Мост

— Мы обязательно сбежим, – шепчет мне Билли. Я ничего не говорю, только киваю. Когда-то я верил каждому его слову, но все изменилось. С тех пор, как мы пошли поглядеть на мост.

Этот мужик, который нас здесь запер, он взаправду жуткий. Даже Билли его боится, а ему всегда ничего не стоило послать на хер физрука, не говоря уже о нашем папаше. По правде-то говоря, послать папашу особой храбрости не надо — это и я могу, даром, что из нас троих я самый дохляк. Поэтому мамка запрещает мне шляться допоздна и все такое прочее. Билли она ничего не запрещает, даже курить — он уже почти взрослый. Джейку тоже — ему попробуй запрети. Раз мамка отобрала у него джойстик от плойки - так он толкнул на рынке утюг и купил себе новый. Джейку тогда здорово влетело — но вы уже поняли, что он за тип. Короче, вся мамкина забота достается мне. Она все трясется, как бы я не ушибся, играя в футбол, водит меня к врачу минимум пару раз в год, и даже капает на мозги папаше, чтоб он меньше бухал и откладывал деньги мне на учебу — дело, честно сказать, тухлое. В общем, я надёжа семьи — так она говорит, и меня надо беречь. Если бы мамка пронюхала, что я поперся с братьями к мосту — ее б удар хватил. Она б закатила такую истерику, что я б точно остался дома. И всего этого бы не случилось.

Старый мост через Нью-Ривер уже давно никто не чинил. Да и кому он дался — река обмелела настолько, что ее можно перейти в дюжине мест неподалеку, не замочив ног. Вода грязная, мутная, отдает химией и толчком, но осталось ее всего ничего — в самом глубоком месте будет по пояс, если вдруг кому западло топать до отмели. Так что мост теперь типа как местная достопримечательность, такая, про которую не принято лишний раз вспоминать. По выходным под ним отвисает разная шпана из деревень неподалеку — приезжают на своих шарабанах, врубают музыку, хлещут стекломой. Говорят, кое-кто даже шпилится прямо там. В будни в тех местах часто отвисают влюбленные парочки, потому как там ходит мало людей, а рядом холмы и лес. Лес, говорят, красивый — там часто устраивают пикники и прочее такое. По мне, лес как лес, всюду пустые бутылки и шприцы. Еще Билли клялся, что под мостом видали торчков, бомжей и даже взаправдашних гомиков. Короче, теперь вам ясно, почему мамка была бы против того, что я туда намылился — кабы узнала.

Билли с Джейком вообще-то неплохие братья — ясен хер, порой мне прилетают от них подзатыльники, но зато в школе у меня ноль проблем. Все знают, что связываться с моими братьями себе дороже — если не разнесут хлеборезку, так напихают дерьма или петард в портфель. Учителям жаловаться без толку — они уже давно положили на нашу семейку с прибором. Папашу вызывать в школу гнилой номер — он либо пашет на работе, либо бухой, а от мамки все готовы вешаться уже через пять минут разговора. По итогам решено, что с детей автомеханика спрос невелик, к тому же Билли здорово вывозит на всех межшкольных спортивных состязаниях, а я — когда вместо футбола на повестке дня математика или литература.

Короче, семья у нас дружная — и Билли с Джейком считают, что их долг тоже участвовать в моем воспитании, чтоб я не рос полной размазней. Иногда из этого выходит хрень — как в тот раз, когда я свалился с крыши гаража и сломал руку. Или когда я попробовал пиво, отошел в кусты отлить и навернулся в яму. Но надо отдать им должное — братья ни разу не заложили меня перед мамкой и ни разу не бросали в плохом раскладе. Так что когда они предложили мне прошвырнуться вечерком до старого моста, я долго не думал. Не все же сидеть за книжками.

Здорово любопытно было бы поглядеть на торчков. Пацаны из нашей школы порой дымят шмаль, но это, ясное дело, не совсем то. Я читал, что реальный торчок может под кайфом творить лютую дичь — рычать, типа он медведь, или там разговаривать по пачке сигарет вместо трубки. Гомиков тоже я ни разу не видал — кроме, разве что, физрука, если верить Билли. Физрук якобы как-то раз велел ему остаться на дополнительные занятия перед соревнованиями, и в душевой предложил пятьдесят баксов, если Билли разрешит потрогать свой шланг. Билли тогда послал его на хер — то есть если это вообще не порожняк, конечно. Сейчас я думаю, что Билли мог и выдумать все это — для красного словца. Впрочем, в школе говорят, что физрук раньше служил копом — а как раз от них такого ожидать можно. По правде говоря, я был бы только рад, если б сейчас нас нашли копы, пусть даже каждый второй из них и впрямь оказался бы гомиком. Только я знаю, что они нас не найдут.

