Много кринжа из ничего: выхинский критик в поисках фашизма
Введение
Приступая к разбору текста Выхинской критики, в первую очередь хочется отметить, что он немного не оправдал наши ожидания. Когда мы брались рассматривать эту статью с товарищами, то уже предчувствовали, что сейчас придётся махать ручками и доказывать, что евразийцы не Nazi. Однако по прочтении этого опуса нас поставил в тупик следующий факт: первая часть статьи, посвящённая критериям фашизма, и часть, где “анализируются” концепции А. Г. Дугина просто не согласованы друг с другом! Грубо говоря, автор ведёт очень долгую тираду о третьей политической теории и... никак её не развивает. Никак не получается взять в толк, зачем был нужен этот текст, непонятно: если он про критерии фашизма, то к чему в нём сказано про нас? Если же он про евразийство, то столь долгое вступление о третьей политической теории является абсолютно излишним. Мы наивно ожидали, что после установления критериев фашизма нашу идеологию хоть постараются соотнести с ними… Как бы не так! Ничего подобного не последовало. Однако по обоим вопросам нам есть, что сказать, поэтому не будем слишком акцентироваться на факте этой несогласованности в рассуждениях автора, а подробно разберём основные положения статьи.
Методология
Начнём с небольшого методологического замечания: изучение любой политической идеологии должно в первую очередь опираться на её собственные тексты, в противном случае наука превращается в пропаганду. Однако автор критики с самого начала обозначает инстанции, которым, с его точки зрения, принадлежит право на непогрешимое определение природы фашизма. «То есть каждый пользователь может на свое усмотрение изменить список критериев таким образом, что никто, кроме Муссолини, не будет считаться фашистом, но это будет локальным высказыванием и очень маргинальным ревизионизмом, который в академическом сообществе никто не примет. Поэтому, когда спор заходит о семантике таких сконструированных терминов, лучшая и наиболее надежная стратегия – ссылка на авторитеты, на применимость и актуальную, принятую позицию в отношении интересующего понятия. Таким образом, я решил отправить скептиков-ревизионистов к людям, которые годами занимаются фашизмом и построили свои карьеры на его изучении, которые заслужили признание в данном амплуа. Последним возражением, остающимся после этого, будет то же локальное высказывание – выражение несогласия, ставящее собственную удобоваримую точку зрения над точкой зрения сообщества». Здесь прямым текстом заявлено, что избранный современной западной наукой пул авторов наделён исключительным правом определять и трактовать фашизм, однако такой по сути своей теологический подход решительно отбрасывает основной принцип науки, а именно необходимость подвергать сомнению любое суждение. В противном случае самозваный «учёный» превращается в заурядного экзегета. Вот только вместо Предания у него – тексты Роберта Соуси и Тимоти Снайдера, а вместо Библии – «Вечный фашизм» Умберто Эко.
Обращается ли автор к программным документам фашизма/нацизма? Может быть, он анализирует «Доктрину фашизма» или «Майн Кампф»? Возможно, он хотя бы случайно, хотя бы вскользь задевает труды фашистских и/или нацистских теоретиков? Цитирует Джованни Джентиле, Вернера Беста, Рейнхарда Хёна, Альфреда Розенберга?.. – Прискорбно, но на все эти вопросы мы вынуждены ответить отрицательно. Заметно, что выхинский философ подошёл к своей работе спустя рукава.
Признание в академической среде. – Этот статус является для автора особой священной коровой, на которую он ссылается всякий раз, когда чувствует, что почва «научности» уходит у него из под ног. Поистине, страх несоответствия университетским правилам вырастает до размера mysterium tremendum, а боязнь быть отвергнутым академическим сообществом достигает характера навязчивого невроза.
В качестве примера можно рассмотреть одного из кумиров выхинского мыслителя, а именно итальянского публициста Умберто Эко. Автор старательно перечисляет достижения этого учёного и не забывает упомянуть о его потрясающей эрудиции и международном признании. Если человек не один десяток лет думал над каким-то явлением, говорит автор, значит, до чего-то стоящего он додумался. Это же очевидно! Раз Умберто похоронил себя в хронологической пыли библиотек и архивов и оттуда – из своей академической могилы, где погибает всякая свежая мысль, – пытался говорить с точки зрении неких общезначимых ценностей о каком-либо социальном феномене, то он, разумеется, сказал что-то важное, одобренное академическим сообществом. Если человек жил в то время, смысл которого он пытается распознать и выразить, то он естественным образом скажет что-то по-настоящему важное, полагает многомудрый выхинец. Интересно, а как уважаемый автор относится к «фашисту» Эволе, который тоже жил в то время и осмыслял его по-своему – и который также был эрудированным учёным, получившим признание в той же академической(1) среде?
