Мэрилин Мэнсон о «хаосе», коллаборациях и как Элтон Джон растрогал его | Revolver

Отрывок из интервью с шок-рок иконой, взятого вокалисткой Youth Code Сарой Тейлор.

В Лос-Анджелесе 42 градуса жары, как комментирует это Мэнсон: «муравьи забрались в дом». Помимо этой адской жары и роящихся насекомых, августовский день – уместное отражение апокалиптических времен, той суматохи, с помощью которой пандемия захватила весь мир. Вот ведь и Мэнсон недавно выпустил песню «WE ARE CHAOS», запоминающийся лид-сингл и титульный трек с его надвигающегося нового альбома, который выходит 11 сентября (записывающая компания – Loma Vista).

«If you say we`re ill, give us your pill

Hope we`ll just go away

But once you`ve inhaled death

Everything else is perfume».

«Если ты говоришь, что мы больны – вылечи нас своим лекарством

Надейся, что мы просто уйдём

Но только ты вдохнёшь смерть

Всё остальное – парфюм».

— Запевает он в самом начале, и эти слова звучат устрашающе, когда ты вспоминаешь о смертельном вирусе COVID-19, витающем в воздухе, хоть они были написаны и до роста заражения.

«We are sick, fucked up and complicated

We are chaos, we can`t be cured»

«Мы больны, ебануты и сложны

Мы – хаос, и нас не излечить».

В Лос-Анджелесе сейчас также и Сара Тейлор – вокалистка индустриального дуэта Youth Code. «Блять, хочу сдохнуть» - говорит она о зашкаливающей температуре. Её группа выпустила её собственный качающий EBM сингл «Puzzle» ещё в Апреле, когда пандемия ещё только начиналась. Песню можно рассматривать как последний блокпост длинного путешествия, которое началось давно в прошлом, когда Тейлор было 10 лет и она обнаружила дебютный альбом Мэнсона «Portrait of American Family» на CD коллекции своего отца. Как «чертов сыщик», тайком, в полночь, пока все спали, она прослушала запись первый раз. Она напугала её «до усрачки», но также и «зажгла огонь, который невозможно погасить» —написала она в эссе для «Revolver» в 2018 и «закрутила колеса моего роста в ту, в которую я превратилась».

С концом света, который, кажется, нас настиг, самым верным казалось свести этих двоих — очень разных, но все же глубоко связанных друг с другом артистов. Со своей стороны Тейлор была взволнована шансом взять интервью у её давнего кумира-художника. Что касается Мэнсона, кажется, его заинтриговала идея отвечать экспромтом на вопросы творческого коллеги вместо ещё одного журналиста. «Легко преуспеть в погибели или в том, чтобы сдаться, но гораздо больше смелости требуется для того, чтобы попробовать добиться успеха и постараться стать лучше, чем когда ты был, когда пробовал последний раз» — сказал он в качестве поддержки родственной души.

В последующем отрывке их разговора они обсуждают «WE ARE CHAOS», сотрудничество Мэнсона с сопродюсером — кантри звездой вне закона Шутером Дженнингсом, и как встреча с Элтоном Джоном довела шок-рок икону до слёз.

Сара Тейлор: Что ты чувствуешь по поводу нового альбома? В предвкушении?

Мэнсон: Да… У него была странная история, потому что Шутер Дженнингс и я начали её, по существу, полтора года назад. Мы оба были в туре, так что мы работали в наши выходные. Но, странным образом, «WE ARE CHAOS», в плане лирики, и, по большей части музыкально, был написан примерно полтора года назад, и запись была закончена в январе. Мы собирались выпустить её раньше. [Потом] отменился тур с Оззи, который мы собирались провести, потому что он был болен, и тогда я был немного напуган, в том смысле, что я был озабочен его состоянием. И тогда, мне пришлось задуматься «Что мне делать с окончанием года?» А потом началась пандемия, вот и пришел ответ, что мне делать оставшееся время до конца года.