Этот дом – он особенный. Это и не дом вовсе, а так, какой-то барак, сколоченный из выброшенных досок и прочего хлама. Как в кино про конец света, когда выжившие додики живут в лачугах, собранных из чего ни попадя. Окон тут вообще нет, и потому темно, как в могиле — если только не зажигать эти вонючие светильники. Мужику, который нас сюда притащил, свет, кажется, вообще не нужен — но он зажигает его, чтоб мы могли работать. Я уже отвык от света, и каждый раз, когда он его зажигает, мне страшно. Свет значит, что нам придется работать — и еще то, что он будет нас бить. Бить нас, наверное, он мог бы и в темноте, но при свете страшнее — смотреть, как он скалится, как засучивает рукава и как неспешно к нам идет. Мне кажется, ему того и надо — поглядеть, как мы дрожим, плачем и пытаемся отползти подальше.

Я первый раз увидел здесь, как Билли плачет. Билли всегда был крутой, он не ревел даже тогда, когда упал с мотоцикла и сломал себе руку. Бледный был, но делал вид, что ему все равно — и все девчонки в нашем классе ссались кипятком с того, какой он гордый и невозмутимый с этим своим гипсом. Даже рисовали на этом гипсе сердечки, а Тильда Линн, вся такая чистоплюйка и отличница, отволокла Билли за здоровую руку в сортир, и они вернулись оттуда смерть какие довольные. Здесь Билли тоже держался молодцом, но потом мужик так его измордовал, что он только мог лежать в углу, как куча хлама, и тихо всхлипывать. Про нас с Джейком и говорить нечего. Мы зарыдали почти сразу — может, потому нам и попало меньше. Иногда мужик не зажигает свет, а долго ходит сюда и туда в темноте, делая вид, что никак не может нас найти. Я ненавижу себя за глупость, но мне каждый раз кажется, что я смогу спрятаться так, что он меня не заметит — и каждый раз он вытаскивает меня из моего укрытия, гогоча так искренне, будто в лотерею выиграл.

Снаружи эта хибара казалась маленькой — такой маленькой, что никто вообще не знал, что она есть. Мы ее еле-еле заметили. Джейк сказал, что это небось конура какого-нибудь бомжа или торчка, и, наверное, должен быть закон, который запрещает им вот так жить прямо под мостом. Свет на нее не сильно-то падал — но все равно странно, что здесь кто-то так запросто живет. Ясное дело, копы у нас не отыщут двумя руками собственную жирную задницу, но узнай деревенские пацаны, что какой-то бездомный доходяга поселился тут в хижине из мусора — и ему в натуре обеспечены похороны за счет штата. Билли предложил смеху ради запалить этот клоповник, но Джейк смекнул, что лучше сперва его обшмонать — вдруг бомж приныкал там выпивку или пару баксов. Я попытался сказать, что это не совсем хорошо — но братья пояснили мне, что бродяга все равно не задержится здесь дольше, чем до вечера пятницы. Поди и лучше, говорили они, что мы обнесем его хибару и запалим ее, потому как если он попадется на глаза деревенским, ставки будут повыше. А так бомж смекнет, что ему тут не рады, и унесет свои ноги подобру-поздорову, отделавшись горелым барахлом и заначкой — это если она еще есть.

Дверь в хибару была не заперта. Впрочем, Джейк настолько ловко наблатыкался вскрывать шпильками все замки у нас в доме, что даже будь она закрыта — разница невелика. Конечно, я тогда еще подумал, что бомж, видать, пропил последние мозги, раз не запирает свою хату, уходя на промысел — куда уж он там ходит, попрошайничать или мыть стекла на заправке. В общем, мы забрались внутрь. Внутри места оказалась куда как больше, чем можно было подумать. Вонь стояла страшная – примерно как вода в Нью-Ривер там, где в нее впадает канализационный сток, только прибавьте еще запах гнили, словно на трассе, где сбили бродячую псину. Еще был запах чего-то горелого — будто здесь жарили бекон и не уследили за сковородой.

