Метадон Антверпен Бельгия

• • • • • • • • • • • • • • • • •

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Гарантии ❗ Качество ❗ Отзывы покупателей ❗

• • • • • • • • • • • • • • • • •

👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇

Наши контакты:

▶️▶️▶️ (НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ)️ ◀️◀️◀️

👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆

• • • • • • • • • • • • • • • • •

🚩 ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!

🚩 В Телеграм переходить только по ссылке что выше! В поиске тг фейки!

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Дубай Купить закладку шишки (марихуана, weed), метадон (мёд, мясо)

Метадон Антверпен Бельгия

Портал Проза. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией. Ежедневная аудитория портала Проза. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. Страх и ненависть в Антверпене Анимаша Рипс Лаовай. Однажды подходит ко мне коллега назовем её для простоты изложения Глашей и говорит: «Хочеш съездить на конференцыю в Антверпен на халяву? На халяву можно и в Бобруйск съездить. По причине долбойобства я до сих пор до конца не выяснил цели этой поездки, и в особенности не выяснил, нахрена миня туда пригласили. Офицыальная версия гласит, что пригласили рассказать про один мой проект — не буду уточнять какой, скажу тока, что проект в области соцыальной работы, в моем случае — работа с торчками. По-научному такая деятельность называецца «снижение вреда от употребления инъекционных наркотиков»: это написание и распространение разных книжиц и каких-нибудь листовок о том, как не заразицца ВИЧом, гепатитом и прочими болезнями и как не заразить других; психологическая помощь торчкам; помощь при получении документов; разные консультации по поводу здоровья, советы куда и к каким врачам обращацца и фсякое другое. Конференцыя в Антверпене как раз и была посвящена «снижению вреда». С мучениями я поменял загранпаспорт со старова на новый: тока фотографироваца пришлось раза три. То ибло им мое не нравица — типа с такими ёблами нильзя ездить зарубеж, то фотка цыфровая и ето тоже нильзя — обгрызли мозги по-взрослому. Потом не хотели давать визу, но я глупо улыбалса и дико зырил в окошко посольства на седовласова негра, который визы выдавал, поетому решыли не связываца и дали. В один прекрасный день поздняя осень, грязь, Москва мы с Глашей приперлись в аеропорт, чтобы лететь в Европпу. А до миня, надо сказать, любят доябывацца всякие люди, даже когда я тих и печален. На паспортном контроле румяный паграничник сказал, что он миня не выпустит никуда, потому что у меня паспорт недействительный. Ё-моё, сюрприз нах! Я в паспорте расписацца забыл оказываеца. Эка мелоч! Даже негр в посольстве забил на это. Ну я не растерялсо, попросил у погранца ручку и расписалсо. И миня выпустили. Тока еще допросили: куда я еду и нафига. Прилетели поздно вечером в Брюссель. Нас встретила одна милая дама из клиники для торчей и отвезла в гостиницу. Но нас туда не поселили, а послали нахуй, потомушто та гостиница не работает по ночам. Там фсе спят. Это вам Бельгия, а не Туркменистан. Поэтому мы дрыхли в другой гостинице, а утром пошли искать наш отэль. Для ориентировки имелись две несовместимые карты местности разнова масштаба, а улицы в Антверпене песдец какие-то кривые. Зато вокруг чистота, архитектура, золотая осень и тепло. Мы долго блуждали, но в конце концов разум победил и отэль был найден. Это было старинное здание, перестроенное под гостиницу. Нумер у миня оказалса двухэтажный, на второй этаж вела лестница, а под потолком висело ахуенное, здоровущее деревянное колесо. Низнаю, для чево оно предназначено, но по ободу колеса присобачены были заржавевшые железные крючья. Типа седая старина и пыточно-сельскохозяйственный инвентарь. Я сразу влез на второй этаж, перегнулсо через перильца и начал это колесо вертеть. До миня никто из постояльцев вертеть