Тем не менее, концептуальное наполнение термина «фашизм» должно быть методологически адекватно. Иными словами, пресловутый «фашизм» не должен включать в себя избыточное количество явлений. Как упоминал автор текста, фашизм можно ограничить настолько, что под него попадёт только режим Бенито Муссолини; но ведь вполне возможна и обратная ситуация, когда фашистским начинают называть абсолютно любое правое политическое движение. И та, и другая ситуация безусловно неприемлемы. Поэтому адекватное определение фашизма нельзя сводить к его частным формам, но оно и не должно «поглощать» более широкие понятие консервативного и традиционалистского.
О фашизме
Автор пытается убедить нас, что «исходная точка фашизма, используемая его политическими носителями в качестве опоры, – это чувство экономической и социальной незащищенности в обществе, тревога по отношению к другим политическим идеологиям, страх за будущее». Сказано ярко, но никакого смысла в этом замечании нет. Человеческая история наполнена моментами, когда сословия, классы и целые народы подпадали под влияния «чувства экономической и социальной незащищенности», нечто подобное мы наблюдаем и сегодня, однако можно ли сказать, что в 100 случаях из 100 это привело к появлению фашизма? В 1990-ые годы нашему народу было свойственно то же самое «чувство незащищённости», что и немцам в 1930-ые. Проигранная холодная война по своим разрушительным последствиям была ничуть не легче, чем военная капитуляция, но привело ли это к утверждению национал-социалистического режима? Более того, можем ли мы вообще найти в истории эпизод, когда люди не испытывали тревоги за своё будущее? Иными словами, выдвигаемый критерий не даёт нам ничего относительно понимания фашизма.
Дальше ситуация не становится лучше: автор старательно избегает любых дефиниций, так что все перечисляемые им признаки мы можем найти и в других идеологиях. Например, в тексте сказано: «Классическая черта фашизма – ненависть к левым движениям, в особенности к марксизму». Простите, но тоже самое мы можем найти и в либеральном (неоконсервативном) лагере: американский президент Рональд Рейган объявил СССР «Империей зла» и построил свою предвыборную программу на антикоммунистической риторике – можем ли мы причислить его к фашизму? Признаемся, мы и сами не слишком любим Рейгана, но такое… это уже слишком. Презрение к избирательной демократии было свойственно большевикам и лично В. И. Ленину – это делает вождя мирового пролетариата фашистом? Дальше – больше: по мнению многомудрого выхинца, фашистским является «общество, где не ставится под вопрос необходимость беспрекословного повиновения единственному лидеру». – Должны ли мы в таком случае признать католическую церковь, где присутствует догмат о папской непогрешимости, фашистской организацией? Кстати, папы XIX-XX вв. выпустили несколько энциклик, резко осуждавших коммунистическую идеологию («Quod Apostolici Muneris» 1878 г., «Divini Redemptoris» 1937 г. и др.). А ещё католицизму присущ третий признак «фашистской» идеологии: «В логике фашистской государственной машины почти всегда (например, в Бразилии этого не было) проявляются империализм, тяга к экспансии…» Действительно, почему бы не вспомнить крестовые походы, тогда мы и эту сову натянем на глобус. Подлинно, «вечный фашизм»… Таких примеров бесконечно много, однако все они приведут нас к одному выводу: автор лепит образ фашиста из вторичных признаков, которые можно отыскать в самых разных идеологиях (религиях, философских системах), однако как это приближает нас к пониманию фащизма? Где атрибуты последнего? Автор уверяет нас: «В то же время, разношёрстность представителей фашистской идеологии не мешает вывести ряд ключевых признаков и предпосылок, культивируемых в данном родовом понятии». Однако где эти признаки? Что у фашизма есть своего, или он просто калька всего плохого из других идеологий?