И хотя песня «WE ARE CHAOS» необязательно имеет что-то общее, с тем, что происходит на данный момент, сейчас она уже иная при прослушивании. И вправду кажется, что она могла бы быть написана о том, что происходит сейчас, но на самом деле, она ни о чём ином, как о моём психическом здоровье, о попытке соотнестись с другими людьми в том, каков мир сейчас… На сегодняшний день она всё [также] о психическом здоровье, ведь мы заперты дома так долго, это вызывает большую тревогу у меня, и это действительно может влиять на чьи-то эмоции, на душу, испытывать их силы многими способами.

Ага. Я имею в виду — всё абсолютно так. Особенно, если у тебя карьера, основанная на тридцатилетнем опыте путешествий, и быть вынужденно запертым дома, заниматься делами — дерьмовая позиция.

Ага. Ага. Верно. [Но] я даже не об этом так задумывался, потому как одно преимущество быть запертым в четырех стенах для меня — это то, что я сделал свой дом немного похожим на рабочую игровую площадку, полную духа творчества, с художественной студией, где я могу рисовать, где я и нарисовал обложку для альбома. Впервые. Я нарисовал эту работу именно для альбома и не во время изоляции — нет, ещё до неё. И потом, у меня есть музыкальная студия, есть мои коты, мой спутник жизни и фильмы с книгами.

Да. То, чем можно себя занять. Что я хотела бы тебя спросить прежде всего, кроме того, насколько ты взволнован выходом альбома… Ты сотрудничал с таким большим количеством артистов на протяжении лет — от Скотта Путески до Твигги, от Тим Скольда до Тайлера и Резнора —насколько работа с Шутером отличалась?

Работа с Шутером отличалась, потому что мы встретились прямо перед тем, как я снялся в «Сынах Анархии», потому что они попросили Шутера связаться со мной. Но официально мы так и не встретились, а мы собирались записать песню для последнего сезона «Сынов Анархии». Впрочем, нам на самом деле не понравилось направление, которое они от нас хотели — полагаю, на то время. Так что никаких обид, но вместо этого так вышло, что я сам оказался в этом сериале.

Впервые мы поработали вместе… думаю, когда мы записали на его TASCAM-6 трек — кавер на «Cat People» для его альбома «Countach (For Giorgio)», посвящение Джорджио Мородеру. И он мне так понравился, и нам понравилось работать вместе.

А потом мы стали по-настоящему хорошими друзьями, но тогда мы оба уехали в туры, так что было немного сложновато находить время, чтобы работать вместе. Но мы работали — то в его студии, потом в моей, и ещё одной, которая могла бы вместить всю его группу, которая включает и струнные, и барабаны, и всё такое.

Так, чем мы занимались — мы начали записывать музыку на пианино с вокалом — и нам обоим показалось, что вышла прекрасная работа — ведь мы нашли ту точку, где мой голос под пианино звучит действительно иначе. И, кажется, я действительно нашел диапазон, который не пробовал ранее. Другие ноты, другие ритмы, или просто другие элементы и идеи. Иногда во время тура я слал ему сообщения с фотографиями страниц, на которых я писал песни, и всё такое, он же отвечал мне музыкой. [Или же] я виделся с ним через недельку-вторую, мы садились вместе и он говорил «Что ты думаешь о этом?». Он вдохновлялся лирикой. Так что здесь есть элементы Элтона Джона, Берни Топина в самом начале в каком-то смысле. Не знаю, который из них воплощает меня. На самом деле я полная противоположность.

И странным образом, в период после того, как мы начали записывать альбом, он получил Грэмми за работу с Брэнди Карлайл. И мы пошли на концерт, посвящённый альбому «Blue» Джони Митчелл, который она давала. И потом мы встретили Элтона Джона и он расцеловал меня в обе щеки.

Прям в обе?

По существу, я был растроган до слёз. Потому что… Элтон Джон… не только музыка, эти прекрасные песни и тексты, разрывающие сердце. И мне чрезвычайно понравился фильм [«Рокетмен» 2019 года] —я плакал каждый раз, когда видел его. Не имеет значения, как я говорю об этом. Это был очень особенный опыт. Так что [Шутер и я] развили крепкую братскую дружбу — мы стали лучшими друзьями. Я выходил на сцену под его песню «Fuck You (I`m Famous)» до того, как узнал его лично. И он сказал мне, что он во многом научился игре на гитаре и ещё много чего, слушая «Antichrist Superstar».

