Марки в Белевшем

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

Марки в Белевшем

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Марки в Белевшем

Отзывы на Nitto NT+ Premium CUV - рейтинг и оценки покупателей в интернет-магазине шин RusTires

Марки в Белевшем

Где купить МДМА Подольск

Купить закладку кокса Пхи Пхи

Марки в Белевшем

Закладки мефедрона Шекветили

Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта. Обновить браузер. После шумных встреч на Восточном побережье и нью-йоркских пышных проводов казалось, что мы попали в места обетованные. Греясь на теплой палубе, американцы смотрели в сторону родного берега. Рыжебородый Мэтт протянул мне бинокль и показал на белевшие вдали двухэтажные домики, напротив которых мы бросили якорь в Гудзоновом заливе. Всего три дня назад мы бродили между покинутых офицерами колониальных домиков, и в одном из них нас принимал Джек Чолтон, президент клуба «Clear Water», чьи отделения разбросаны по всему побережью. После рассказа президента о схватках борцов «Чистой воды» с могущественными компаниями, отравляющими океан, Мэтт признался, что его карьера моряка и эколога начиналась на судне, также называвшемся «Чистая вода». Так вот лет двадцать назад он со своими друзьями решил бороться за возрождение Гудзона: насобирал за выступления денег и построил нечто вроде старинного шлюпа, которые в прошлом веке возили грузы по реке. В ее устье миль на сто с лишним смешивается морская и пресная вода, и в ней водятся вкуснейшая речная рыба и раки. Вернее, когда-то обитала эта живность, а потом на берегах появились заводы, и их сточные воды прямиком попадали в реку. Вкус оставшейся рыбы соответствовал всем известным химическим элементам. Так было, пока шлюп «Чистая вода» не стал ежегодно курсировать по реке, останавливаясь у всех городков, где есть пристани. Я плавал на нем и могу лично подтвердить, что это дело стоящее: за все годы на судне перебывали тысячи людей, а сколько выступлений, концертов, праздников В каникулы действовала передвижная экологическая школа для молодежи. Правда, теперь ей земля вдоль Гудзона, к сожалению, не по карману На палубе выстроилась вся советско-американская команда, и щуплый, похожий на подростка, капитан Ниле Линдайер, приведший «Те Бегу» из Голландии, наставляет нас, как держаться во время авралов и тревоги. Но вот его монотонные поучения прерываются громкими сигналами. По всему судну слышны длинные гудки, что означает «Пожар». Кто надевает сверкающий серебром огнеупорный костюм, кто хватает лопатки и ломы. Но дело плохо. Огонь охватывает нижнюю палубу. Снова звучат тревожные гудки и слышен приказ капитана: «Покинуть судно! Одна из девушек тащит к нему синий мешок с аварийным запасом еды, воды, медикаментов, там же находятся удочки и даже специальный прибор, подающий сигналы самолетам. Но в обычной одежде на плоту в океане делать нечего: ждет явная гибель от переохлаждения, даже летом. Поэтому, чертыхаясь, залезаем в утепленные красные костюмы с желтыми рукавицами. В карманах проверяем свисток, порошок против акул, накидываем на голову шлем-капюшон, и через тонкую трубку каждый надувает свой воротник на случай, не дай бог, автономного плавания. Удары колокола-рынды и молодецкая возня на шхуне не могли не обратить на себя внимания проходящих катеров. А тут еще раздались короткие отрывистые гудки: «У-у-у-у-у Так и есть: на волнах поплавком прыгает белая пластмассовая канистра, отгоняемая от судна порывами ветра. В этой «героической спасаловке» наша вахта «А» выходит на первые роли. Откуда-то оленьими прыжками примчались Мэтт и Хортон с нашим вахтенным начальником Хортоном Биби-Сентр мы еще познакомимся поближе и стали поспешно спускать катер на воду. Я думал, катер погонится за неповоротливой канистрой, но, как бережливые хозяева, спасатели стали извлекать выброшенный по неосторожности круг, который в дальнейшем может нас не раз выручить. Действительно, прямо на шхуну мчится на бешеной скорости белый катер с высоко задранным носом. Катер моментально гасит скорость и подходит к борту шхуны. Звать этого парня с круглой симпатичной физиономией Сэм, а фамилия у него Тулько, явно не английского происхождения. Эти двое бравых ребят с одного из постов береговой охраны в Сэнди-Хук. Береговая охрана считает, что добиться успеха можно, только ужесточив законы. На прощанье Фрэнсис Скай дарит свой складной нож в зеленом футляре и приглашает покататься на катере наших девушек. Мы с завистью смотрим вслед бурунам, которые оставляют два могучих двигателя, и начинаем готовить шхуну к отплытию. Выбираем брашпилем цепи, поднимаем якоря и еще раз вспоминаем Фрэнсиса: еле отмываем из шланга цепи и якоря от мазута со дна Гудзонова залива. Скоро заступаем на вахту. Наш высокий голубоглазый начальник Хор-тон, поглаживая шкиперскую бородку, объясняет скользящий график вахт: каждый день время дневных и ночных вахт будет меняться. Мы еще не знаем, что затратим на переход через Атлантику больше времени, чем предполагали, и ежедневные, и еженощные вахты сольются в единую Большую Океанскую Вахту. Вроде и нехитрое дело: шесть часов днем да четыре ночью, вот и сутки прочь. Но, когда сам отстоишь на палубе десятки вахт, да не в тропиках, а на леденящем ветру, когда в качку выворачивает наизнанку и тянет к борту, тогда начинаешь понемногу чувствовать, что такое моряцкая жизнь. Нет, не всегда небо казалось с овчинку, разное было, сейчас-то с берега все видится в этаком симпатичном свете, вообще есть что вспомнить, особенно если первый раз на паруснике. Щелкаю выключателем над головой и смотрю через узкий проход: там недвижно покоится Виктор Якименко в носовой каюте нас двое из вахты «А». Виктор дает мне фору, у него весь ритуал ночного одевания выверен до мелочей. Как бывалый альпинист и яхтсмен, