Мир и формула дома

Шумный дом, тихий угол. Им одиннадцать.

В доме Уингфилдов пахло хвоей, корицей и жареной индейкой. На камине красовалась фигурка Санта-Клауса, которого Ксено открыто считал уродливым, но мать настояла на «создании праздничной атмосферы». Пф. Глупо, иррационально. Худощавый мальчик, закутанный в свитер, сидел в стороне от общего веселья, наблюдая, как его родители и гости-Снайдеры, уже все пьяные, слишком громко смеются за столом.

Внезапно рядом плюхнулся Стэнли, пахнущий мандаринами и снегом. Его щека расцарапана — видимо, опять подрался с кем-то во дворе.

— Тебе не надоело мучать этот несчастный учебник химии? — спросил он, выдёргивая из-под Ксено декоративную подушку.

— Я спасаю свой разум от акустического насилия, — буркнул Ксено, не отрываясь от книги.

Стэнли фыркнул и протянул ему пряник в форме звезды.

— На, съешь. А то сидишь как привидение. Не порть всем настроение своей унылой рожей.

Ксено скептично принял пряник, держа его за самый край. Стэнли наблюдал, как он методично отламывает несимметричный кусок луча и берёт его в рот.

Их разговор прервал мистер Уингфилд, объявивший время подарков. Взрослые обменялись приятными мелочами, Ксено получил новейший микроскоп, а Стэнли — набор для выживания. Но главный подарок: от родителей Ксено Стэнли достался бинокль с лазерным дальномером, а Ксено от родителей Стэнли — редкая книга по теоретической физике. Смысл был кристально ясен: «Присматривайте друг за другом».

Пока дети рассматривали свои подарки, их родители подняли тост «За дружбу наших мальчиков!». Они переглянусь. В глазах Стэнли читалось: «Какой ужас». В глазах Ксено: «Согласен на все сто процентов». Но почему-то оба не стали отводить взгляд. И в этом молчаливом сговоре против сентиментального пафоса взрослых родилось что-то важное. Что-то своё.

***

— Если ты добавишь серы больше, чем на 2% от моего расчёта, то мы взлетим в воздух раньше, чем эти петарды, — голос Ксено был ровным, но в нём звенела сталь. Он в резиновых перчатках и защитных очках, похожий на юного маньяка-учёного, аккуратно смешивал порошок в ступке.

— Расслабься, всё по твоим чертежам, гений, — Стэнли, в разодранной куртке, подавал ему компоненты. На дворе стояла глухая ночь. Задний двор дома Снайдеров был их полигоном. Родители Стэнли были бог знает где, на учениях, наверное, а родители Ксено на каком-то скучном симпозиуме.

Когда петарды были сделаны, Стэнли чиркнул фитиль и быстро отбежал на безопасное расстояние. Мир на секунду замер, а потом ночь взорвалась ослепительной вспышкой и оглушительным «БА-БАХ!», от которого зазвенели стёкла в теплице. Стэнли закричал что-то победное, неразборчивое. Ксено стоял, заворожённо глядя на едкий дым, и на его обычно невозмутимом лице расцветала дикая, торжествующая ухмылка.

—Получилось! — выкрикнул он, и голос его сорвался на смех. Настоящий, без всякой иронии.

Стэнли схватил его за плечо и потряс.

— Видал?! Видал, что мы сделали?!

— Видал, — отдышавшись, ответил Ксено, и его глаза в свете фонаря сияли, как у довольного кота. Потом он заметил сажу на щеке Стэнли. Не думая, провёл пальцем. Стэнли замер. Ксено тоже, осознав жест. Прикосновение длилось секунду, но в воздухе повисло что-то новое, хрупкое и важное, как формула, которую только предстоит вывести.

—Грязь, — сухо констатировал Ксено, отводя руку.

—Ага, — хрипло сказал Стэнли, не отводя взгляда. — Спасибо.

***

Рождественский сочельник. Капитан Стэнли Снайдер вонзал флажки в карту на стене казармы. В ушах стоял гул от недавнего взрыва на учениях. В мозгу — список задач, координаты, списки личного состава. Праздник? Какая-то забытая абстракция. Уровень угрозы? Ноль.

Стэнли перевёл взгляд на посылку от родителей, врученную ему сегодня утром старшим сержантом. Внутри были различные предметы для армии, пачка знакомых звёздных пряников, и записка: «Сын, не забывай, что ты человек». Он откусил кусок. Приторно-сладко. За всю службу он успел позабыть, что когда-то любил сладкое. Как ни странно, эту потребность закрыли сигареты — Стэнли невольно подумал о том, какая реакция будет у Ксено. Наверняка начнёт читать лекцию о вреде курения на лёгкие. Мысли о... Друге, любовнике?.. Пронзили мозг осколками. Он их тут же, по-военному, подавил. Позвонить возлюбленному хочется, но что сказать? «Привет, как ты?». Глупо, неловко и сентиментально. 

За тысячи километров от него, в лаборатории престижного университета, Доктор Уингфилд склонился над чертежами нового типа энергетического реактора. Мерцающий свет монитора заменял ему гирлянды. Щелчки клавиатуры — праздничные мелодии. Его мир сузился до цифр и схем. Он сознательно игнорировал поздравления от коллег и пустой экран телефона. Он остался в лаборатории. Потому что рационально. Потому что тихо.

На столе лежала открытка от матери с навязчивым ангелочком. Он использовал её как подставку под пробирку. Невольно вспомнились взрыв на заднем дворе, сажа на щеке Стэнли и его смех.