Это так круто.

Порознь, но вместе. Это даже было не о комплиментах, не о том, чтобы лизать друг другу задницу. Конечно, мы прошли через эту начальную фазу, что-то вроде первого свидания, но [смеётся] мы смогли достичь того уровня понимания, когда мы понимаем отсылки без нужды объяснять их. Мы стали дополнять друг друга в этих отношениях: когда я писал строфу о чём-то, он действительно знал, что с ней делать в музыкальном смысле, чтобы создать правильное настроение для неё.

В каком-то смысле это похоже на создание саундтрека или выбора обложки для книги, или на рисование — когда картина пишется, чтобы вызвать определённые эмоции. Но при этом, если ты пытаешься создать что-то вроде концептуального альбома, который каждый откроет, и это история, которая… У меня своя версия истории, у Шутера — своя, но я хотел, чтобы слушатели имели свою собственную версию истории тоже. Так что я начал с прозы в интро, чтобы постараться задать тон тому, что происходит на пластинке.

И мы создали 10 песен, чтобы они проигрывались традиционно, для винила. Тут есть сторона А и сторона Б, потому что альбом меняется. Как в кино или пьесе, тут есть три акта. И мы были очень привередливы к тому, как их разместить, но это не было сложно. Мы не оставили никаких дополнительных песен.

Мы работали допоздна. Я обычно шёл в студию с ним около 10… Шутер обнаружил, что пик моего голоса — 3 часа ночи. Уверен, что это скорее всего потому, что в это время хрипота моего голоса достигает максимума. Но это также и творческий круг, через который мы проходим, потому что мы много времени провели вместе, разговаривая во время сочинения музыки, обсуждая, какими мы хотим её видеть, что мы хотим сформировать. И глубоко в душе я верю, чувствую по крайней мере, как и Шутер, огромную удовлетворённость конечным результатом. И я надеюсь, что люди насладятся им при прослушивании тоже, чего бы они не ожидали.

Много людей, как я думаю, ожидают услышать кантри. Но сейчас, когда ты прослушала весь альбом, ты теперь понимаешь, что в нём есть элементы кантри. Думаю, Шутер привносит его в основном в басах и аккордовой прогрессии — но там есть и перемены звучания — и это настолько не-кантри, насколько это может быть. Мне это напоминает о «Diamond Dogs» Дэвида Боуи и о Элисе Купере.

Это была зона творчества невероятно свободная от эго. Где-то я играл на гитаре, а где-то я просил его сыграть, там где нужно было это сделать лучше. Или иной раз ему нравилось то, что я сделал. Бывало, что в некоторых местах ему нравились та несогласованность, те недостатки, тот детский подход, которые получились в ходе моей игры — и мне они тоже нравились. Так что, короче говоря, было очень приятно делать этот альбом. Я ждал этого каждый раз, когда шёл в студию с ним.

Ты немного коснулся этого, отвечая на этот вопрос, но, я думаю, что кое-что, что я всегда любила в тебе, как в артисте со времен моего детства —то, что каждый альбом по разному задавал тон. Думаю, что в какой-то мере ты для своего поколения что-то вроде того, кем был Боуи был для многих людей прежнего поколения…

Комплимент засчитан.

Для меня ты в эстетическом плане никогда не был одинаковым ни на одном альбоме. И ты никогда не звучал одинаково музыкально. И часть вопроса, который я хотела задать, вторая часть вопроса, такова: когда ты начинаешь записывать альбом, у тебя есть уже чёткая идея, в каком направлении ты хочешь идти, или же ты позволяешь тому, с кем ты сотрудничаешь — в этом случае Шутеру — помочь тебе, твоим замыслам, идеям, к которым ты стремился, принять форму и очертания?