ево не догадывалса. Оно было так приделано, што ево нильзя было трогать… короче… колесо, конешно, не йобнулось вниз — тогда бы я тут не писал письма, а сидел бы в местной тюрьме. Просто крючья колеса впились в потолок и от потолка отвалился нехилый кусок штукатурки. Больше колесо не вертелось, и я потирял к нему интирес. Ошметки с пола собрал и выкинул в окно. А наверх никто не позырил, поэтому мне не предъявили ничево за потраву. Я сибя за это не виню. Совершив сей нибольшой дестрой, мы с Глашей пошли гулять. Ну что вкратце можно сказать про Антверпен? Это маленький, красивый и чистый город типа Таллина, тока лучше. Впрочем, я Таллин видел лишь в децтве по телеку, так что могу ошыбацца. Жытели не злобные, никто морду мне не бил. Все говорят по-английски. Единственный встретившыйся дурак оказалса русским — мы спросили дорогу и он нас послал в другую сторону. Спасиба за это большое соотечественнику. В первый день мы решыли зайти в клинику для местных торчей. Клиника оказалась маленьким раем. Я, может, при определенном раскладе там бы и жыл при кухне. Люди в клинике работают песдатые: все добрыя, улыбаюцца, а если ты торч, то тибя типа уважают и в морду не плюют. Основная фишка заключаеца вот в чом: туда может прийти любой дурак и сказать, что ево кумарит. Ни документов, ни денег, нихрена вопще у нево может не быть. Ево вежливо просят поссать в банку, и если он действительно поссал каким-нибудь опиатом, ему выписывают метадон. Ну там можно ещо с врачом побазарить, соцыальный работник тибя отведет куда надо - гражданство просить или материальную помощь — в опщем, Европпа. Тем, кто имеет приличное рыло, метадон дают с собой про запас, так что можно каждый день не ходить. Это называеца «заместительная терапия»: человек вроде и трезвый, но при этом не испытывает кумаров «ломки» , так что ему не надо воровать и разбойничать, доставая деньги на героин. Он может устроица на работу, не будет заражать других наркоманией, СПИДом и прочими болезнями. То есть чел выпадает из порочнова круга «украл — вмазалсо — кайфанул — украл и т. В России, конешно же, заместительная терапия запрещена. У нас ведь фсе должно быть черес жопу — такое у нас дао. К тому же надо наркополицыю кормить. А как же? Што им — гражданам во цвете лет — идти работать што ли? Вагоны, может, разгружать? Ещё чево! На следующий день европейскова турнэ миня начало кумарить — я тогда, мягко говоря, потарчивал. И в этот самый день, как всигда по закону подлости, надо было начинать участвовать в пресловутой конференцыи, на которую мы с Глашей и приперлись. Первую половину дня я сидел, дрожал, ёрзал и сморкалсо. Озирал людей выпученными глазами, причом зраки были заметно разнова размера. В опщем, выглядел ниприлично. В конце концоф не выдержал и в обед подошол к милой даме из клиники для торчков. Милая дама участвовала в конференцыи, а основным её занятием было выписывание метадона. Конешно, это пахло лехким позором: приехать на сборище, где приличные люди что-то трут про снижение вреда и светлое будущее для торчей, — и в первый же день начать кумарица как жопа. Дама оказалась действительно ангелом-телохранителем: сразу миня поняла, без лишних слов отвезла на фольксвагене в клинику. Состояние мое было таково, что писать в банку не просили: тут уж не до формальностей, я готов был и без банки обоссацца от перемены опстановки и горестей. Табло у миня было кумарное, на джынсах кровищща в районе коленок, куртка на боку рваная и из неё торчит какая-то вата, а в руке бутерброд. Глаша заставила миня на обеде взять большой гамбургер, мотивировав это тем, что метадон миня подснимет, хавать захочецца, а корм к тому времени уже сожрут. В опщем, такова человека заставлять писать в банку — это по европейским меркам типа холокоста. Если бы заставили, их потом закрыли бы в каталажку за жыстокое обращение с жывотными. Мне выдали метадона на фсю неделю, так что я мог нормально