Марксизм и экологический активизм

Тезис. О чём вы сейчас будете читать

Есть ли марксистам о чём говорить с экоактивистами? Может ли экологическому активизму дать что-то марксизм? Существуют ли точки их соприкосновения, и если да — то в чём?

Начнём с первого вопроса, без которого писать что-либо дальше — значит загонять и себя, и читателя в двусмысленность. Как говорится, сверим часы. Марксизмом я называю не только и не столько области разных наук: экономики, социологии, истории и прочих поскольку сводить марксизм просто к ещё одному направлению научной мысли — значит изучать не марксизм, а его обрубок. Равно я не называю марксизмом только лишь некую идеологию, определённые представления о том, что плохо в нынешнем мире и как бы нам это поправить.

Марксизм — это прежде всего метод, причём такой метод, который не разделяет два вида деятельности: вот мы изучаем, описываем, познаём окружающий мир, а вот мы ставим какие-то задачи и добиваемся их практической работой, меняем окружающий мир. Маркс критиковал диванных аналитиков своего времени, говоря, что философия ставит задачу описать мир, когда надо его изменять. Ленин развивал эту идею, говоря, что и научная, и идеологическая работа — часть жизни общества. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него, быть вне его конфликтов и противоречий. В этом состоит методический тупик многих немарксистских учений: мы не можем, как в биологии, положить предмет нашего исследования на стекло, накрыть сверху вторым стеклом и поместить его под микроскоп нашего исследования, поскольку мы сами — и этот предмет, и этот микроскоп. Понимание того, что в движущемся и меняющемся окружающем мире нужно уметь видеть и осмыслить как часть целого самих себя, отличает марксистский метод. Можно ли всё-таки положить общественные процессы на предметное стекло под микроскоп научного исследования, как призывают некоторые? Конечно, можно. Но тогда в наш окуляр попадут только части, удобные и пригодные для такого исследования, а всё прочее окажется как бы вне действительности, хотя является её неотъемлемой частью. Такие мозаичные, фрагментарные исследования допустимы, чтобы дать конкретный ответ по частному вопросу, и при этом не увидеть, образно выражаясь, за деревьями лес.

Марксизм — это не набор конкретных позитивных (то есть, делающих некие положительные утверждения вида «это — вот так») знаний о мире, хотя таких знаний в марксизме достаточно много. Марксизм — это метод получения знаний, поэтому изучая такой постоянно меняющийся, развивающийся предмет как общество, марксизм может развиваться вместе с обществом и при этом оставаться марксизмом, не превращаясь в пустую скорлупку, из которой давно ушло всё содержимое.

По этой причине метод диалектического материализма — основа марксистского метода — помогает нам уйти от размышлений о «марксизме вообще» или «экоактивизме вообще» и перестать рассматривать и то и другое как самостоятельные, оторванные от действительности идеи. Идея — это отражение деятельности и интересов конкретных людей в конкретных обстоятельствах. В этом отношении можно, не погрешив против истины, сказать, что верно рассматривать марксистов и экологических активистов, через сравнение их практической деятельности отыскивать сущность марксизма и сущность экологического активизма. Не занимаясь при этом сравнением ярлыков. Дело не в том, чтобы марксисты подняли на щит экологические лозунги и надели футболочки «Спасите Природу, мать вашу!», или экоактивисты стали размахивать красным полотнищем, одевшись в футболочки с портретами Маркса, Энгельса и Ленина.

Задача в том, чтобы, кратко обозначив, какой практической деятельностью занимаются в целом марксисты, а какой — экологические активисты, какие и чьи объективные интересы они отстаивают в борьбе, разобраться, как одно соотносится с другим и в какой мере. А для этого — сделаем необходимое дополнение к нашему разговору.

Антитезис. Что сразу же можно (и нужно!) мне возразить.

Итак, мы условились, что идеи не существуют без конкретных людей в конкретных условиях, и понять идеи в полной мере можно, не копошась в лозунгах, декларациях, манифестах, одним словом, в форме, а изучая содержание деятельности различных групп в обществе.

Но здесь мне сразу же возразят: да где марксизм и где экология? Рассуждать о них как частях целого — значит скрещивать ужа с ежом, кислое с длинным.

Со, скажем так, околомарксистской стороны звучат выкрики: такие рассуждения уводят людей от действительно важного, подменяют борьбу классов борьбой за деревца и лужайки. Ну, в самом деле, как позволяет преодолеть неразрешимые противоречия общества сортировка мусора у себя дома в разные вёдра, или борьба с покосом ромашек во дворе?