Думаю, для каждого альбома будет сложно вспомнить, но я помню, это всегда было важно для меня, что начиная с первой песни или типа того, или после двух песен, ты осознаёшь, что уже начал альбом. Я думаю, это и есть тот угол, под которым я на это смотрю. Обычно это… Помню, сколько кропотливой работы забрал у меня переход от чёрного цвета волос к красным. Множество раз всё начиналось с перемены во внешности. В разгаре процесса написания ты просто вынужден как бы сбросить шкуру, как змея или даже… я недавно обнаружил, что тарантулы сбрасывают всё свое тело, включая даже клыки, что действительно необычно. Я не поклонник пауков, но и не боюсь их.

Можешь ли ты представить, что ты выращиваешь новые клыки?

Лишь в общем смысле, просто сбрасывая прошлое… Это почти что как очищение или перерождение, или что-то такое. Но это действительно работает по-разному. К тому же, мне не нравится чувствовать себя в своей шкуре слишком комфортно. Я имею в виду, как только я привыкаю к чему-то, что мне в себе нравится, что происходит достаточно проблемно, ведь я очень критичен к самому себе — потому как только я посвящаю себя какой-либо идее, это помогает мне во всём творческом процессе, потому что это не только песни. Это картина, которую я написал для альбома – я делал это впервые. Я рисую на коленях.

Я просто помню, как закончил рисовать картину для обложки, и вторую, которая будет внутри. Там ещё будет парочка внутри. Из-за того, что я рисую на коленях, мои ноги были все в чёрных пятнах, и все мои ладони были выпачканы в чёрный. И потом, на следующий день я проснулся и такой: «Что это?». Это было не то чтобы состояние фуги, но, скорее нечто вроде лёгкого транса — то чувство, которое я испытывал, когда рисовал обложку альбома. И это было около шести-семи месяцев назад. И я отослал фотографию картины Шутеру, когда она ещё была влажная, и он сказал, что она потрясающая.

И тогда это и породило вторую часть альбома, которую я назвал «Infinite Darkness» — именно так я назвал картину. Это вторая сторона альбома…Размышляя об этом, в моём доме делали ремонт после того, как я вернулся из тура, во время записи большей части альбома. И я жил не в своём доме, поэтому не мог сделать его похожим на мой дом. Так что я был в чужой среде обитания.

Я был лишён всех моих привычных атрибутов, и я был как бы вынужден стать более изобретательным. Это как будто тебя вынуждают использовать только белую и чёрную краску, а всей палитры у тебя нет — точно так же и с музыкой, метафорически, конечно же. Я был лишен всего, и мог пойти только в студию Шутера с блокнотом. И то, что мы создали там, стало концентратом всего, потому как я не отвлекался на дискомфорт, связанный с тем, что оказался запертым в своём же доме. У меня был некий [опыт] жизни в туре или в отеле, это был опыт, конечно, в каком-то смысле, но на этот раз это был собственный дом. Откуда я шёл в безопасное место — студию, к которой я очень привязался, мне было там очень комфортно. Это помогло нашим рабочим отношениям.

И мы с ним [Шутером] разделяем одну любовь к некоторым вещам. Те же самые альбомы. И мы делимся друг с другом всякими музыкальными вещами… Я чувствую, что в этом альбоме есть некая странная часть от эры New Wave. Там также есть музыка семидесятых, то, что меньше на слуху, и кое-что сексуальное. Мрачность… например, песня «How soon is now?» The Smiths, эти гитарные взвизги гитары на заднем плане – waaat errro. Этот тон, необычное качество музыки в песнях, которые вообще-то поп-музыка, но в них есть это запоминающееся качество.

Я вырос с подобными песнями. «Scary Monsters» Дэвида Боуи — одна из первых пластинок, которые я помню, наряду с его клипом «Ashes to Ashes» на MTV. Это-то всегда со мной, этот трек просто очень жуткий. Не пугающий, но странный. И он просто затягивает тебя. И Боуи хотел, чтобы ты нашёл в нём свою собственную историю. И это в точности то, что я хотел схватить и передать в плане лирики. И Шутер в точности меня понял в этом.