Неоевразийство
Переходя непосредственно к проблеме (нео)евразийства, выхинец выделяет довольно большой корпус «источников» евразийской идеологии. Всё бы ничего, но значительная часть из этого перечня к нашим воззрениям не имеет никакого отношения. В частности:
3) этнонационалистическая теория государствообразующей природы русского народа;
7) идеи борьбы за мировое господство, национал-социалистические теории «консервативной революции»;
10) концепция мондиалистского заговора и «мирового правительства»;
13) концепция «третьего пути» в политике и экономике;
а также некоторые спорные позиции:
2) славянофильские идеи;
5) теория этногенеза и пассионарности Л. Гумилева.
Известен ли автору тот факт, что русские националисты обвиняют нас в желании размыть русскую идентичность за счёт неславянских народностей? Фактически, в сознании среднего националиста a-la Поткин неоевразийцы предстают сторонниками «мультикультурализма», хотя последние выступают за «цветущую сложность» Империи. В каком месте мы придерживаемся этнонационалистической теории государствообразующей природы русского народа? Ответить на этот вопрос выхинец не потрудился.
Что касается 7-го пункта – автор, вы в курсе теории многополярного мира, знаете что-то об этом? Неоевразийство – это антиколониальная идеология. По этой причине мы и отвергаем все формы наднациональной диктатуры (ООН, НАТО, МВФ, ЕСПЧ, ВОЗ) как несправедливые и порочные. Цивилизационное многообразие и право народов на самобытность – вот константы нашей геополитической программы. Кстати, поэтому несостоятельно обвинение евразийцев в конспирологии (пункт 10): мы боремся не против «мирового заговора», а против глобализации – против десуверенизации независимых государств и культурной унификации. Тезис о «национал-социалистической» теории консервативной революции попросту смехотворен и выдаёт абсолютную некомпетентность автора. Знает ли многомудрый выхинец о трактате Эрнста Юнгра «Уход в лес», в котором тот под микроскопом разбирает все уловки, на которые идёт нацистская диктатура ради сохранения своего господства? В курсе ли он трагической истории Эдгара Юлиуса Юнга, убитого нацистами в «ночь длинных ножей»? Эрнст Никиш и Отмар Шпанн были замучены в концлагерях; Артур Мёллер ван дер Брук и Освальд Шпенглер ненавидели Гитлера за плебейскую натуру и расистский характер его движения. Мы понимаем, что выхинец впервые слышит эти имена, но это явно не наша проблема.
13-ый пункт выдаёт интеллектуальную нечистоплотность выхинца. Ибо в дальнейшем он будет ссылается на четвертую политическую теорию, однако конкретно тут он делает вид, что ничего о ней не знает. Третий путь рассматривается Дугиным как вариант идеологии Модерна – в частности, он неоднократно подвергал критике термин «нация», обращая внимание искусственный, характер стоящего за ним социального образования, связывая его с торжеством городского “буржуазного сословия”. Чтобы узнать больше, рекомендуем выхинскому критику прочесть работу «Четвертый путь» (http://books.4pt.su/publikaciya-v-pdf/dugin-chetvertaya-politicheskaya-teoriya). Для наглядности процитируем один в высшей степени важный отрывок из этой книги, в которой Дугин разбирает различные контрсистемные течения внутри Веймарской республики и нацистской Германии, включая идеи Консервативной революции и политическую теорию Карла Шмитта: «... Шмитт продолжает использовать выражение “права народов” в самый пик расистской политики Гитлера, признающей полноценными только немцев. “Третий рейх” Шмитта (равно как и “Третий рейх” самого автора этой концепции Артура Мёллера ван ден Брука) – это другой “рейх”, нежели Гитлера, это “империя”, “большое пространство”, населённое народами, каждый из которых имеет равное права в творении Политического, каждый соучаствует в своей судьбе. А центральная инстанция, метрополия, призвана, в первую очередь, обезопасить все народы от вмешательства внешнепространственных сил... Гитлер в своей политике совершил ту же ошибку, что и США, и английские империалисты, которые перешли от конкретного “большого пространства” к универсализму и глобализму, только те взяли на щит либерально-демократическую идеологию, а Гитлер – расистские доктрины и идею “арийского мирового господства”, не менее абсурдную и вредную, нежели идеология прав человека» (2). Именно поэтому Дугин будет говорить о «Советском рейхе», под которым понимается пространство равноправных народов, строящих общую судьбу и отстаивающих общие геополитические интересы. В этом смысле, он является наследником Шмитта и Консервативной революции, одинаково враждебных гитлеровскому нацизму.