Экоактивисты не остаются в долгу. «Пока вы читаете “Капитал”, у нас вырубят все леса и превратят в клоаки все реки! От того, что вы добьётесь повышения зарплат, даже ваши любимые рабочие не перестанут болеть астмой и раком из-за убитой городской среды жизни. Повышенной зарплаты хватит как раз на лекарства и похороны!» Они же замечают: любые «измы», любые идеологии, теории только уводят людей от практической работы. Нам нужно не зубрить книжки, а уметь работать на земле. Добиваться результатов сейчас, а не в некоем будущем, когда всё будет бесплатно, всё будет в кайф, и наверное вообще не надо будет умирать.

И, что характерно, все выкрикивающие подобное… правы. Но не во всём и не относительно всего.

Давайте разбираться.

Я уже сказал, что марксизм — это не просто наука или идеология, а нечто большее, внутри чего есть, как часть единого целого, и научная, и идеологическая составляющие. А в экоактивизме? Нас — экологических активистов — часто называют просто «экологи». И тут же находятся критиканы, вумные, как вутки, которые кричат «но экология — это наука, а вы — не учёные, и вообще наука это не про спасение мира!» Совершенно верно. Экология — наука. Экологические активисты могут быть одновременно учёными-экологами, но это скорее исключение.

Экологами в таком смысле, экологическими деятелями, называют тех, кто занимается решением экологических проблем. При этом не всяких, а только таких, которые имеют прямое касательство к общественной жизни, к тому, какие принимаются решения, какие мнения формируются.

Экология это наука, изучающая сообщества живых существ и их взаимосвязь как между собой, так и с территорией, на которой они живут — экосистемами. Экологические активистами называют тех, кто занимается решением неких проблем, противоречий — между кем и кем?

Расхожий и часто манипулятивный ответ — между Человеком и Природой, или, точнее, между природой и обществом. Но подтверждает ли практика такой ответ? Нет. Например, мы сажаем в городе сто штук деревьев. Вроде бы, сделали хорошо некоей «городской природе». А решились ли этим экологические проблемы? Не решились, если городское хозяйстве не обеспечит саженцам уход, а заодно и охрану. Чтобы через год-два очередной предприниматель не срыл эти сто деревьев ковшом бульдозера, поскольку земля, на которой деревья посадили, принадлежит не горожанам, а ему.

То есть, экологические проблемы, которые становятся предметом деятельности экологических активистов — это проблемы отношений между группами людей внутри общества. Поэтому, кстати, попытки примирить всех и вся вокруг заботы о  матушке-природе работают только в очень маленьких масштабах. Наша конференция была посвящена, в первую очередь, столичным особо охраняемым природным территориям, заповедникам и заказникам, а отсюда — шире, природным территориям в городах и пригородах вообще. И даже тут мы сразу на практике натыкаемся на противоречие: одной части общества выгодно, необходимо, чтобы особо охраняемые природные территории, и вообще природные объекты, были защищены, охранялись государством. Чтобы возле нашего дома оставался лес, парк, пруд, река и прочее необходимое для обеспечения просто физиологически приемлемой среды жизни. А другой части общества так же кровно необходимо, чтобы их потребность расширять бизнес и извлекать прибыль не была сдержана тем, что тут-то и тут-то, видите ли, ничего делать нельзя, или можно, но очень мало. При этом система предпринимательства, основанная на вложении капитала для извлечения прибыли, не может быть устойчивой просто потому, что капиталистический способ хозяйства не может отказаться от постоянного роста. 

Марксисты сумели выявить, что в самом методе хозяйствования капитализма  — системе частного рыночного предпринимательства — лежит невозможность остановиться и сбавить обороты. Поэтому практика и показывает: когда капиталистическая экономика перестаёт расти, она входит в кризис и начинает рушиться. При этом преграды для роста есть объективно: размеры планеты ограничены, рынки сбыта со временем насыщаются, да и потребности людей, даже если численность населения растёт, имеют свои объективные пределы. А главное — пределы имеет природная среда, те самые экосистемы, на которые в любом случае опирается наша жизнь. Способность экосистем создавать ресурсы, которые мы трудом приспосабливаем для себя, и поглощать вредные последствия нашего хозяйства, имеет чётко определённую экологическую ёмкость. Выход производства за пределы экологической ёмкости — увеличение того, что называется экологический след — приводит к появлению так называемого экологического долга, растущего разрыва между тем влиянием, которое деятельность общества оказывает на окружающую среду, и возможностями самой окружающей среды восстанавливаться.