функцыонировать, как здоровый челавек. Седьмова ноября надо было делать презентацыю о моем проекте. Конешно, никакой презентацыи у миня не было готово, поетому фсё делалось в последний момент на глашыном ноутбуке. Когда пришло время рассказывать, я посадил Глашу за комп, чтобы она мне слайды меняла, а сам начал песдеть: кто мы и что мы, когда образовались, чо делаем, какие у нас планы на эту и последующие жызни и фсе такое. Буржуйским людям проект понравилса, удалось даже сорвать аплодисментЪ. Потом задавали вопросы. Чота нипомню как миня занесло в такие палестины, но я стал говорить, что вся проблема человечества в целом и нашево проекта в частности заключаецца в идиотах. Что умному человеку можно и торчать, и стрелять из пистолета и рогатки, и вообще делать разные вещи. А идиоту нильзя даже спички доверять. Я говорил горячо и убежденно, как Ленин. Участники конференцыи смиялись. Глаша сказала: «Довольно яркая была презентацыя», — но я нипонял: это она похвалила или решыла больше не связывацца. В последний день говорильни приперлись выступать еще более колоритные личности, чем я с торчащей из куртки ватой и тенью безумия на роже. В конференц-холле нарисовались два пейзана из Боливии. Один якобы историк, второй вопще мутный — прецтавился антропологом, но выглядел как апустившыйся бандит. Два дона хуана в потертых шляпах, при виде которых нивольно вспоминаецца слово «наркокартель». Доны толкали реч про кокаинЪ. Опщий смысл был таков: кока — песдатое растение, и это их народный фольклор — жрать листья коки. Типа там у них больше ничиво питательнова не растет, и даже ихние овцы и фсякие другие домашние вирблюды пасуцца в боливийских перелесках, жрут листья коки и не загибаюцца. А бледнолицые объявляют коке войну, и напрасно. Аудитория явно волновалась, фсе спрашывали друг друга: а не привезли ли случайно эти крестьяне чево-нибудь такова, из ихней народной культуры и искусства? Ну чтобы не тока познать прелесть коки в теории, но и практически. Когда выступления закончились, мы с Глашей и одним американским камрадом решыли пойти в город децыл поколбасицца. На ресепшен неожыданно наткнулись на донов хуанов. Они сидели, улыбались, и явно стеснялись вражеской богатой опстановки. Мы не сдержались и решыли потрясти боливийцев. Задан был классический интернацыональный вопрос: «Есть чо-как? Листья были тут же отобраны у растерявшыхся крестьян, и вместе с гербарием мы слились. Листья оказались полной беспонтофкой. То ли доны оказались не так просты и шваркнули нас, то ли действительно любая овца может ими питацца без вреда для здоровья. На следующий день мы с Глашей пошли на вокзал и купили билеты в Амстердам. Ехали в электричке часа два, курили, зырили в окно. За окном были маленькие города типа Антверпена и поля, а на полях стояли, лежали и какали коровы. Центральный вокзал Амстердама на миня сразу произвел тяжолое фпечатление. Там можно и по трезвости плутать довольно долго. Мы нашли камеру хранения и сдали туда вещи. Потом гуляли по преславутому кварталу красных фонарей. Ещо много каналов с водой и виласипеды. Если убрать негроф и виласипеды, то похоже на канал Грибоедова в Питере. Вечером нас забрал к сибе ночевать местный знакомый Глаши. Он жывет за городом, в голландской деревне. Там очень тихо, чисто, кругом действительно мельницы, вода и камышы. Я запомнил в основном тока што курил на мостках и плевалсо в чорную ночную воду каналов. Конешно, была мысль поджеч сигаретой сухие камышы, но по причине усталости забилЪ. К тому же, вдруг там чьё-нибудь гнездо? Потом наступил наш последний день за бугром. Тут-то, сопственно, фсе и началось. Мы вернулись в Амстердам, посетили тамошнюю клинику для торчей, но ничиво нового не обнаружыли: то же, что и в Антверпене. Несколько задел тот факт, что ночлежка там выглядит более призентабельно, чем моя съемная московская квартира. Я даже нимного расстроилсо, погрыз нокти и выковырял из