Не было ни окон, ни электрической лампочки — только свет из дверного проема. Громоздилась какая-то мебель, по виду как со свалки, ни телевизора, ни холодильника было не видать. В дальнем углу виднелась кровать, навроде шконки в больнице, и возле нее здоровенный сундук, какой только в музее увидишь. Подсветив мобильником, Билли углядел у кровати бутылку нетронутую виски — и все приключение для него разом обрело смысл. Хохоча, как койоты, они с Джейком свинтили пробку и сделали по паре глотков. Потом подозвали и меня — и я отвлекся от мыслей, как это могло получиться, что хозяин хибары успел тут так обжиться за день или два. Бухать мне еще не доводилось — и с первого же глотка меня чуть не выворачивает, но братья так мерзко улыбаются, глядя на мое лицо, что я спешу отпить еще.

Мне сразу ударяет в башку, и я начинаю оглядываться вокруг с еще большим любопытством. Вокруг всякие столы, навроде верстаков — и куча инструментов, некоторые совсем старые, некоторые блестящие. Выглядит все это словно папашин гараж, в котором он устроил мастерскую. На верстаках какие-то заготовки, видать, деревянные — светлые и тонкие. Я с трудом, держась за мебель, подхожу поближе и беру одну из них в руки. Она легкая, очень уж белая и странно пахнет. Не деревом. Я не сразу врубаюсь, что это кость.

Внезапно становится темнее — это потому, что кто-то стоит в дверном проеме. Надо бежать, думаю я, и вызвать копов — пусть разберутся с этим психом, который пилит на верстаке кости. Но бомж стоит прямо в двери, и, кажется, не намерен нас выпускать. Билли ругается так, что у папаши бы завяли уши, кидается вперед и бьет бомжа по голове бутылкой виски. Бутылка лопается, вокруг разлетаются брызги стекла и сивухи, но силуэт в двери даже не отшатывается — он выворачивает Билли руку, швыряет его на пол, как обоссавшегося щенка, заходит внутрь и запирает за собой дверь. Мы с Джейком дрожим от ужаса, не в силах шевельнуться.

Он либо спит, либо работает. Я не знаю, сколько времени мы здесь — он забрал наши телефоны, и здесь нет окон, так что неясно, сколько времени прошло. Нам тоже приходится работать — он показал нам, как резать и шлифовать кости. Он говорит, за костяные ножи хорошо платят – и если мы будем стараться, он нас не убьет. Мы виноваты, потому что вломились в его дом и пили его выпивку — и потому должны отработать. Ему нужны помощники, говорит он. Мы пытались спорить с ним, умолять, уговаривать — но он нас не слушает. Когда Джейк сказал про копов — он засмеялся так, будто ничего забавнее в жизни не слышал. Потом он впервые нас избил.

У него здесь много инструментов — на вид старые, как с блошиного рынка, я таких и не видел. Они не железные — бронзовые, будто в дурацком музее. Костей у него тоже много — они хранятся в сундуке возле кровати, как и много чего еще. Часть из них коровьи, часть лошадиные — но есть и другие. Я уже понимаю, что живыми он нас не отпустит. Иногда он берет все эти костяные штуки, которые делает (и которые теперь делаем мы) и уходит с ними. Он всегда запирает дверь. Мы много раз пытались ее выбить, но без толку — а инструменты, которыми Джейк мог бы взломать замок, хозяин больше не оставляет без присмотра. Потом он возвращается, без товара и веселый — часто с выпивкой, причем недешевой. Он напивается и заваливается спать. Он говорит, что его покупатели любят костяные ножи, потому что железные им не годятся. Мы не спрашиваем, почему — он не любит, когда мы лишний раз разговариваем. А когда он что-то не любит — он нас бьет.

Хозяин засыпает, хорошенько набравшись. Он храпит куда сильней, чем обычно — будто боров хрюкает. Он настолько пьян, что даже не спрятал в сундук свои инструменты для резки костей. Билли долго и нехорошо смотрит на него. Мы все понимаем, что нужно сделать, и что сделать это должен он — он самый сильный и храбрый, и он наш старший брат. Билли берет с верстака бронзовый нож и тихонько подкрадывается к храпящему хозяину. Тот спит, как убитый. Билли заносит нож над его шеей. Неожиданно нож издает пронзительный звук — как кричит слепой котенок, потерявший свою мать. Пока Билли мешкает, ошарашенный этим визгом, хозяин открывает глаза. Я закрываю свои — я не хочу видеть, что сейчас будет. Где-то рядом кричит от страха и безысходности Джейк.

Сегодня мы не едим баланду, которую обычно он заставляет нас есть. Серую, отдающую тухлятиной, с разваренными кусочками свинины. Сегодня все пропахло дымом, и гарью, и мерзким запахом — будто сгоревший бекон. Мы не хотели есть после того, что случилось, но нам пришлось — и теперь я точно знаю, откуда этот запах. И знаю, что в похлебке вовсе не свинина. Только на четвертый день без пищи он заставил нас это съесть.