Поэтому «решения» экологических проблем, которые может предложить капиталистическая организация хозяйства, имеют, как правило, не проговариваемую открыто, но очень чёткую объективную границу: всё, что угодно, до тех пор, пока это не мешает росту прибыли. Или не портит инвестиционный климат, как выражаются власти.

Ленин подчёркивал, что капиталисты — то есть, собственники капиталов, вложенных в извлечение прибыли в разные отрасли хозяйства — делят, а то и уничтожают мир не в силу жадности, невежества и злобы, а потому, что ничего иного в рамках существующих отношений не могут, иначе пресловутая невидимая рука рыночной конкуренции заберёт капитал у того, кто распоряжается им «неэффективно», и передаст более «эффективному» владельцу. Как говорил дух богатства из повести японского новеллиста 18-го века Уэды Акинари, он не бог и не святой, он не оценивает нравственность и доброту людей; если человек действует по его природе, природе богатства, то деньги идут к нему, а нет — уходят, вот и всё, а остальное — это лицемерие или самообман.

Итак, экологические активисты — это общественные деятели, которые занимаются отношениями в обществе в той мере, в какой это связано с природными объектами.

Но все ли экологические деятели в действительности стремятся решить эти проблемы? Даже те малые, которые — с учётом описанное выше — вообще решаемы сегодня.

Практика показывает: конечно же, нет.

Ярлык псевдоэкологов лепят провластные экологические деятели на тех, кто занимается, так сказать, оппозиционным экологизмом. А те в ответ разоблачают показуху экологистов от власти и крупного бизнеса. Но есть ли объективная действительность за понятием псевдоэкологов, или это только пустое ругательство?

Диалектический метод, лежащий в основе марксизма, подсказывает, что, встречая противоречие, нужно не отмахиваться от него, не обходить его стороной, а разобраться, что чему противоречит, затем разобраться в том, откуда берётся противоречие, и найти тот самый синтез — тот новый подход, в рамках которого противоречие стало бы понятно и не вызывало парадокса, а то и вовсе потеряло бы смысл. Материалистический метод — также основа марксизма — подсказывает искать истину не в том, кто и что говорит, с каких позиций выступает, а в том, кто какую деятельность ведёт, и на каких объективных, то есть не зависящих от чьи-то убеждений, явлениях основывается эта деятельность. 

А для этого рассмотрим не только правильную, в нашем понимании, экологическую борьбу, но и её противоположность. Среди заметных и явных, всеми признаваемых примеров «неэкологичной экологической деятельности» можно выделить как минимум два:

Гринвошинг, «зелёная маскировка», «зелёная отмывка».

Так приблизительно с 1980-х годов стали называть комплекс маркетинговых, политтехнологических, юридических и прочих уловок, позволяющих представить экологичным то, что таковым вовсе не является. Моющее средство, попадая в канализацию, отравляет поверхностные и грунтовые воды? Не беда — сменим брэнд на зелёный с листиками, не меняя состав. Или часть выручки направим в фонд помощи голодающим пингвинам Московского зоопарка, о чём не забудем написать на каждой этикетке. Либо просто напишем, а поймают за руку — уберём, ведь мы социально ответственный бизнес и слушаем критику! Заполонили половину Сибири нефтепродуктами? Заплатим штрафы государству и сверх того оплатим экспедицию для поиска редких видов. Мы ведь патриоты и Россию любим. Или вот, к примеру, мусоросжигательный завод превышает предельно допустимую концентрацию вредных веществ в дыме из труб? Поменяем экологический норматив, и всё в границах допустимого. Режим заповедника не даёт строить? Поменяем режим, и всё экологично, комар носа не подточит. Якобы.

Словом, природу губить можно, если губить красиво и по правилам. А население можно направить на то, чтобы фиксировать нарушения и требовать где мусор убрать, где деревьев посадить и газончик раскатать — помочь бизнесу извлекать прибыль, уничтожая природу, правильно и красиво.

Боевая экология

Этот термин пришёл не из экологической среды, а со стороны охранителей бизнеса и власти. Так называют тех, кто, прикрываясь борьбой за природу-матушку, выступает «солдатом» в политической и конкурентной борьбе. Конечно, само явление встречается намного реже и далеко не всегда там, где на него указывают. Требовать ограничить вырубку древесины или прекратить уничтожать самое крупное на планете озеро, уникальную экосистему выгодно, всё же, не столько иностранным конкурентам, сколько местным жителям и населению страны в целом. Да и выращивать экологических фанатиков для того лишь, чтобы натравить их на конкурентов — такая себе стратегия, хотя с другими фанатиками она порой применяется.

