: можно разные вещи видать, молебен отслужить и все, что душе пожелается.

   -- Что ты, болван, учишь меня! -- рычит шинель.-- Я, может, каждый день столько забываю, сколько ты знаешь! Вот еще, право, дубина!

   -- Правильно! -- одобрительно мотает извозчик головой.-- А вот я больше на всякий случай, потому которые ежели приезжие, то понятия не имеют, разъяснять приходится что к чему, например... -- Парень опять начинает хлестать лошадь и, оборачиваясь к седоку, спрашивает:

   -- Значит, видали, говорите?

   -- Да что, дурак, видали-то?

   -- А вот сколько я ей, животине, всыпал?

   -- Я те всыплю!

   -- Значит, видали. Ну так вот! А все почему? Потому больше, что никак с ней, ховрей, невозможно иначе: дохлая она, а я этого не люблю! Сколько разов говорил я хозяину: хозяин, говорю, выдайте мне такую лошадь, чтобы ежели, например, нажать ее, так, одно слово, куды сани, куды седок! И чтоб сам я тоже вверх тормашками!.. Ну, только нет к моим словам внимания, и через это самое выпивать я стал... А допрежь этого я в рот не брал. В праздник это в деревне ребята в кабак, а я с нею! Скажет: Хиноша, не ходи -- сижу дома! Подле нее все! Она смеется, и я смеюсь. Она песню запоет, и я то же самое пою. Это вот, что у меня под шапкой рассечка, так это все она мне!

   -- Да что ты такое, скот, порешь? Выходит, по-твоему, что лошадь и смеется и разговаривает! Вот еще дурак-то! Право, дурак!

   -- Да я, ваше сиятельство, об ей больше, а не об лошади.

   -- Да о ком это, о ней? Толком ты должен объяснить.

   -- А об Дуняшке.

   -- Какая Дуняшка?

   -- А известно, Дуняшка... Ка-ак, она меня ножом по башке! А уж я, как упал, то на четвереньках из избы вылез... Пра-вва-а! Ты, черепаха горбатая, -- кричит он обгонявшему извозчику,-- хочешь наперегонки? Ку-уда там тебе!--безнадежно машет он рукою на оставленного позади извозчика.-- Не связывайся лучше уж!

   -- Дуняшка-то жена тебе, что ли? -- ворчит шинель.

   -- Да как же не жена?! Как может быть не жена, ежели через год после венца!

   -- Так за что же она ножом тебя ударила?

   -- А вот за это самое... Пока я прошлой зимой в Питере жил, у них с Петрухой сходство вышло, а я ей опротивел... Ах, волк те заешь! -- кричит он сквозь слезы на лошадь, принимаясь хлестать ее.-- Истерзала ты меня, окаянная!.. Какая же это, ваше сиятельство, лошадь, ежели она ногами на манер свиньи действует: враздробь! Ах, сокрушила ты меня! Ирод собачий!

   Парень усмехается и мечтательно добавляет:

   -- Она меня летом только и звала, что иродом собачьим, а больше никак. "Жри, говорит, ирод собачий!.." Ну и ничего... А уж после того, как поел я, со мною рвота: мышьяк там оказался. На спас преображение это дело вышло.

   -- Отравить она тебя хотела?

   -- Зачем отравить, ежели баба Иваниха молоком меня отпоила!

   -- Тьфу ты, дурак! -- кипятился седок.-- Вот и выходит, что покушалась она отравить тебя! В суд ты должен предъявить это дело! Понимаешь? Невежи вы деревенские!

   -- Одно слово, ваше сиятельство, свиньи необразованные,-- дополняет извозчик.-- Без всякого, надо говорить, понятия.

   -- Да что ты, черт тебя бери, философствуешь? Ты рассказывай все по порядку.

   -- Порядку, ваше сиятельство, никакого нетути. А почему? Через мысли! Задумался, и через это в хозяйстве беспорядок один! А уж на конец того я на неделю без вести пропал, скрылся, одно слово, а где -- неизвестно! Удивительное дело!