куртки нехилый кусок ваты. Это миня успокоило, и мы пошли гулять. Вечером нам прецтояла трудная задача: вернуцца на вокзал, купить билет до Брюсселя, из Брюсселя добрацца в международный аеропорт и сесть в самолет. И вот тут случилась основная подляна. Мы случайно забурились в магазин с ненавязчивым названием «Баба». Баб там не продавали, зато продавали ганджу и грибы. Я было приценилсо к семенам — камрады просили привезти; но, узнав цены 50—70 еврорублей за пять сморщенных семечек , выковырял из куртки ещо ваты, и тут случилось страшное: взгляд упал на холодильник типа таких, в которых продают кокаколу. Но там была не кокакола, а грибы. Грибы в пластиковых коробках выглядели сытно и питательно. Более фсево они походили на небольшые подберезовики, произрастающие на скудной почве средней полосы России. Цена грибам была 14 еврорублей за коробку, а в коробке было грибоф десять, их можно было даже жарить с картохой — получилса бы нормальный ужын. На самом деле мне вофсе не хотелось грибов. Я их вопще не люблю и до этова жрал один раз в жызни. Мне нафик не нужны были грибы. И я низнаю, почему стал жадно блеять и дергать Глашу за рукав, тыча пальцом в грибы и убеждая её, что мы обизательно должны их купить и сожрать. Может, давила опстановка: Европпа была слишком тихой и мирной, а Глаша слишком трезвой и рассудительной. Может, нихватало ощущения, что этот мир должен умереть… Глаша, безусловно, женщина умная. Она миня увещевала и даже увела из этова магазина проч. Она говорила, что нам надо скоро ехать в Брюссель, а оттудова в аеропорт, а там проходить регистрацыю и искать наш самолет, и лететь в Москву. Ещо она уже поняла к тому времени, что метадон я потащу с собой, а вовсе не выпью ево, и не сдамся её мольбам не везти палево через границу. Глаша говорила, что все это гиморно и по трезвости, не то что под грибами. Предупреждала, что у неё под грибами может оторвать башню и она за сибя не в ответе. А если она за сибя и за миня не в ответе, то тогда никто не в ответе… Так мы отошли метров на двести. За время глашинова монолога я не сказал ни слова. Я внимательно слушал и молча шол рядом. Однако, Глаша позырила на миня, тяжело вздохнула и покорилась судьбе. Мы вернулись в «Бабу». Вот каких высот духа можно достич за годы долбойобства! Сразу оговарюсь: если кто будет в Амстердаме, зайдите в магазин «Баба» и дайте пажалуста песды тому чуваку, который сказал, что надо хавать по коробке грибов на рыло. И что если сожреш меньше, то не вопрет. Вперло бы даже если треть коробки сожрали — но тогда я по наивности этова не знал. Короче, выдано нам было по упаковке подберезовиков. Я даже растерялсо у прилавка с этими грибасами в руках. Mиня как-то слегонца замкнуло: стою в магазине с лукошком галюцыногенных грибоф и не врубаюсь как, а главное где сожрать такое количество отравы. Я вежливо спросил продавца: «Слыш, дятел, а где эти грибы у вас можно сожрать? Подлый продавец-психонафт поправил очочки и сказал, что в принцыпе где угодно можно жрать. На улице можно вот так встать и сожрать. В кафешопе можно сожрать. Ну может не стоит в супермаркете или каком-нибудь бутике жрать — вдруг кто-нибудь обидицца, опщество-то нервное, демократическое. Я все равно не мог сибе прецтавить, что щас выйду на улицу, открою коробку и буду стоять и жрать эти дары природы. Учитывая то, как я в целом выгляжу, при виде миня могут и так обидицца, даже если я без грибов и не в супермаркете. У миня вопще несколько оскорбительный для окружающих видЪ. Тогда я сказал продавцу, что буду есть грибы прямо здесь и сичас, не отходя от кассы. Типа так люблю грибы, что прямо кумарит без них и трубы горят, нимагу ждать больше ни минуты. Открыл коробку и начал жрать. Глаша была уже психически сломлена и тоже решыла сожрать свой дознякЪ. Покупатели, сцуки, отвлеклись от разглядывания пошлых трубочек для гашыша и стали разглядывать нас. Глаша пыталась хавать грибы низависимо