Но прецеденты спекуляций экологической проблематикой как инструментом выяснения отношений между правительствами и крупными финансовыми кланами имеются и множатся.

А есть ли аналоги гринвошинга и боевой экологии в марксизме? Дак да!

Тредюнионизм, экономизм, жёлтые профсоюзы, социал-реформизм — сколько терминов и граней марксисты обнаружили, изучая, почему одни ведут борьбу с неравенством, гнётом, с бесправием народа, а другие несправедливость стремятся только приукрасить да улучшить. Чтобы завуалированное рабство было красивым и по правилам. Об этом и марксистам, и экологическим активистам полезно будет почитать, к примеру, труд «Что делать?» Ленина. Занимающиеся реальной экологической борьбой активисты с удивлением (как я в своё время) обнаружат, что там про всё наше, наболевшее, сегодняшнее, пусть и в другом контексте.

Социал-шовинизм

Словечко снова стало на слуху в наши волшебные времена. Чтобы не нарушать правил эзопова стиля речи, скажу так: социал-шовинистами называют тех, кто, выступая под социалистическими лозунгами, на деле способствует борьбе не народа против угнетателей, а одних угнетателей против других. Например, под предлогом того, что-де наши, свои жулики подверглись несправедливой агрессии. Разумеется, я имею в виду прекраснодушных западных левых, которые считают, что в конфликте двух капиталистических стран нужно найти и поддержать родное начальство.

И подмена реальной борьбы выпрашиванием экономических подачек, и борьба по принципу «нашенская жаба лучше, чем ихняя гадюка», приводит, по старому-доброму принципу тушения пожара керосином, к тому, что проблемы только множатся, а остатки законности и справедливости улетучиваются.

Болезнь и её симптомы: диалектика диагностики и лечения

Разумеется, как и в случае со взаимными обвинениями в экологической сфере, в левой политической среде обзываться тредюнионистами и социал-шовинистами — признак хорошего тона. Как сказал широко известный в узких кругах публицист, открой советский словарь и там написано, кто такой социал-шовинист.

Но есть ли объективная составляющая в этих понятиях? Если смотреть только на внешнюю форму, то отличить как-бы решение проблем от реального их решения крайне тяжело, а то и невозможно. Зато внешняя форма хорошо видна и с ней удобно работать, чем и пользуются разного рода демагоги.

На дискуссиях об экологической деятельности я показываю две фотографии одного и того же места вблизи парка «Дубки» в родных Химках. На одной в погожий летний день люди стоят с плакатами «Земля Дубков — народная, к застройке непригодная!». На другой, уже осенью, глава города с лучезарной улыбкой сажает деревце. Кто из них занимается реальной экологической деятельности, а кто — показушничает? Вопрос, достойный анекдота про диалектику и баню.

Взглянем на эти две ситуации не по форме, а по содержанию. Люди с плакатами добиваются, с учётом текущих возможностей, того, чтобы территория парка была освобождена от владения коммерческих фирм, чтобы в записях о земельных участках исчезла не только аренда, но и разрешения использовать под застройку. Такие изменения общественных отношений, связанных с городским парком, позволят местным жителям больше влиять на решение судьбы этой территории — всё-таки, муниципальная земля это вам не частная собственность, а территория общего пользования — это не аренда для частника. И, в то же время, затруднят отъём у местных жителей возможности отдыхать в этой зелёной зоне и дышать воздухом, улучшенным этими деревьями. Причём стояние с плакатом — только одна из применяемых форм отстаивания интересов местных жителей в рамках ведущейся кампании.

Мэр с лопатой добивается улучшения своей репутации и карьеры через хорошую отчётность властям. Если бы он добивался чего-то иного, то деревья должны сажать те, кто это умеет, не угробив саженцы, а попутно обеспечивать деревьям учёт и защиту. Чтобы не было таких ситуаций, как в 2017-м году там же, в Химках, когда высаженные в 2015-м на День Победы деревья были срублены, чтобы построить магазин. При этом если бы посадка деревьев сопровождалась комплексными административными и правовыми мерами по защите зелёного каркаса города — уже нельзя было бы обвинить и мэра в показухе.

