Михаил Шуфутинский: вечный побег в 3 сентября
Литературный критик, куратор литературных проектов Алексей Колобродов специально для «Консерватора»:
В этом году песне Михаила Шуфутинского «Третье сентября» исполняется тридцать лет.
Тут уже не мем, а, пардон за рифму, ещё и неточную, целый национальный феномен.
Не знаю, как у других народов, но в России это единственный случай, когда человек сделал личным брендом календарную дату — и это не день его рождения и не день ухода (которого, слава богу, не случилось, пусть живёт 120 лет).
3 сентября безальтернативно закреплено за Михаилом Захаровичем Шуфутинским. Впрочем, если 3 сентября — это Шуфутинский, то Шуфутинский — не только и не столько «Третье сентября». Точнее, название легендарного шлягера — точка схода жизненного пути артиста и статуса «гения времени» (по аналогии с genius loci).
Не будем пересказывать биографию 75-летнего певца, но отметим три важных сюжета: в начале 1970-х Шуфутинский работает в Магадане, ресторан «Северный», — то время, когда шаламовская «чёрная планета» превращается в джек-лондоновский Клондайк, территорию авантюры и бизнеса, то есть аналог Дикого Запада на советском Северо-Востоке. В 1976–1980 годы Михаил Захарович — художественный руководитель вокально-инструментального ансамбля «Лейся, песня», одного из самых известных в Союзе, причём «шуфутинский» период у ВИА — по-настоящему золотой, хиты того времени: «Прощай, от всех вокзалов поезда», «Вот увидишь», «Белая черёмуха» (с Анной Герман), «Где же ты была» и, немногим ранее, «День Победы» (да, тот самый) — живут и звучат до сих пор.
В 1981 году Шуфутинский с семьёй эмигрирует в США и начинает выступать в эмигрантских ресторанах. Вот из этих трёх биографических источников (эмигрантский кабак третьей, «колбасной» волны; Магадан и «Северный», не только ресторан, но и Аркадий; советская филармоническая ВИА-эстрада) рождается первый авторский альбом «Побег», ставший подлинно революционным для жанра, впоследствии лапидарно названного «русским шансоном», во многом определившим современное его состояние.
Шуфутинский в «Побеге» вывел традиционный блатняк из дворово-кабацкого гетто, из социальных маргиналий на широкую публику, обозначив внушительные перспективы подпольного сознания и бытия. Чисто технологически он заставил консервативный жанр, коснеющий в необратимом ретро, звучать по-новому, на хорошо ему известном электрическом ВИА-саунде с гитарами, барабанами и синтезатором, и айсберг перевернулся для всеобщего обозрения. Тот случай, когда технология превратилась в идеологию.
Кроме того, звук и голос совершенно в постмодернистском духе сообщали альбому многослойную иронию, разбирая грозное здание казëнного дома на безопасные кирпичики расходящихся мемов и смыслов.
Такой вот из Шуфутинского получился русско-еврейский Фуко или Деррида.
Надо сказать, что «Побег» стал и своеобразной энциклопедией не только жанра, но и вообще русской жизни: в координатах альбома встретились каторжанские баллады начала века и образцы новейшей советской эстрады, нэпманские воры и отечественные хиппи, Владимир Высоцкий и Вячеслав Добрынин, поэт-имажинист, есенинский приятель Александр (Сандро) Кусиков и композитор-фронтовик Модест Табачников, проклятый поэт Глеб Горбовский и народная артистка СССР Эдита Пьеха…
Успех «Побег» имел оглушительный — прежде всего в метрополии. «Из каждого окна…» — ничуть не преувеличение, и окна эти были отнюдь не московскими. Правда, непростая фамилия исполнителя русскому слушателю долго не давалась в руки: на бобинах и кассетах писали и «Шафудтинский», и «Шипутинский», а то, растерявшись, и просто «блатные» (песни и люди).
Теперь о том, как музыкальный революционер Михаил Шуфутинский стал социальным консерватором.
В 1990-е он вернулся на родину, в общем-то, с тем же звуком и репертуаром, щедро зачерпнув из богатейшего источника под названием «Александр Розенбаум». Однако спустя десятилетие Шуфутинский зазвучал по-иному, уютно и лампово, как ностальгический бард — утешитель человеков и заклинатель времени.
Ну понятно, «лихие» — выживание в новых экономических раскладах, разгорающийся криминальный движ, в те годы ставший мощным фактором жизни простого обывателя; опасное взаимодействие с невесть откуда взявшимися инфернальными сущностями — косматыми демонами, которые уверенно обосновывались в сумеречной реальности.
Шуфутинский умел объяснить маленькому постсоветскому человеку — уже не только привычным звучанием и иронией, но и самим сложившимся образом своего дядьки, земляка и соседа «с прошлым», — что не так страшен чёрт; что остаётся стол и дом, дочка спит, торшер горит, а это главное; что зло нельзя победить, но можно одомашнить; была бы душа жива… И «душа», кстати, именно тогда звучит у него всё чаще — она и болит, и гуляет.
Подсчитать невозможно, но, полагаем, в этой своей новой социальной роли он многих удержал на краю.
В наши дни Михаил Захарович вновь совершил побег и пережил очередное 3 сентября. Поддержал СВО и подпал под санкции. И это не метания молодых попсовых вертеров относительно рыбки и ёлки — съесть и не сесть: у Шуфутинского в калифорнийской земле лежит любимая супруга Маргарита (44 года в счастливом браке), в Филадельфии живёт и работает сын, всё в порядке было с американской недвижимостью. Человек, способный на жест и стоицизм, сделавший ровно то, что программировала русская песня длиною в жизнь.
Впрочем, Шуфутинский не про пафос, а про вечный побег в общее 3 сентября. С вашим днём, Михаил Захарович!