и гордо, как будто так и надо, типа мы каждый день так вот жрем грибы. Я же был несколько более развязен и приставал к продавцу с вопросами типа: а что если мне шыфер снесёт? Продавец вздрагивал и говорил, что если вштырит сильно, надо взять много сахару, разболтать в воде и выпить. Типа сразу все как рукой снимет. Забегая вперед и пользуясь случаем, хочу поведать шырокой опщественности, что продавец магазина «Баба» — врун и пидарас, а сахар с грибоф не снимает. Я падазрительно кривил морду и даже нимного абнюхивал каждый гриб, будто ниибаца какой психонафт и секу поляну. Мне даже выдали бесплатно бутылку минеральной воды запить. В опщем, за десять минут грибы были сожраны, а коробки отданы обратно продавцу на память. Он пожылал нам «найс трип» и намекнул, што пора рвать когти. Мы не стали злоупотреблять гостиприимством и слились. В качестве компенсацыи за маральный ущерб от грибоф и пребывания со мной в течение целой недели, Глаша потребовала, чтобы мы пошли в магазин одежды. Типа ей там надо сделать покупки. Как будто у ней одежды нет! Просто цырк, война и немцы. Но я же не зверь — я согласилсо. Хотя боюсь магазинов и зачастую нахожу их бесполезными, потому что не имею покупательской способности и потребности. Мне, в опщем, нахрен не нужны магазины. Чево я там не видел. Но идти пришлось. В магазине я пыталсо нехитро резвицца, примеряя разные дурацкие шляпы и корча рожы в зеркало. Глаша сосредоточенно выбирала какое-то нижнее белье. И тут миня накрыло. Привычно севшый зрак расползся на все ибло. Ноги подкосились. Вокруг, как змеи, зашевелились лифчики. На носу немым укором опществу потребления повисла хрустальная сопля. Вдруг нахлынули паника и отходняк, будто я щас утону в болоте мыслей домохозяек, которые жадно тянут руки к трусам и шарфикам. Мир покачнулса и пошол ко дну, как «ТитаникЪ». Я схватил Глашу, которая вроде успела купить поганый голубой лифчик с ядовитыми цвитами, и в панике, размахивая лифчиком, мы побежали на улицу. На улице было нимного лехче, но софсем не так, как хотелось бы. Стало холодно, солнце скрылось. Под ногами ручьями текли тротуары. Люди стали ненастоящими. Дома, стены, веласипеды тяжело дышали и раскачивались. В каналах пухла и наклонялась вода. Фасады моргали окнами. Пространство норовило свернуцца, время загустело и прилипало к ногам. Я отчево-то вспомнил теорию относительности и она, падла, напроч вытеснила из головы понимание тово, кто я такой, как миня зовут, где я и что я вопще тут делаю. Откуда-то сбоку Глаша сказала, что не может идти. Я нипомнил, кто эта дефка, но понимал, что идти надо, иначе город нас засосет, как болото. Мы дошли до ближайшей скамеечки на какой-то площади и приземлились там. Я боролсо с паникой и по привычке пыталсо улыбацца. Получалось очень падазрительно. Глаша почти цыликом втянулась в куртку, как черепаха, и обмотала бошку шарфом, оставив тока глаза. Этими безумными глазами она внимательно следила за каждым проходящим челавеком. По причине российскова воспитания всплыла мысль, што нас нимедленно должны забрать в мусарню, потомушто две скрюченные фигуры на лавке — одна фся в шарфе, а другая с диким оскалом и размазанными по морде соплями — совершенно не вписываюцца в этот жыдкий город. Поэтому я стащил Глашу с лавки и повел в высокие щели улиц. По пути мы куда-то заходили, но я даже приблизительно нипомню куда. Глаша бормотала, что в этом городе все привязаны верёвочками к чему-нибудь. Вот веласипеды привязаны к оградам каналов. Вот ниггер-барыга привязан к кофешопу. Вот туристы привязаны ниточками к тротуару. Поетому нам тоже надо где-то привязацца обязательно, чтобы не утонуть. Наконец, Глаша встала у каково-то столбика, слехка покосилась в сторону и сказала, што это идеальное место, чтобы привязацца. И что тут мы и будем стоять. Эта мысль у миня нихуя не вызвала одобрения, потому что стоять, скрючившысь посреди улицы у каково-то столбика, — это