Музей истории ГУЛАГа. Москва. Экскурсовод Лидия Малкина рассказала редакции «Белого шума» о работе с памятью, публике Музея и своей личной миссии.

Музей истории ГУЛАГа. Москва. Экскурсовод Лидия Малкина рассказала редакции «Белого шума» о работе с памятью, публике Музея и своей личной миссии.

BELSHUM

«Миссия Музея — рассказывать о массовых репрессиях и тем самым побуждать к размышлению о ценности человеческой жизни».

Лида, что впервые привело тебя в Музей истории ГУЛАГа?

Первый раз я попала в Музей истории ГУЛАГа сто лет назад – относительно случайно.  Я пришла на лекцию моего педагога Павла Руднева «Современный театр об истории ГУЛАГа» – послушать, в общем-то, о театре, а не о репрессиях. О них я, в силу возраста, практически ничего не знала – на тот момент не расшифровала бы даже аббревиатуру ГУЛАГ. После лекции я прошлась по экспозиции и была потрясена не только раскрывшейся историей, но и тем, как музей устроен. Мне показалось, что настолько современного во всех смыслах музея не существует, – и по сей день я думаю, что наш музей действительно один из лучших в Москве. Потом я стала приходить сюда на мероприятия – лекции, спектакли, встречи; возвращалась к экспозиции, чтобы остановиться на отдельных темах и изучить их подробнее. Так и развилась моя любовь как к самому Музею истории ГУЛАГа, так и к музейному делу; в итоге я умудрилась даже театроведческий диплом посвятить музеям, рассказав о взаимодействии театра и музея.

А как ты поняла, что хочешь работать именно в Музее истории ГУЛАГа? 

Идея пойти работать в музей пришла абсолютно внезапно – по судьбоносному щелчку, который раздался в телегам-канале. Я просто увидела открытую вакансию экскурсовода. А так как к тому времени я уже третий год вела экскурсии в кинотеатре «Художественный», то почувствовала, что с моим экскурсоводческим опытом можно двигаться дальше. У меня и до щелчка было желание вести экскурсии в разных местах – и хорошо, что желания имеют свойство сбываться.

Я знаю, что тебя не сразу приняли на эту работу. Расскажи поподробнее, как это было? 

После бессонной, от желания попасть в музей, ночи я написала мотивационное письмо – и вскоре получила приглашение на собеседование. Мне дали месяц на подготовку к пробной экскурсии – нужно было рассказать о части экспозиции, с чем я справилась. После этого нужно было провести полную экскурсию по всей экспозиции для научных сотрудников музея. Я чуть ли не через день после первой пробы вызвалась, самоуверенно решив, что уже готова, но увидев умных дяденек и тетенек я так застеснялась, что в середине экскурсии замолчала. Мне показалось, что мой монолог для них – детский лепет. Все сотрудники стали меня поддерживать и убеждать, что все шло хорошо – «это вы просто Большого террора испугались, его все боятся». Да уж, символично, что мое замолкание выпало на зал, где рассыпаны сотни тысяч гильз. 

Это действительно мощный зал. Мне тоже было тяжело там находиться. 

Но я не чувствовала, что «боюсь Большого террора» — наоборот, я воспринимаю проговаривание подобных трагедий как возможность освободиться от тяжелейших мыслей. Знать о репрессиях и не иметь возможности поделиться – вот что действительно тяжело. Поэтому, видя это мое желание делиться и всего-навсего ненаговоренность текста экскурсии, добрейшие научные сотрудники меня простили и разрешили попробовать еще раз.

Тебе дали еще один шанс? Почему?

Мне кажется потому, что с темой репрессий готовы работать не все – и музей приветствует тех, кто пошел на это, поддерживая каждого решившегося. Для финального тестирования мне дали группу детей – и после «крещения школьниками» я наконец получила долгожданное приглашение… в чат экскурсоводов. Путь к этому показался мне необычайно долгим – я как-то привыкла, что мне просто доверяют, без трехэтапных проверок... Но теперь я понимаю, что это была не столько проверка знаний, сколько эмоциональная подготовка, в ходе которой ты прислушиваешься сам к себе: готов ли я все-таки работать с историей репрессий?

Есть много причин, по которым человек может сказать скорее нет, чем да этой теме. 