Чтобы разобраться в этом противоречии, нам потребовалось смотреть не просто на взятую в один момент внешнюю форму, а изучить оба события во взаимосвязи с тем, что происходит вокруг, и в их развитии. А также — применить диалектические категории содержания и формы. Причём, разобравшись в происхождении и связи обоих противоположных друг другу явлений, мы попутно ответили на вопрос, почему мэр сажает деревца вблизи самого проблемного парка города, и почему делает это не вместе с защитниками парка.

Марксизм благодаря такому подходу, но в гораздо больших масштабах, через применение описанного выше диалектико-материалистического метода выявил, что общественные отношения не однородны по своему содержанию. Базисными называют те отношения, которые непосредственно нужны для того, чтобы создать необходимое обществу для жизни теми силами и теми средствами, которыми общество для этого располагает. Такие отношения называют производственными, причём речь идёт не только о промышленным производстве, заводах и фабриках, а о создании любых благ вообще: товаров, продуктов, услуг. Это те отношения, от которых нам никуда не деться, если мы хотим существовать. Над базисными отношениями надстраиваются законы, культура, нравы и прочие подобные явления.

Например, если а базисе у вас потребность одной части общества закрепить за собой, и только за собой, доступ к земле или распоряжение продукцией фирмы — в надстройке у вас будет защищённое законом право частной собственности и воспевание рынка. При этом конфликт с другой частью общества — другим классом — будет порождать политическую борьбу вокруг границ права частной собственности и критику морали «всё продаётся, всё покупается».

«Философия практики», как называл марксизм Антонио Грамши

Карл Маркс и Фридрих Энгельс были не просто кабинетными мудрецами, которые читали лекции и писали книжки. Напротив, они язвительно и часто критиковали своих образованных современников за такой подход. Это были, как сейчас сказали бы, общественные активисты. Маркс издавал газету, освещавшую острейшие проблемы своего времени, бывал под судебным преследованием, был вынужден переезжать из страны в страну под давлением властей. Он участвовал в организации борьбы народа напрямую, взаимодействуя с сообществами низовой, как сказали бы сейчас, самоорганизации. Энгельс тоже стоял у истоков таких организаций и вместе с рабочими строил баррикады в Париже в 1849-м году. Марксизм родился из практической деятельности и практической же деятельностью оттачивается его острота, работоспособность.

Цель этого метода — образно говоря, выявить болезнь и её симптомы, чтобы не заниматься симптоматической терапией того, что так вылечить невозможно.

Хотя у марксистов, в отличие от экологических активистов, есть теория, сформированная опытными общественными деятелями, это не значит, что труды, составленные нашими товарищами 150 лет назад, нужно напяливать «как есть» на нашу действительность. Ту же ошибку, кстати, совершают чуть более интересующиеся методическими вопросами экоактивисты, когда руководствуются принципом: посмотрим, как получилось победить у наших коллег в Европе 30 лет назад, и сделаем так же.

Материальная действительность развивается. Развиваются производственные отношения. Почему Маркс, Энгельс, Ленин делали такой акцент именно на заводских рабочих?

На этот вопрос есть два ответа, и давайте сами попробуем понять, какой из них по методу является материалистическим и диалектическим.

Первый ответ: потому, что фабричные рабочие в капитализме всегда — соль земли, и только на фабриках происходит борьба классов, только организацией рабочих на фабрике можно поднять людей на борьбу за лучшее будущее.

Второй ответ: потому, что на середину 19-го начало 20-го века именно эти производственные отношения были предметом наиболее активного столкновения интересов, причём такого столкновения, которое позволило бы от выявления проблем перейти к их решению.

Разумеется, автор этих строк склоняется к второму. Маркс не писал трактатов об экологических проблемах не потому, что они никогда не имеют никакого значения. Сама наука экология появилась несколько позже Маркса, и даже Ленина, когда производительные силы обществ развились настолько, что даже небольшому собственнику капитала стало легко уничтожить в одночасье среду жизни огромного количества людей. Произошёл переход количества в качество: тот самый выход экономических циклов за границы экологической ёмкости биосферы. Причём касается это не только биосферы Земли в целом, но и самых локальных, местечковых вопросов. Запас экологической ёмкости территорий, доставшихся нам в наследство, последние 60 лет проедается особенно активно, и мы не можем ожидать, что проблема рассосётся как-то сама.

Маркс, Энгельс, Ленин жили в обществе, где самой острой проблемой было перемалывание жизненных сил одних людей для непропорционального обогащения других, причём с наибольшей остротой борьба против такого положения в обществе шла на фабриках. Сегодня эти конфликты и противоречия никуда не делись. Обострились и сопутствующие им противоречия. Чтобы фабрика приносила доход, нужно не только забирать жизненные силы человека, но и забирать землю, ресурсы, выбрасывать отходы в небо над городом, где живут те же самые люди.

Экология как наука появилась не из стихийного осознания того, что в природе всё взаимосвязано. О чём, кстати, писал ещё Энгельс в «Анти-Дюринге». Из проблем в практической деятельности общества появилось понимание того, что рассматривать человека отдельно от условий и среды его жизни — неверно. О чём, кстати, тоже писал Энгельс, там же. Основа экологического подхода к окружающей действительности — единство живого существа и среды его обитания — подводит нас к пониманию того, что уничтожение среды жизни людей равно уничтожению самих людей. Поэтому после геноцида, признанного преступлением по итогу империалистической войны в 1948-м году, в 1973-м был поставлен вопрос о признании таким же преступлением экоцида, уничтожения среды жизни людей. До настоящего времени добиться такого признания на международном уровне не удалось, поскольку это посягает на ценность для современного мира более «святую», чем человеческая жизнь — на право хозяев жизни беспрепятственно обогащаться.

Марксизм — это не набор утверждений о фактах, а метод, которым эти факты выявляются в окружающей действительности. Только такой подход, не догматический, позволяет марксизму оставаться ортодоксальным. Верным самому себе. А марксисткой деятельности — не превращаться в симптоматическое лечение системных проблем, либо в показное решение одних проблем для затушевывания других. 

При этом марксистский метод состоит и в том, чтобы общественными явлениями видеть людей. Мне довольно странно было услышать, когда человек марксистских убеждений сетует, что рабочие на фабрике не торопятся организоваться для защиты своих интересов. Что они отвечают своим активным товарищам: «ну, вы создайте сообщество, добейтесь успеха, а мы уж к вам примкнём». И затем те же марксисты говорят: мы пока не будем особо лезть в борьбу внутри общества. Вот начнётся революция — тогда и зовите, а это всё мелкое и пустое. Ожидают второго пришествия Ленина, так сказать. Удивительно ли, что те же люди затем пишут, что коммунистическому движению нечего предложить обществу и разочаровываются в нём? Пытаться преодолеть проблемы, проповедуя кем-то однажды добытые на практике истины — это и есть догматизм, начётнический подход, форма без содержания.

Преобразования в обществе достигаются через практическую работу, без которой нельзя не просто изменить, а даже адекватно понять окружающий мир.

Синтез. Вернёмся к изначальным вопросам с учётом всего, о чём я написал.

Существует два клише, которые, на первый взгляд, не имеют друг к другу отношения: марксисты — это только про борьбу рабочих; экология — это только про борьбу за природу вне политики.

Однако, если смотреть не на лозунги, а на практическую деятельность и отношения в обществе, то рассматривать как нечто однородное и называющих себя марксистами, и называющих себя экологическими деятелями, нельзя. Внутри того и другого общественного движения, как луна в капле росы, воспроизводятся основные противоречия общества, вынуждающие тех, кто находится в этом движении, в конечном счёте оказываться по одну или другую сторону.

Марксистам на практике не по пути с «экопозитивными» спасителями планеты, как не по пути с социал-шовинистами и ревизионистами, призывающими улучшить положение одной части населения земного шара за счёт грабежа другой, а марксистскую теорию улучшить отказом от её методов.

Как не по пути с ними экологическим активистам на практике.

В то же время, на извилистых тропинках той самой запутанной, непростой, часто неблагодарной практической общественной работы мы встречаемся, чтобы обнаружить, что противоречий между нами нет, есть разные участки работы, которую мы делаем совместно.

Че Гевара говорили, что активная часть кубинского народа сперва пришла к марксистскому методу стихийно, через практику, и уже затем стала изучать теорию — так же, как люди сперва стали создавать простые орудия труда, и лишь затем пришли к законам физики, чтобы развиваться дальше.

Я много раз наблюдал, как люди, далёкие от теорий, и даже отрицающие марксизм на словах, на практике интуитивно нащупывают, с кем им по пути, а с кем — нет, и куда стоит прилагать свои усилия для преодоления общественных проблем. Чего уж там, я сам сперва стал марксистом стихийно, и лишь затем осмыслил, продолжил, укрепил и развил свою деятельность, соединив практику и теорию. Сняв противоречие марксизма и экозащиты на личном уровне, когда сумел в нём разобраться.