Мертвые цветы русского рока

Новый альбом Мукки — лучшее, что случилось с русским роком за десять лет, но этого почти никто не заметит

Тяжелое положение дел в русской рок-музыке — явление малопонятное. Нот всего семь, десятки западных образцов доступны по клику мыши, но вокруг пустыня, в которой иногда встретится оазис одного трека или даже висячие сады Земфиры, отказ которой выступать в России, однако, начинает ее переход в пантеон титанов, таких, как Гребенщиков или Макаревич. Это лучшая судьба, чем быть убитой государством (СССР убил Александра Башлачева, и РФ не торопится покаяться за этот страшный грех хотя бы его перезахоронением на приличном кладбище), но нам-то что делать? Дальше заслушивать до дыр «Метеору»?

Когда в пустыне шампанским в лицо (в клипе его партию исполнило вино) взорвалась «Девочка с каре», это можно было принять за случайность. Прошло три года и два альбома. Что мы имеем?

Перед нами артист, первым сказавший, что в Петербурге (и в России) эпидемия мефедроновой зависимости, и сказавший не в форме публичных рыданий. Вне музыки их проводят по поводу (может быть, несуществующей — слишком уж громко просят подать христа ради) эпидемии СПИДа — но в каждой поликлинике есть плакат о профилактике ВИЧ-инфекции, а попробуйте найти серьезный плакат о солях. В музыке это вышла бы Диана Арбенина. Но это сказано проходя мимо, как самоочевидная истина, которой и является. Всей стране сообщается, что король голый. Автор при этом заявляет, что у него наркозависимости никогда не было (что похоже на правду — сложно много и хорошо работать пьяным. Возможно, могла Эми Вайнхаус, но почему-то никто не уточняет у нее, как). Это или филигранное творческое кокетство, и тогда перед нами выдающийся артист, или человек сам не понял, что сказал. Но не поняв, что ты сказал, исполнить произведение в жанре гиперреализма — это претензия на гениальность. Из западных артистов в жанре работает Эми Макдональд, и на родине она звезда. В литературе этого добился Владимир Набоков — американцы с англичанами до сих пор не понимают, насколько вонючую свинью им подложили «Лолитой». Здесь вроде как рыпнуться на слово и заставить петь на концертах «она любит биатлон» можно, но любому видно, что одобрения рекреационного употребления в тексте нет, и запрещающий выглядит совсем глупо. Запрещающий, забивающий социальные лифты тем же, чем они были забиты в Йоханнесбурге, не оставляющий людям ничего, кроме наркотиков.

Полина Осетинская сказала, что «Диалог муз» Жана-Филиппа Рамо — музыка о том, что нет ничего важнее искусства. Для большей части людей рассуждения, что главное — это, там, семья, актуальны. В обществе, как в муравейнике, 80% особей ничего не делают. Но вопросы жизни и смерти — это совсем другой коленкор. Никто не хочет, чтобы у его хирурга главным в жизни не была медицина. Искусство — это вопрос духовной жизни и смерти. Идти на запрет своих выступлений из-за событий в другой стране — значит, ставить что-то выше искусства. Это не случай человека, который в ужасе от того, что его узнает бариста в кофейне, и кричит, что он хочет не быть знаменитым, а писать музыку.

Хороший человек, тем не менее, не профессия, и требуется попытка осмыслить произведение предметно. Первый альбом, как правило, комом, редко удачен и во всяком случае не похож на остальное творчество (см. Placebo, Nightwish, Within Temptation, далее почти везде — «Линкин парк» скорее счастливое исключение), поэтому начать можно сразу со второго. Стоит, однако, отметить, что строчка «M&M's и постинор, я уже иду в твой дом» — достаточная гарантия внимания ко всему, что человек напишет до конца карьеры.

Бьет по глазам хамство анонсов о выходе «мини-альбома». Девять треков — это полноценный альбом; никто не называл мини-альбомом Blackstar Боуи, где их семь.

Интро не уходит ни в краткий пересказ всего произведения («Летучий голландец» Вагнера), ни в разбег перед взлетом («Эйфория» Флёр, «Good Morning Revival» Гуд Шарлотта), вместо этого обозначая, что «Пижамы с динозаврами 2.0» не будет. Разница как между развеселым «Сан Андреасом» и слегка удивляющей с непривычки ГТА 4 — за 75 секунд автор показывает, что ему захотелось серьезности.

«Химия» слегка рассинхронизирована с интродукцией в минорную сторону, обозначая драматическую тематику. Все песни, кроме «Осени...», написаны с припевом до куплетов. Рихтер вспоминал, как у Юдиной спросили, почему она играет Баха «шиворот-навыворот», и она ответила: «а сейчас война!». «Тают на окнах бутоны инея», «вино цветов октября» — кто после Башлачева так писал? Обрывающееся и возвращающее в начало «вот только» в конце милосердно оставляет слушателю надежду. Без классической баллады рок-альбом неполноценен; «на, вот, возьми ее скорей!».

«Жди меня дома» уводит слушателя на второй слой сумрака; здесь все так серьезно, что даже не остается мата. Появляются элементы хип-хопа, обязательные в рок-альбоме после бессмертного дуэта Линкин Парка и Джей-Зи. «Сто шагов к тебе, ни один назад» — сразу и реверанс всей стране доходящих в постиронии до искренности любительниц Меладзе, и маркер разрыва с неосоветской музыкальной традицией. Слушатель заворожен.