Что же касается обвинений в конспирологии, то они в ещё большей степени выдают невежество автора. Ибо речь идёт не о заговоре неких теневых элит – будь то евреи или ящеры – с целью установления мирового правительства. Исходной точкой неоевразийского дискурса является теоретическое открытие классиков евразийства (Трубецкого, Савицкого), совмещённое с позднейшей критикой западного универсализма со стороны уже упоминавшегося Карла Шмитта. Уже в классическом евразийстве содержался призыв к борьбе незападных народов против тирании Запада, который стремится к распространению собственного культурного, политического и экономического идеала на весь мир, тем самым насильно изменяя под себя «человеческий материал». Именно против этого полноспектрального насилия (навязывания секулярной и демократической парадигмы) восстали первые евразийцы – и против этого же насилия выступил Карл Шмитт. Последний указал, что само понятие «человечество» является идеологемой, созданной для прикрытия западного империализма. Ведь, отождествляя себя с человечеством как таковым, Запад лишает любую не-западную цивилизацию человеческих черт. Отсюда – рейгановская «империя зла» и хохляцкий «мордор». Логика Запада столь же проста, сколь и чудовищна: если вы не разделяете наши ценности, то вы не люди; значит, вас нужно срочно сделать людьми через либералные институции – или просто уничтожить. Поэтому шокирующие откровения бывшего Госсекретаря Мадлен Олбрайт о допустимости убийства полумиллиона иракских детей становятся вполне объяснимыми: нет ничего важнее привнесения демократических ценностей, ибо без них народ не является полноценным народом, а человек предстаёт нелюдем (Unmensch). Стоит ли удивляться тому, что такой подход становится основой для формирования особого американского снобизма, в пределе перерастающего в псевдорелигиозный мессианизм? «Свобода, превозносимая нами, – это не дар Америки миру, это дар Бога человечеству». Именно сопротивление новому «крестовому походу» (Ирвин Бэббитт) составляет сердцевину 4ПТ. И именно против этого – культурного, политического и экономического – универсализма направлена наша борьба. «Мирового правительства» нет, но есть чётко обозначенная воля навязать своё представление о жизни всем народам мира.
Александр Гельевич является не только идеологом неоевразийства и общественным деятелем. Значительная часть его письменного наследия посвящена изучению вопросов истории мысли с исключительно философской точки зрения. Стремление подчинить всю интеллектуальную сферу вопросам прикладного, сугубо политического плана характерно именно для эпохи Модерна. В «Философии политики» Дугин указывает, что для традиционного общества характерна терпимость по отношению к духовной аполитеи, внутри которой возможно обращение к чистой интеллектуальности без какой-либо инструментализации со стороны государственных институтов. Поэтому не стоит удивляться, что Александр Гельевич не стремился к превращению всех сторон философского знания в средства политики. Отсюда его интерес к интеллектуальной истории конца начала XX века, включая творчество Германа Вирта. Тем не менее, исторические взгляды Вирта и других деятелей «Аненербе» не оказали никакого влияния на становление политических взглядов Дугина. Его геополитическая концепция исходит совсем из иных предпосылок и не связана с поиском «арктической прародины», а потому ссылка на Вирта как идеолога «Аненербе» абсолютно не обоснована. То же самое можно сказать и о Мигеле Серрано. Кстати, о последнем Дугин упоминает только в «Конспирологии», в то время как мудрый автор выхинской критики помещает идеи этого человека чуть ли не в центр дугинской мысли. Что в очередной раз свидетельствует о клиническом идиотизме выхинского теоретика.