еще хуже, чем сидеть на лавке, закутав бошку в шарф и пугая старух. Это беспесды было уже софсем палево. И тут — бля! Миня молнией пронзила мысль, что кем бы мы ни были — нам надо сиводня сесть в поезд и куда-то ехать! Куда, нафига — этова я не знал. Но помнил, что если не уедем, то случицца какой-то песдец. И что с тех пор, как мы начали плавать по тротуарам, прошло уже дофига времени. В мозгах неземным светом фспыхнуло слово «самолет». Стало ясно, что надо взять сибя в руки и бежать отсюда нах. Я стал тормошыть Глашу и просить у неё часы. На что Глаша сказала, что часы она мне не даст, потому как они вроде не имеют смысла в сложывшейся ситуацыи. У миня же часов не было и нету. Глаша дико посмотрела на миня и сказала, что ТУДА она не пойдет. Не пойдет. Ни за что. И с отсуцтвующим видом, поджав ногу, покосилась в другую сторону. Тогда я попыталсо проявить героизм. Казалось, что реч идет о жызни и смерти. Как же можно было забыть! Обманом и силой я отвязал Глашу от столбика и потащил в ближайшую кроличью нору. К счастью, нора оказалась темным кафе. Там я с трудом объяснил, что требуецца чай. Горячий чай. Мы сели за столик у окна. За окном прямо под домом текла вода, из воды кое-где торчали дома. Плывя неведомо куда, я лихорадочно разрывал бумажную оболочку сахарных червяков и вытряхивал содержымое в чашки. Глаша смотрела в сибя. Я выпил чай залпом, как вотку. Глаша загробным голосом сказала, что она сахару не хочет. Что ей и так хорошо. Машынально сделала пару глотков и ушла в туалет. В туалете она пробыла не меньше получаса. В душу снова закралась паника. Я подошол к стойке и попросил ещо сахара и салфетку вытирать сопли. Толстая тетка недобро зыркнула и заколыхалась в воздухе. Стало понятно, что сичас, возможно, нас будут отсюдова выгонять. Тут вернулась Глаша. Вид у неё был, будто она съездила как минимум в Африку. С собой из странствия Глаша принесла понятные только ей воспоминания и гору бумажных салфеток — чтобы я вытирал сопли. Расплатившысь, мы вышли вон. Каким-то образом добрались до вокзала, проибав по пути все салфетки. Половина вещей почему-то перекочевала из моих карманов в глашины карманы, и ищо Глаша чудом умудрилась все это время носить у сердца ту самую бутылку минералки, которую нам дали в «Бабе» запивать грибы. Минералки там уже не было, но Глаша наотрез отказывалась отдать бутылку или выкинуть её нахрен. Глаше эта бутылка была для чево-то очень нужна. Предательский вокзал заставил нас плутать по подземельям, но в конце концов камера хранения была найдена. Квадратики ячеек двигались, как кубик рубика. После недецких усилий удалось поймать нашу ячейку. И тут случилось то, что Глаша, по её словам, не забудет никогда в жызни. Дверца щолкнула и открылась. Ячейка была пуста. Глаша посмотрела в железную пустоту, понимающе улыбнулась и закрыла дверцу. Постояла сикунду. Открыла дверцу. Вещей внутри не было. Глаша перестала улыбацца и закрыла дверцу снова. Мы остались без всево. Вещи пропали из закрытой камеры. Глаша взялась за голову и повернула ко мне вытянутое бледное лицо. Рот был открыт, потревоженные волосы стояли дыбом. Вдруг стало очень смишно, и я залилсо децким серебристым смехом. Глаша сказала: «Мы проибали нашы вещи». Я попыталсо сказать «game over», но от смеха ничево не получилось. И тут паника накрыла Глашу. Она стала кидацца к пассажырам со словами, что бля таково не бывает. Метнулась к стойке, где стоял служытель, и стала бессвязно объяснять, что этова не может быть. Мне стало её жалко и я перестал смияцца. Служытель выслушал Глашу и растворился в атмосфере. Глаша прошептала: «Бля, я проибала свой ноутбук. И фсе вещи. И ты тоже. Кстати, что у тибя было в рюкзаке? Вспомнив, ответил: «У миня там был метадон». Глаша затрясла головой, как лошадь, и сказала: «А паспорт и билет? Я подумал ещо раз и заявил, что паспорт и билет, сопственно, были там же. И они, значит, тоже проибались. Глаша