Мужская трагедия
1.
Слово больше меня —
и слово меня раздавит.
Чехарда слепых четвергов,
питательных сред,
червей продуктивности
олимпийские годовые кольца.
На этой лыжне
я — клоун де кубертенчик,
случайный пройдоха,
чувственный инвалид.
Уле-Эйнар, бегущий ночью
в ларёк за сигами,
за холодным за жидким золотом
за последним.
2.
Слово больше меня —
и слово меня раздавит.
Это не новость, а Латвия — не страна.
Ра-та-та-та, разрывная
русская шутка
выдаёт во мне сорокалетнего
или зумера
(прячет в пóдполе злое дитятко
девяностых).
Моё горе,
моё позорище-поколение,
вяло скомканный первый блинчик
нового мира.
Очень скоро
мы все воспрянем и удивимся.
Очень скоро
мы всё откроем и охуеем.
Очень скоро
мы всё поймём и осатанеем.
А потом будут эх, дороги
вихлять да виться —
всё равно приведут в неоновую столицу.
Нам с тобой ещё нужно многому научиться:
мы хотели быть всем для всех,
но мы не умеем.
3.
Для начала раздам долги
друзьям и могилам.
Самый прибыльный рынок в мире —
рынок иллюзий.
А моя голова — уютная, как зиплок.
Говорили нахрапом не рифмовать,
не перечить старшим,
не бегать от снайпера, дабы
не умереть уставшим —
я всё это смог,
но главного я не смог.
4.
Лежал на коленях девы надцатилетней.
Мужалый, нелепый,
звéристый монумент.
Думал о боге, о яблоках, о тебе —
обо всём, чего нет со мной
или вовсе нет.
Мужские моменты,
детские сентименты.
5.
Шалом, оккупанты.
Я слушаю православный фонк,
ем супчик из гуманоидов-моралистов.
И мой лепесток
летит на Ближний Восток,
и целует вас в изуродованные лица.
Заученным бредом
заносчивый хозрасчёт петь —
не вижу здесь повода
для разглагольствований приличных.
По измученным венам вашего Господа
течёт нефть,
спизженная у голодных и нищих.
Может крепость Давидова
стóит выкорчеванных аорт,
может ветхая правда стóит
всех мук и тщет,
может быть (всё равно) —
но не смейте учить
меня или мой народ
ничему вообще.
6.
Ведь есть только МиГ-35
между прошлым и будущим,
что заходит на цель,
как небесная хищная фигуристка.
Моя Родина славится
стихотворцами, женщинами и лучшими
в мире машинами для убийства.
Эти вещи, конечно,
связаны напрямую —
и я надеюсь,
это понятно даже контуженным,
даже менеджерам,
айтишникам и министрам.
7.
Из дома не выходить,
отступать во внутреннюю Монголию.
Я — кухонный,
спальный барон фон Унгерн.
Найти бы на кафеле в ванной
тебя, голую,
протянуть к тебе жалости полные
горсти-руки.
Не выследить,
не найти уже в памяти нас прежних.
Ты была на синицу похожа,
а я — как февраль, неясен.
Вписывались
за битых и за отверженных.
Вымаливали для них милости божьей
да выдирали с мясом.
8.
Отечественные ливни
всё шли и шли
над провинциальными стадионами.
Все первые зубы юности
на поля
футбольные сеяли.
И плечи их — линии,
речи их — пьяные и солёные.
Кто эти мальчики,
через бля бегущие к цели?
Кто эти мальчики-птички
на кулаках и на злых кроссовках?
Где они нынче,
в каких полках, в каких лесополках.
9.
«Заебала война» — говорю,
и мне вторят улыбчивые мужчины
похожие на уставших небесных лис.
Не могу им сказать, что хочу
— они не поймут.
А я бы сказал:
мои милые, мне так жаль —
вас тягает за мокрые бороды
полевая тварь,
вас уносит в бездомную оторопь
ледяная тьма,
и как бы мне ваши глаза живые сберечь
от кривого клюва —
какой на них плед накинуть,
какой РЭБ.
Поэт — всюду выродок.
Лучше бы читал рэп.
10.
Дни осквернённые.
Ночи вопят, неистовят.
Крысы бегут из трюмов больного мозга.
Атеисты дерутся в очереди на исповедь.
Мир воюет за мир, картина рисует Босха.
Это бит неврастеников,
это марш по наушникам и глазницам.
Справедливости нет,
но есть капиталы и батальоны.
Прекратите истерику, вашу мать,
поручик Голицын.
Прекратите истерику и раздайте патроны.
«Заебала война» — говорю,
и мне вторит, сияя, звезда на груди Героя.
