Между критикой и интерпретацией

По меньшей мере два столетия продолжаются споры о том, что должны представлять собой науки о человеке. В этих баталиях вслед за Юргеном Хабермасом можно выделить три лагеря. Представители первого из них предлагают не изобретать велосипед и просто подражать естественным наукам. Согласно этой позиции, люди ничем существенно не отличаются от прочих явлений природы, поэтому их поведение должно подвергаться объективному объяснению. Здесь, конечно, сразу приходят на ум фигуры Милля, Конта, Дюркгейма и других сторонников позитивизма. Другие утверждают, что люди – не атомы, не хламидии и не черные дыры, и обладают, в отличие от всех них, сознанием и языком. Поэтому настоящее исследование человека – это интерсубъективная интерпретация отдельных культур. Среди наиболее значительных представителей этого лагеря были Иоганн Готфрид Гердер и Макс Вебер. Наконец, третьи соглашаются, что существующие порядки, возможно, и имеют объективную природу, однако людям еще предстоит преодолеть их и только после этого обрести свою настоящую субъектность. Следовательно, науки о человеке должны быть критикой существующих властных отношений. Маркс, Франкфуртская школа – вы тоже наверняка их вспомнили.

Разумеется, обозначенные лагери являются только абстракциями. Конкретные ученые, школы и дисциплины продолжают балансировать между ними. Кто-то стремится объединить противоречащие аргументы в промежуточном синтезе, а кто-то – перещеголять друг друга в бескомпромиссности. Что объединяет их всех – так это согласие в том, что науки о человеке являются отдельной сферой деятельности, заслуживающей внимания. Бывает, правда, что сторонники жесткой линии какого-то из лагерей разочаровываются даже в этом. Как иные отечественные либералы все ждут введения войск НАТО на территорию России, так и некоторые гуманитарии мечтают навести порядок в своей области знания при помощи каких-то внешних сил.

В своей недавней статье Ян Балон и Джон Холмвуд фиксируют своеобразный момент зрелости социологии на рубеже 60-70 годов, когда аргументы против ее существования в качестве научной дисциплины начали выдвигать не философы, экономисты, психологи или другие противники извне, а (сюрприз-сюрприз!) сами социологи. Только если раньше для этого использовались трансцендентные языки, то теперь полемика ведется с помощью знакомых нам социологических понятий. Авторы описывают целых две социологические школы (впрочем, отказывающихся признавать себя социологическими), которые пытаются соотнести науку об обществе с ее собственным объектом изучения.

Первая из них – американская этнометодология Гарольда Гарфинкеля и Харви Сакса. Для этнометодологов социальный порядок не существует вне постоянных попыток акторов достичь его на базовом повседневном уровне. Эти хрупкие локальные достижения невозможны без контекстуальных («индексичных») языковых средств и непрекращающейся рефлексии происходящего. Попытки социальных ученых абстрагироваться от смысловых контекстов в пользу терминов и цифр уводят их все дальше и дальше от понимания того, как общество на самом деле упорядочивается всеми нами в быту. Этнометодологи предлагают заканчивать, наконец, со строительством обреченных на неудачу объяснительных теорий и вместо этого следовать за акторами, проблематизируя социальную действительность квазиэкспериментами или составляя каталоги практических взаимодействий с помощью звуковой записи или видеосъемки.

Другая пятая колонна в социологии возникла среди британских марксистов во главе с Барри Хиндессом и Полом Хирстом. Они показывали, что изучаемые их коллегами закономерности функционирования общества являются лишь чертами исторически возникшего способа экономического производства. Игнорирование этого обстоятельства ведет к тому, что социологическое знание становится вредной идеологической иллюзией, фетишизирующей общественный порядок и не предлагающей никаких инструментов разрыва со статусом-кво. Радикальные критики не жалели стрел даже в адрес конвенциональных марксистских социологов. Что же они предлагали делать вместо изучения общества? Как вы уже могли догадаться – присоединиться к протестным движениям, которые не объясняют мир, а меняют его!

Еще одна статья, важная для этого круга проблем, написана Майклом Стрэндом. Автор поднимает тот же вопрос, обращаясь к истории уже не отдельных школ и субдисциплин, а к одной из наиболее распространенной фигур мысли у социальных ученых антипозитивистского направления – практике. Идея о том, что повседневная деятельность еще более фундаментальна, чем язык и сознание, имеет два различных источника. С одной стороны, такие мыслители как Фридрих фон Хайек и Майкл Оукшот, черпавшие вдохновение в британском консерватизме, видели в концепции практики оружие против гиперрационалистического образа человека в европейском Просвещении и его детях – науках о человеке. Для них отсылка к локальным специфическим действиям означала границу для разума ученого-натуралиста или бюрократа-государственника. С другой, социальные теоретики вроде Пьера Бурдье или Мишеля Фуко занимались изучением специфических рутинных действий с прямо противоположной целью – обратить наше внимание на те эффекты неравенства и господства, которые обыденные практики скрывают за собой. Изучить их – значит проложить путь к демократическим альтернативам.

Стрэнд замечает, что обе попытки опровергнуть нерефлексивный позитивизм в социальных науках по иронии имеют свои параллели в современной американской политике, где возникли сразу два движения, называющие себя демократическими и выступающие против истеблишмента обеих ведущих партий. Правые требуют у государства прекратить внедрять «новую этику» в традиционные расовые или гендерные отношения. Левые же, напротив, пытаются добиться пересмотра привычных порядков в сфере медицины, образования и финансов. По Стрэнду, теория социальных практик, как и популистская политика, обречена вечно быть двуликой: то политизирующей социальный порядок, то деполитизирующей его. Главной же ее силой, объединяющей разных по взглядам ученых, является само внимание к политическим аспектам изучения общества.

Несмотря на все приведенные контраргументы «критиков» и «интерпретивистов», я продолжаю симпатизировать идее выстраивания социологии по образцу естественных наук. Вместе с тем, возражения против слепого объективизма с их стороны, как мне кажется, заслуживают самого пристального внимания. Не думаю, что мне есть что добавить по существу к проектам рефлексивной фракции объяснительного лагеря, приверженцы которой включают проблемы частных практик в изучение универсальных социальных структур (не раз уже упоминавшийся Бурдье или угоревшие по Хайеку социологи сетей). Что в моих силах – так это предоставить кинематографический образ, который стимулирует меня к размышлению над этими проблемами.

В фильме Moneyball герои Бреда Питта и Джоны Хилла разыскивают игроков, игровые навыки которых недооценены бейсбольными командами (т.е. они буквально занимаются экономикой практик). Да, делают они это с помощью продвинутой наукообразной статистики. Однако, с одной стороны, данные аналитиков пытаются схватить не абстрактные социально-демографические характеристики, а конкретные для мира бейсбола движения и розыгрыши. С другой стороны, новая система оценки бросает вызов экспертизе скаутов и менеджеров (герой Хилла клеймит все это как «medieval thinking»), а поставившая ее на вооружение команда внезапно взлетает к решающим матчам плей-офф.

Фильм, снятый на основе реальных событий, ловит самое начало аналитической революции, перевернувшей за последние десятилетия многие виды спорта. Тяжело сказать, привела ли она к более справедливому исходу соревнования и насколько повредила его духу. Самое важное, что в ней мы получили наглядный пример того, что аналитика никогда не бывает нейтральной по отношению к тому, что именно она анализирует.

Конечно, социологи не должны отказываться от стремления к объективности. Однако им точно стоит больше думать над тем, как именно они это делают и к чему это в итоге может привести.