   -- Да рассказывай сначала! Что ты по-воробьиному прыгаешь!

   -- А сначала ничего и не было... Не хотелось только, ваше сиятельство, в Питер мне уезжать. Собрал это все, как полагается, имущество, рубахи тоже. Ну только, как гляну, что она середь избы стоит и платок, что я купил, на плечах,-- сейчас это туман в глаза и слеза по щекам... одно слово, нету моей возможности уйтить!.. Потеха!..

   Ну, значит, я в Питер, а она с родителем с моим на деревне... Пожил это я в Питере зиму до лета, и по осени еще письмо мне она прислала, что родитель вроде как бы, одно слово, помер вообще... Темно в избе. Спичку зажег: спит Дуняха на земле.

   -- Где ж Дуняха, если ты в Питере был? Что ты, болван, путаешь?

   -- А уж о те поры весна была. По этому случаю я домой пришел. Зажег я спичку, а из-под шубы четыре ноги видать: две, выходит, в Петрухиных лаптях. По какому такому случаю, спрашиваю, например, лапти? Петрухины лапти под родителевой шубой!.. До Петровок после этого больной я лежал, потому -- их двое, я один, и Дуняха ножом пырнула.

   -- Так что же ты, дубина, не судился? -- кричит окончательно вышедший из себя седок.-- Уголовное это дело -- законному мужу в сообществе с любовником острым орудием удары наносить или не уголовное? Ну?

   Извозчик виновато молчит и через минуту продолжает:

   -- Уж оченно это желалось мне все глядеть на нее, когда я больной под навесом лежал. Ну, только не приходила... Ах ты ж, треклятая! -- кричит он, принимаясь стегать клячу.-- Уела ты меня, холера! А деньги я ей кажинный месяц посылаю, и гостинцы тоже -- с земляками, случится, при письме.

   -- Так ты еще на неверную жену тратишься! Ах, дубина, дубина!

   -- Как есть! -- соглашается извозчик.-- Милая и любящая наша супруга (это я ей так пишу), во первых строках сего письма уведомляем вас о своем здоровье, чего и вам желаем, и посылаем вам пять рублей на видимые расходы. Остаюсь до приездного свидания любезный супруг ваш законный Хиноген Егоров Черячукин.

   -- Что же, она отвечает тебе?

   -- Не, она не пишет... Опять, дьявол, стала, волки тя заешь! Пропал я через тебя, дохлую, теперича! Слезно ведь просил хозяина: хозяин, говорю, дайте мне, как говорится, например, лошадь! Такую, чтобы дух захватывало. Потому на эту, прах ее побери, седок не идет! Ну, только нетути к моей слезной просьбе внимания, и через это пью. Вчера весь день в трактире просидел и никакой выручки, и в понедельник то же самое... А все через кого? Все через нее! Окончательно -- через клячу!

   -- Эх, ваше сиятельство! Ежели бы такую лошадь, чтоб только ветер в голове шумел! Вдрызг чтобы разбиться!-- крикнул он, опять принимаясь хлестать лошадь. Лошадь снова во весь дух помчалась по Литейному. Послышались тревожные свистки городовых, сонные дворники схватились на ноги.

   -- Засвистали, фараоны! --криво усмехается он, продолжая работать кнутом.-- Сердце надрывается с такой убоиной, мысли в голову лезут.

   Свистки продолжаются. На углу Литейного и Малой Итальянской два городовых и несколько дворников загораживают ему дорогу.

   -- Поймали и есть...-- опускает он вожжи.-- На такой лошади как не поймать! -- безнадежно машет он рукой.

   Городовые и дворники останавливают лошадь и с бранью окружают извозчика.

   -- В часть его, подлеца!! -- грозно командует шинель, вылезая из саней.

   -- Обнаковенно в часть! -- одобряет парень.-- Прощения просим, ваше сиятельство! Садись уж, Фараон Иванович,-- за компанию прокачу.

   Городовой садится в его сани и едет в часть.

Больше коротких рассказов