Безусловно. И именно поэтому те, кто говорят «да» — для меня особые герои в жизни. Люди, которые приходят и говорят: мы пришли узнать об истории массовых репрессий. На каждого посетителя музея я смотрю как на исключительного человека, который, почему-то, пошёл сегодня не в планетарий, не в музей живописи, а в Музей истории ГУЛАГа. И когда я вижу этот порыв «хочу знать», я готова подать руку и вдохновенно провести человека по музею. Мне хочется одновременно дарить следующему за мной чувство безопасности, особенно при первом знакомстве с темой; а еще мне просто нравится выводить посетителя из темного пространства – к лучу света. Дело в том, что экспозиция устроена как темный лабиринт – место, куда не проникает солнечный свет, а в конце мы выходим к большому окну, к освещенному пространству и идём дальше – в жизнь. И для меня это настоящая драматургическая задача – провести сквозь тьму и доказать, что свет есть.

Всегда удовольствие работать с теми, кто к тебе приходит с открытым сердцем, какая бы тяжелая тема ни была. Сталкивалась ли ты с другими посетителями? С теми, кто в протесте или теми, кто придерживается иных взглядов на историю или тот язык, которым музей рассказывает об этом?

Однажды я случайно познакомилась с девушкой, которая вела экскурсии в Музее истории ГУЛАГа – но ушла оттого, что были в ее практике неприятные встречи. Это меня немного напугало – разговор с ней состоялся буквально в первые дни моего долгожданного выхода на работу... Честно сказать, я считаю себя достаточно сильным человеком; думаю, что могу справиться с любой публикой. Но почему-то хочется, чтобы было меньше недопонимания в мире. Потому что когда оно возникает, нет-нет да и прозвучит внезапное «ну сажали-то за дело». Одним словом, когда возникает недопонимание, у меня опускаются руки; мне почему-то кажется, что невозможно думать, что есть какое-то «дело», которое выше человеческой жизни – особенно, когда смотришь в финале экспозиции на число жертв. Но я рада видеть, что единомышленников все-таки больше, и пока самый ярый протест по отношению к музею я встречала только в книге отзывов и Яндексе. Выбрать в последнем категорию «сначала отрицательные» – и начитаться… Мой любимый, цитирую по памяти: «Никогда не считала посещение тюрьмы приятным времяпрепровождением». В целом, сложно не согласиться…

Как в музее относятся к критическим отзывам?

У нашего музея есть позиция и вполне определенное отношение к репрессиям. Недавно на собрании с нашим заместителем директора по науке звучали вопрос – что делать, когда..? И сообща мы пришли к тому, что мнение другой стороны существует для того, чтобы не забывать, почему мы придерживаемся своей позиции. У меня на экскурсии был кадетский класс, все чудесно, ходим, смотрим, и вдруг педагог говорит что-то из разряда «ну все же там по заслугам сидели, дыма без огня не бывает». От уныния в этот раз меня спасло то, что в этом классе был мальчик, с которым мы разговорились, потому что у него в семье не понаслышке знают, что такое репрессии. Мальчик хранит историю своего дедушки, который после ареста коллег собрал чемоданчик и стал всегда носить с собой, в ожидании стука в дверь. И встречи с такими мальчиками, девочками, а также их родителями внушают мне веру в то, что никакие «критические отзывы» на Музей истории ГУЛАГа не введут в заблуждение знающих и помнящих. Это спасает меня от уныния и мыслей «а зачем». Есть у меня оптимистическая надежда на то, что наступило время, когда память хранят, когда с памятью готовы работать. Хочется верить, что мы пришли к единодушию. 

А есть ли у тебя примеры подобного единодушия? 

Для меня такие примеры – юные посетители музея. Я часто вожу школьные группы – и вижу настоящую и эмоциональную реакцию – «такого не должно быть»; заветное для всех музеев памяти «never again»; такое не должно повториться. Это меня вдохновляет – встречать поколение тех, кто может ответить на вопрос «что такое ГУЛАГ» – и тех, кто разделяет миссию музея. 

Как ты определяешь свою миссию в музее? 

Для меня важно работать там, где я могу выразить свою общественную позицию. Конечно, я не хочу и не буду использовать музей как площадку для персонального высказывания; и не буду на экскурсии проводить параллели с настоящим – каждый в состоянии увидеть их самостоятельно. Моя работа — рассказывать об истории ГУЛАГа. И то, что я об этом говорю — моя общественная позиция сегодняшнего дня. 


Материал: Анастасия Ермолова.


Report Page