Джейк почти не разговаривает. Даже когда хозяина нет рядом. Мне кажется, он немного чокнулся. Он просто сидит и смотрит в одну точку. Но когда приходит время работать, он трудится усердно — что-то точит, шлифует, выпиливает. Хозяин им доволен — он дает ему больше еды, чем мне, и меньше бьет. Это несправедливо — я ведь все равно лучше, чем Джейк. Папаша всегда говорил, что я смышленый. Это мамка была против, чтоб я работал руками. Говорила, что при моем уме это не пригодится. Что она могла знать, думаю я, и полирую костяное лезвие до блеска. Мне это даже нравится — как нравилось возиться с конструктором Лего и помогать папаше в гараже. По крайней мере, здесь мне не надо читать книги и ходить в школу.

Иногда покупатели хозяина приходят к нам сами. Всегда ночью — потому что, когда он отпирает им дверь, света за порогом нет. Они не заходят внутрь, только шепчутся с хозяином, забирают товар, оставляют что-то взамен и растворяются во тьме. Как-то раз, когда луна была яркая, я смог краем глаза рассмотреть одного из гостей — и мне не хочется вспоминать то, что я увидел. Многосуставчатые пальцы, похожие на лапки бледного паука, любовно держащие сверток, который хозяин передал через порог — вот и все, что я успел разглядеть.

Джейк обточил два стержня так, что ими можно попытаться вскрыть замок на двери. Вот почему он был так послушен и сосредоточен на работе. Осталось дождаться, пока хозяин уйдет в город за выпивкой. Мне немного жаль возвращаться домой — я привык к этому месту. Хозяин ушел — и, если все будет, как всегда, он не вернется еще долго.

Джейк выжидает около часа, а после приступает к замку. Он собран и решителен. Да, говорит он, сейчас мы выберемся отсюда — а потом вызовем копов, они арестуют больного ублюдка, и он ответит за все — и за Билли, и за нас. Наконец замок щелкает, открываясь. С торжественным воплем Джейк распахивает дверь.

Хозяин стоит прямо за ней.

Я, пожимая плечами, сажусь за верстак и начинаю шлифовать костяную ручку.

А что я могу сделать?

Когда я заканчиваю с ручкой, уже приходит время ужина. На столе котел с похлебкой. В котле кубики моркови, несколько картофелин, маленькая луковица и Джейк. Во мне что-то сжимается и к горлу подкатывает комок, но я беру ложку и приступаю к еде.

Сегодня хозяин меня почти не бьет.

Хозяин хвалит меня. Дела у него идут хорошо — я делаю ножи так же славно, как он. Покупатели охотно разбирают их. Осталась всего пара премудростей, и он говорит, что научит меня им. Вот и сейчас он стоит у меня за плечом, подсказывая, как лучше свести клинок на острие. Я покорно внимаю — в конце концов, я всего лишь подмастерье. А подмастерье должен быть послушным. Лезвие выходит почти идеальным. Хозяин восторженно наклоняется поближе и довольно шипит сквозь острые зубы, обдавая меня своим смрадным дыханием. Я рад, что не разочаровал его.

Он одобрительно цокает языком, признавая мое мастерство. Я киваю и одним движением вгоняю лезвие ему в глаз.

∗ ∗ ∗

Я по привычке просыпаюсь, завтракаю и сажусь за верстак. Да, теперь я сплю в кровати. Это моя кровать по праву. И мои инструменты. Иногда в дверь скребутся покупатели. Я отдаю им то, что сделал — они не такие уж страшные, если не пускать их за порог. Кое-кто из них был недоволен, когда узнал, что старый тролль помер. Другим было все равно. Они приносят мне деньги, как приносили ему. Дела у меня идут неплохо, но в сундуке заканчиваются кости. Мясо тоже на исходе. Время выбраться наружу и посмотреть, кто это там шумит под моим мостом. Мне не помешали бы подмастерья. Может, два или три смышленых пацана.

Я так давно не выходил из этой хижины. Из этой темноты. Я вижу что-то яркое на земле, и подбираю, чтобы разглядеть получше. Это всего лишь пивная пробка, но я отбрасываю ее, словно горячий уголь.

Железо обжигает мои пальцы.

Автор: Денис Золотов

Сообщество автора в вк (Источник)

Личная страница автора в вк

КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram