Мольба о свободе.

Рене нежная. Настолько нежная что это даже похоже на издевку или злую шутку. На сон, на последствия медикаментов или фантом травмированного воображения Моро. Её руки ощущаются слишком мягкими, словно перья, словно спасение. 

Он шугается её. Не специально, по привычке. И она ждёт. Ждёт, когда он поймет что она не причинит ему вред. Спрашивает его, может ли она прикоснуться к нему. 

И Жан всегда отвечает “Да”. 

Это “Да” пропитано кровью, французским акцентов и мольбой.

Мольбой о том, чтобы Рене оставалась на расстоянии вытянутой руки, чтобы оставалась в зоне досигаемости. 

Жан не был знаком с нежностью, но как выяснилось, та быстро вызывает зависимость и постоянную потребность. Потребность в ней и в одном человеке, у которого эта нежность совершенно особенная и до недоверия искренняя. 

Моро чертовски стыдно за то, что он так относился к ней, когда она увезла его из гнезда. Он извинялся тысячу и один раз, а она только кивала и улыбалась. Ей были не нужны извинения, она не обижалась и Жан это прекрасно видел, но не мог принять. Он привык к кнуту. К болезненному, резкому и обозначающему безысходность кнуту. А теперь ему протягивают пряник и обещают защитить. 

Третий ощущает себя монахом, нарушившим обет и бежавшего куда-то далеко-далеко, только бы его не достали.

Он в неприкосновенном храме, где Уокер его ангел, укрывающий его большими белоснежными крыльями от всех опасностей. И Моро ей доверяет, прячется в её ангельском щиту, полностью отдается и позволяет себе больше не бояться. 

— Нужно купить тебе билет до Южной Калифорнии. 

Её голос отрезвляет, и заставляет Жана опустить на Рене глаза. 

— Oui.

По привычке кидает Моро и неожиданно для себя понимает, что может не исправляться. Там, в Эверморе, ему приходилось перестраиваться с французского на английский по щелчку пальцев, и за каждую оплошность следовало жестокое наказание. 

Но он не в Эверморе. Давно не в Эверморе и к этому привыкать трудно. Но возможно.

— Южная Калифорния. Это далеко. 

Говорит Жан, будто бы куда-то вдаль. 

Ему не хочется оказываться от Уокер на таком большом расстоянии, потому что он не знает, на сколько протягивается её защита.

— Всего четыре с половиной часа. 

Рене улыбается. Самой нежной из всех улыбок, которые есть у неё в распоряжении. Моро тает, тает глядя на неё и теряет дар к английской речи. 

Он не хочет. Он не хочет улетать. Он только нашёл пристанище, где ему хо-ро-шо, откуда не хочется бежать, ломая ноги до открытых переломов, а теперь ему говорят уходить.

Возможно, так будет лучше. Возможно, у Жана есть будущее в Троянцах, но есть ли у Жана будущее без Рене?

Вопрос. 

Третий тянет к Уокер руки, и та послушно подходит ближе, обнимает его. Его…

Это был он. Жан, бледный, кудрявый и тощий. Жан, которого выдаёт французский акцент. Жан, который не привык к нежности, Жан, который сопротивлялся и требовал отправить его назад к Воронам, Жан, которому девятнадцать, и которому Лисы подарили новую жизнь и надежду.

И она принимает его таким. Стоит и обнимает. Как будто Моро… за-слу-жил. 

Он помнит, как Рене держала его за руку, помнит её невесомые поцелуи в лоб, чтобы проверить температуру, помнит когда тянулся к ней сам и когда получал взаимность. Всё вокруг вертелось вокруг неё.

Ему хочется вцепиться, забрать с собой или остаться здесь. Жан не умеет любить, Жан привязывается. Он не умеет любить, но он клянется что научится. 

— Тренер. Кевин.

Голос звучит непривычно уверенно, без былой дрожи, паники и язвы. Нет, конечно, конечно Моро страшно, но ещё больше его страшит расставание. Жан собирается с мыслями, бегает глазами, глядя то на тренера, то на Кевина. Останавливается на втором. В глазах Дэя нет поддержки, но есть понимание, и француз видит его слишком отчетливо.

— Я могу… остаться в Лисах? 

Вопрос слетает так быстро, что кажется присутствующие не успевают понять его сути. Уокер вздрагивает в руках Третьего, и он пугается что сделал что-то не так. 

Но он не может иначе. В Лисах у него есть опора. У него есть Кевин и Рене. Он им до-ве-ря-ет. Настолько, насколько вообще может доверять человек, которого разломали на тысячу, а то и больше, маленьких кусочков, которые теперь ему приходится собирать. Он собирает их аккуратно, один за одним, и он абсолютно уверен, что два его осколка это Дэй и Уокер, которые согласились быть рядом и защищать.

Молчание тянется вечность. Моро сжимает чужие плечи сильнее с каждой минутой, потому что боится(потом ему точно будет стыдно). 

Груз молчания давит на спину, заставляя прогибаться под весом и уходить куда-то под землю. 

Жан выдержит любой ответ. Ему не впервой. 

В голове перебираются самые страшные варианты ответа(любые, где ответ не «да»), и Моро становится отвратительно от самого себя.

Ваймак кашляет, прерывая тишину, а после поднимает глаза на француза. Они молчат. Смотрят друг-другу в глаза и Дэвид различает в сломанной душе мольбу, которой не способен отказывать. Тренер выдыхает.

— Оставайся.

Сердце начинает биться чаще.