вцыпилась руками в стойку и сожмурила глаза. Я понял - Глаша думает, что щас вот она их откроет, и фсе будет нормально. И действительно, за стойкой появился служытель с нашыми вещами. Глаша открыла глаза и оросила подземелье радостными обезьяньими воплями. Мне показалось, что от воплей в камере хранения начали прорастать джунгли, трубы на потолке превращались в лианы. Я для приличия тоже пару раз пискнул, мы схватили рюкзаки и выбежали вон. Отсуцтвие вещей в камере хранения объяснялось просто: что-то глюкануло и ячейка открылась. Служытели вытащили и сныкали нашы вещи. Я не удивлен. Со мной фсигда случаецца подобная ботва. Низнаю, как мы купили билеты. Казалось, будто мы находимса внутри каково-то квеста, где для продвижения вперед, надо фсе время искать и приобретать какие-то бумажки. И это на самом деле так нисирьёзно, что не может быть риальностью. Не может жызь человека настолько зависеть от бумажек. Паспорт, чеки, карточки, билеты туда, билеты обратно… Добыв билеты, никак не могли найти выход из подземелья на нужную платформу. Сжымая проездные документы в трясущихся руках, мы шатались среди потоков людей, пока два служытеля вокзала в дурацкой форме не вывели нас наверх. Они сказали: «Это четырнадцать. Стойте тут. Тут будет ваш поезд». Мы сели на лавку и я сразу, конешно, захотел писать. Я всигда хочу писать в самый неподходящий момент. Этот факт внес много разнообразия в различные события моей жызни, придав им пикантности и адреналина. Глаша, видимо, знала об этом, и сказала, что писать я буду уже в Брюсселе. Потому что если мы пойдем искать сортир, мы потеряем четырнадцать. Вот тут четырнадцать и мы отсюда не уйдем. Хватит с неё. И мы остались там, где четырнадцать. К щастью, не успели в этот поезд влезть, вдобавок за ненашым поездом бежала негретянка с косами, визжала и махала кому-то в окно. Это нас отпугнуло, и мы уехали на следующем поезде, который случайно оказалса наш. За окном проносились совершенно нериальные конструкцыи из стекла и бетона, пустые освещенные дома, и Глаша бормотала: «Матрица бля… Что это вопще такое? Почему горит свет в этих коробках? Почему там никово нет? Параллельно за свецким разговором я переливал баяном своё лекарство из палевной бутылки с надписью «метадон» в пустой фурик из-под нафтизина. Будучи под грибами, я нисмог открыть ни один сортир в электричке. Просил Дашу помоч, но она отказалась, посоветовала тока выяснить, какой это сортир: цыфровой или аналоговый. Я понял фсю тяжесть ситуацыи, поэтому решыл терпеть до Брюсселя. Не буду рассказывать, как мы добрались до самолета. Потому что низнаю, как так получилось. Помню, нам помогали какие-то посторонние люди. В аеропорту на таможенном контроле риальность еще не вполне встала на свои места. Я выглядел похабно и вел сибя ниадекватно. В итоге миня начали обыскивать, метадон не нашли, зато нашли швейцарский ножык и решыли ево на фсякий случай конфисковать, потому что неизвестно, что такая скотина может ножыком сделать в самолете. Я препиралсо минут дваццать, задержывая очередь, и в конце концов решыл применить ultima ratio — скривил морду и приготовилса судорожно рыдать в голос. Это всигда производит неизгладимое фпечатление на окружающих — народ пугаецца до усрачки. Так и в этом случае на миня замахали руками и сказали, што уймись, жывотное, твой ножык повезет пилот. Упаковали оружые в огромный конверт, отдали пилоту, а в Москве пилот лично мне ево вернул. Так что я ни пяди родной земли не уступил и даже не проибал ничево из имущества, кроме целова мешка брошюр по снижению вреда, которые мне дали в Антверпене. Куда делись брошюры — до сих пор остаецца неясным. Может, я их кому-нибудь раздал в галюцыногенной горячке — история умалчивает. Через несколько часов я уже ехал в машыне по темным улицам Москвы. Господи, как я был рад тому, что чудом добралсо до родины! Другие произведения автора Анимаша Рипс Лаовай.

Купить Гашиш Кызылорда