«Северные ветра» напоминают «My Demons» Старсета; задумываешься о референсе на Линду, начавшую с «Северного ветра» «Ворону». Не сочувствовать лирическому герою невозможно: «рождая-ломая» переходит в «ломая-ломая», а от рифмы «Париж-самоубийц» слегка кружится голова, как от перчинки в супе. Утверждение, что с героя ничего не взять, то ли кажется излишней скромностью, то ли попахивает собственным синдромом спасателя (эта тема появляется в заглавном треке), но брать хочется горстями.

«После тебя» — первое с начала движение вверх; герой не в шаге от смерти, как одним треком раньше, а живет дальше — в сердце ничего нет, но раз он еще поет, то оно бьется. Шаг вниз убил бы нерв альбома и превратил бы его в унылую «Лакримозу». Цитирование заглавия альбома не в заглавном треке кажется немного нечестным приемом, но правила в искусстве созданы для того, чтобы их нарушать — выходит столь уместно, что прощаешь поэтически не слишком удачное «там».

«Мертвые цветы» — самый удачный трек альбома; сделать таким заглавный — уже большая музыкальная удача. Герой отказывается от спасателей, кроме себя. Это резкий взлет вверх, и получаются эмоциональные американские (как известно, во всем мире они русские) горки для слушателя — при сохранении мрачного стиля. Получается коктейль из Санрайз Авеню, «Пампд Ап Кикс», «Фьюнерал оф Хартс» ХИМа и щепотки русской хтони, добавляющей аромата, а не, как обычно бывает, забивающей собой все, как укроп в омлете. И этот коктейль можно пить один за другим до рассвета и до помрачения, как апероль шприц.

«Пустота» образует словно бы диптих с «Мертвыми цветами», выдерживая тему конца любви, эмоционального опустошения после эмоционального вовлечения, но через диалог смещая фокус с лирического героя на его собеседника; что-то похожее проделали Папа Роч в «Форевер». Трек кажется немного слабым после предыдущего (вроде есть гранж, но монотонный, как у «Три Дейс Грейс», а не веселый, как у «Притти Реклесс»), поэтому их лирическое единство очень удачно — они не начинают друг с другом соревноваться.

«Осень будет холодной» начинается с куплета, хоть куплет и начинается как припев, слегка сбивая правило «шиворот-навыворот» и делая этим мощный реалистический ход — жизнь всегда не так идеальна, как мечта, немного не причесана. В припевах громкость выкручена на максимум, после подъема это новый резкий эмоциональный обрыв вниз, и герой просит злодейку топить его на дне. Аттракцион подходит к концу.

«Неон» — второй лучший трек альбома, и это тоже большое достижение для последнего трека. С первых строк слушателя бросает в мурашки, ставки поднимаются героем на максимум, на уровень вопросов жизни и смерти; тема несчастной любви впервые уходит на второй план. Фортепиано сменяется уже не «Старсетом», а «Пендулумом». Почему рокеры постоянно кончают с собой? Рок — это страшная судьба. Это конфликт с жизнью, и в этом конфликте начинается социально-психологическая дезадаптация, спасти от которой может только творчество. Акула не может не плыть, и настоящий рок-н-рольщик не может прекратить и одновременно выжить, страх, цепляясь в его ребра, заставляет его петь. «Никто нам не поможет. И не надо помогать». Картина, нарисованная автором, прекрасна и бездонна как звездное небо. Резкий обрыв, страх художника остановиться вдруг превращается в известный всему живому страх смерти, и автор в один миг гасит все звезды и опускает занавес. Представление окончено.

Если Джерард Уэй нарисовал нотами целый мир (до степени, когда ему пришлось рисовать и в прямом смысле), то здесь в центре вроде бы любовное повествование (настолько, что в шутливом опросе благодарные слушатели предложили назвать альбом, проведу самую приличную аналогию, «Страдания юного Вертера»), но самое главное оказывается в сеттинге и примечаниях, в том, что остается, когда мир начинает расплываться акварелью. Настоящий детектив — это не Агата Кристи, а «Преступление и наказание», все факты налицо, но не это главное. Что-то похожее было в «Жить в твоей голове» Земфиры, отсюда десять лет в подзаголовке.

Нет числа артистам, которых не оценили при жизни, и на порядок больше артистов, которых не оценили никогда. Luna Halo не хуже «Линкин Парка», но вы наверняка слышите об этой группе в первый раз. Русский, молодой, красивый и талантливый — спасибо, не надо. Сцена должна быть занята горами самоцветов.

Рок — это раздолбанные об сцену гитары и выброшенные из окна отеля телевизоры. Кому не по душе, может пойти в Мариинский театр или консерваторию (кстати, автор этого текста так и сделал). Но ненормативная лексика — нечестный прием, как скример в фильме ужасов; она притупляет слушателя. Жестокая дилемма в том, что с ней творчество не может эволюционировать в сторону большей серьезности, а без нее воздух сразу будет перекрыт — иначе вместо Морзе быстро начнется А2, вместо А2 — Юбилейный.

Но я все равно плачу. Я не ждал и надежды на русский «Май кемикал ромэнс», на то, что русский рок жив. Какое счастье жить в Петербурге в одно время с человеком, который это написал!

Илья Сакмаров написал: «[в]озможно, именно этот артист когда-нибудь станет новым Бастой».

Нет, нет, пожалуйста, нет.