«Заебала война» — говорю,
и мне труп беглеца-утопленника из Тисы
молча кивает.
Мы славные малые, где ни плюнем —
везде История.
Слово больше меня —
и слово меня раздавит.
11.
Я уверен, что смог бы
множество лет прожить
не выходя за пределы
крошечной комнатки два на два
при наличии в ней параши и интернета.
Ветераном крипты,
думскролинга и порнухи.
На, попробуй теперь
напугать меня уголовкой.
Я царя поминаю всуе и умываю руки,
разливающейся внутри Ладогой
или Волгой.
Ходит-бродит
по тусклому полюшку
брат-солдат с сигой.
Да летает над полем гóлубчик
аккурат сизый.
Ты попробуй-ка русское солнышко
закидать зигой,
да попробуй до русского божечки
докричать снизу.
12.
Доберусь и до небосвода —
перебежав поле, пережевав горе.
Русскому не свобода нужна,
а воля. Это — другое.
13.
Внутри мужчины — воин и монах.
Забыть наутро гарь, остаться quiet.
Внутри мужчины — голенький монарх
стыдливо хуй руками прикрывает.
Внутри мужчины — сотни, дурачки,
понятия и бабки, кто тут первый.
Внутри мужчины — солнце и кишки
на флагах и гербах святых империй.
14.
Мама, ваш сын прекрасно болен.
У него тридцать семь и два.
Пожалуйста, посидите возле кровати
старенькой птичкой.
Мама, у вашего сына
по ощущениям голова
сегодня гораздо больше обычного.
Мама, у вашего сына
список заслуг длинный
и список потерь длинный —
дальше голосу только хмыриться,
роговеть коже.
Мама, прошу, принесите чаю с малиной:
он его в детстве терпеть не мог,
а теперь — может.
15.
Мужчина и полевой шёлк
(касается гимнастёрки).
Мужчина и болевой шок
(закатывает глазёнки).
Мужчина и годовой шов
(из офиса и вопроса).
Мужчина и пылевой мешок
(от робота-пылесоса).
16.
Дайте мне денег, и я куплю
ваши злые сваровские слёзы,
ваши тонкие воровские образы,
ваши звонкие,
ваши скомканные, запуганные слова.
Дайте мне денег,
и я куплю это на раз-два.
Раз на раз может выпрыгнем —
вон из кожи, в чудо пожарищ.
Чё ты мне, сука, тыкаешь,
чё ты можешь, хули базаришь.
17.
Мой приёмный отец
научил меня бить в лицо
неожиданно,
чтобы тот, второй, не видел удара.
Для начала показываешь ему левую руку,
будто даёшь конфетку,
и спрашиваешь:
«Ну, что же я тебе сделал?»,
и в момент, когда тот второй
глядит на левую руку,
ища там гипотетическую конфетку,
уёбываешь ему
правеньким кулаком по щам
в район подбородка —
и падающего подталкиваешь по Ницше.
Как-то раз мы с моим приёмным отцом,
сидели в квартире,
в страшный, гнеблый ноябрь.
Он сказал мне:
«Я думаю, если ты скажешь мне,
что ты меня никогда-никогда не любил,
а просто терпел — я лягу здесь и умру.»
На самом деле вместо «умру»
он сказал некрасивое слово «сдохну».
Но я заменяю его на «умру»
по той же причине,
по которой я заменяю грязное слово
«отчим»,
на слово «приёмный отец»
(что значит не просто отец,
а отец, которого принял).
18.
Ну, ладно вам, ладно.
Враги не пришли на фан-встречу.
Никто никому ебало не бил,
не портил анфас.
Я всего лишь мужчина
на пять-через-два,
мужчина на час.
Потерпи, моя милая,
через годик нам будет легче.
И действительно — будет легче.
Станем богаче.
Посмотри, моя милая,
зайчики топают по лыжне.
Мужская трагедия —
это квартира, авто и дача,
а всё остальное — не.
19.
Мужская трагедия —
это все бывшие геноциды,
мокрощёлки и пёзды,
и непрорыганные слова.
Мужская трагедия —
это невымученные атлантиды,
далёкие звёзды
и неоткрытые острова.
Мужская трагедия —
это конечность, пузо и старость.
Смотрю на тебя —
и не хочется ничего.
Смотрю на себя —
и ничего во мне не осталось,
кроме него,
похожего на него.
20.
Однако,
кладя руки нá сердце,
пó-христу,
похуям и впрóлежь,
остывший, как зáлежь
и проданный по рублю,
оказавшись перед Господом,
что ты у него спросишь?
— Ты меня уважаешь?
— Нет, я тебя люблю.
(2024, Петербург-Москва-Воронеж)