Теперь поговорим о действительно центральном для Александра Гельевича понятии – Империя. В чём состоит суть критики этого аспекта со стороны выхинца? Во-первых, проект Империи по Дугину – это якобы сугубо современное (даже постмодерновое) явление, основанное на «ризоматичности» и «колоссальной адаптивности». Во-вторых, Империя кажется выхинцу лишь набором средств для достижения и удержания власти, которая понимается целью в себе. По сути, многомудрый критик просто убеждён в том, что у Империи нет никакой другой цели, кроме сугубой власти элиты над массами. Метафизика объявляется (бездоказательно, разумеется) лишь инструментом для оправдания империалистической экспансии: «Метафизика помогает нащупать подходящий слог, разрешающий критические вехи теории, латая любые пробелы новыми концептами. Апологетикой метода служит еще один взгляд в глубь веков, на дихотомию атомизма и платонизма, где атомизм дал индивидуальность и горизонтальную геометрию мышления, а платонизм – единство и вертикальную геометрию мышления, что возвышает и облагораживает». Тут мы вправе спросить: почему платонизм является всего лишь средством апологетики власти, а не сутью существования Империи – ценностной системой, задающей векторы внешней и внутренней политики? В сущности, выхинец отождествляет 4ПТ с консервативной линией, идущей от Цицерона и Макиавелли до Гоббса и Бёрка. Здесь религиозные институты ценятся только потому, что они обеспечивают стабильность общества и, соответственно, поддерживают политическое статус-кво, то есть власть нынешней элиты. Однако имперская концепция Дугина в корне отличается от этого лицемерного «консерватизма», цинично относящегося как религии, так и к обществу. Традиционализм Дугина, наоборот, стремится к революционному преобразованию мира на основании принципов справедливости. Ценности религии в данном случае являются не инструментами по достижению и удержанию власти, а, наоборот, главными целями, ради которых ведётся вся политическая борьба неоевразийцев. Попытки утверждать обратное являются не более чем голословным утверждением с целью дискредитации Дугина как беспринципного макиавеллиста.
Мы уже видели, что на геополитическом уровне евразийские принципы ведут к антиколониальной борьбе против Запада. А совсем недавно мы стали свидетелями того, как эта борьба связана с противодействием диктатуре научного мировоззрения – и тирании экспертного меньшинства, особенного ярко заявившей о себе в эпоху пандемии COVID-19. В этом смысле традиционалистский подход Дугина выступает единым фронтом с ультралевой повесткой Агамбена, который так же резко выступил против «санитарного фашизма» западных неолиберальных режимов.
Заключение
Подведём итог: научная ценность текста выхинца равна нулю. Автор вполне открыто и ясно ставит задачу определить критерии фашизма, а также рассмотреть феномен евразийства как таковой, связав этим темы попутным, но так и прямо не озвученным тезисом о том, что неоевразийство – это частная форма фашизма. Получилось ли реализовать поставленное? Если вас нисколько не смущает, что озвученные критерии не позволяют адекватно отделить фашизм от прочих политических идеологий, то на первый вопрос текста вы можете ответить утвердительно; если вас нисколько не смущает, то что автор откровенно не знает материал и на голубом глазу объявляет консервативных революционеров нацистами, нам приписывает этнонационалистическую теорию образования Российского государства и выводит неоевразийство из философии жизни, то и на второй вопрос текста вы можете ответить утвердительно. Мы не будем ограничивать вас в праве на такое отношение к данному материалу, но сами, честно скажем, на подобные шаги не готовы. И в заключение рекомендуем Выхинцу сосредоточиться на создании мемов – это у него выходит гораздо лучше.
Ссылки
(1) Stucco G. The Legacy of a European Traditionalist Julius Evola in Perspective. / The Occidental Quarterly. Vol. 2, No. 3, 2002; Julius Evola and his cultural legacy (Edited by Gianfranco de Turris). / Roma: Ed. Mediterranee, 2017; Pedretti F. Race and Zen: Julius Evola, Fascism, and D. T. Suzuki. / Journal of The School of Religious Studies, McGill University, Volume 49, 2021; Хансен Х.Т. Политические устремления Юлиуса Эволы. / Воронеж-Москва: TERRA FOLIATA, 2009; Моисеев Д. С. Политическая доктрина Юлиуса Эволы в контексте «консервативной революции» в Германии. / Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2021
(2) Дугин А.Г. Четвёртый Путь. Введение в Четвёртую Политическую Теорию. – М.: «Академический проект», 2015. С. 602-603
Авторы: Лев Токов (https://vk.com/lev.tokov), Кирилл Новиков (https://vk.com/novikov654), Kauno Järvinen (https://vk.com/kaunojarvinen)