— Иррациональный всплеск эмоций, — диагностировал он про себя, чувствуя, как в горле встаёт ком. — Побочный эффект усталости. Надо увеличить дозу кофеина...

Они не позвонили. Не написали. Каждый на своем фронте — один военный, другой научный — провел этот вечер в тишине, которая почему-то была громче любых взрывов. Но где-то внутри, в самом защищенном месте, в обоих жила тихая боль от этой разлуки.

***

Ресторан «Coup de Foudre». Пафосно. Дорого.

Ксено, в идеально сидящем костюме, смотрел на тарелку с «традиционным пудингом», как на злейшего врага.

— Я почти физически чувствую, как мои вкусовые рецепторы подают коллективное заявление об увольнении, — процедил он. Стэнли отхлебнул белое вино.

— А мне понравилось.

Стэнли вернулся из очередной горячей точки с новым шрамом над бровью. Ксено подписал контракт на исследования, граничащие с научной фантастикой. Они встречались редко, и каждая встреча была как глоток чистого кислорода после удушья.

В этот вечер были разговоры о старом и смех над воспоминаниями. Взрослая жизнь, ответственность, тени прошлых миссий и неудачных экспериментов — всё это отступило на второй план. Стэнли говорил о суровых буднях с такой иронией, что Ксено не мог сдержать улыбки. Тот же, в свою очередь, увлекательно говорил о квантовых вычислениях, а Стэнли заворожённо слушал.

На улице уже ночь. Холодный воздух обжигал щёки, но в душе было невероятное тепло — то ли из-за долгожданной встречи, то ли из-за красиво сверкающей улицы. Стэнли поправил шарф на Ксено. Пальцы в кожаных перчатках на мгновение задержались на его плече. Они пошли к машине — плечом к плечу, ладонь в ладони, в тишине, которая была полнее любых слов. Они не знали, что это их последнее Рождество в старом мире.

***

После окаменения мир стал другим. Американская команбаза, оплот нового человечества, гудела как гигантский улей.

— Рождество — иррациональный пережиток старого мира, и абсолютно неэффективная трата ресурсов, — заявил Ксено, проходя мимо украшенной слабыми гирляндами (точнее их жалкое подобие) столовой. Стэнли, отдававший распоряжения по охране периметра, лишь хмыкнул в знак согласия.

А подчинённые, спасённые этими двумя, думали иначе. Их команда тайком сварганили глинтвейн из спирта, специй и сушеных ягод, и приготовили небольшие закуски с целью поднятия морального духа. Ксено и Стэнли подобное не оценили, и, даже не смотря на настойчивые приглашения к столу, отказались от празднования.

Потому что есть дела намного важнее.

***

Его полярная звезда погасла. Стэнли, его Стэнли, превратился в безмолвную каменную статую. Команбаза праздновала Рождество — слышалист смех, разговоры, песни. Сам Ксено сидел в лаборатории. На столе стояло красное вино. Учёный поднёс бокал к губам. Вкус был слишком терпким, но он продолжал пить. Рационализм молчал. И с каждым глотком воспоминания накатывали с невыносимой чёткостью.

Одиночество чувствовалось не как отсутствие людей вокруг — их было много. Он чувствовал отсутствие одного-единственного человека. Того, чья сила была его щитом, чья невозмутимость — его точкой опоры. Того, кто называл гением не как титул, а как данность.

Он допил вино. Горький привкус остался на языке. Подошёл к окну, за которым сияли огни возрождающегося поселения. В его мире не хватало самого важного.

— Стэн… — имя сорвалось с губ шёпотом. И это была констатация величайшей потери кусочка его собственной души. Разлука в этот раз чувствовалась почему-то отвратительнее всех, которые он пережил за всю жизнь.

***

Всё было кончено. Ваймэн побеждён. Земля медленно, но верно вставала на путь восстановления. На базе царила атмосфера всеобщего ликования, а в личных покоях двух руководителей было тихо.

Они лежали в кровати, завернутые в одеяла, наскоро сброшенные на пол в спешке и страсти минувшей ночи. Свет утра пробивался сквозь шторы, вырисовывая контуры разбросанной одежды — военной формы и лабораторного халата. Стэнли лежал на спине, держа в одной руке сигарету, а вторая прижала, лежавшего боком, Ксено к себе. Учёный, с непривычно растрёпанными пепельными волосами, водил кончиками пальцев по новым шрамам на торсе Стэнли.

Военный повернулся к нему. Он не сказал ничего. Он просто смотрел, и в его карих глазах Ксено видел отражение всех их общих зим: первой ёлки, вспышек петард, тихого ресторана, горького вина в пустой лаборатории и, наконец, этой — тёплой, безопасной, и только их.

Стэнли наклонился. Их губы встретились — нежно, но с той самой неугасимой любовью, что прошла с ними через тысячелетия. Этот поцелуй был не похож на первый, тот нервный и стремительный. Это было подтверждение. Обетование. В нём был вкус их общей победы над разлукой.

Потом Стэнли мягко, но неумолимо перевернул Ксено на спину, продолжая целовать — губы, уголки губ, линию челюсти. Ксено вздохнул, и его руки обвили шею Стэнли, пальцы утонули в родных золотистых волосах, перебирая пряди с почти научной дотошностью, запоминая текстуру.

Они отстранились, чтобы перевести дыхание. Лбы соприкоснулись. В комнате было слышно только их синхронное дыхание и далекий, приглушённый праздничный гул с улицы.

И в этом новом мире, построенном на руинах старого, они наконец-то нашли единственную формулу, не требующую доказательств — формулу собственного дома, тёплого, светлого и навеки общего.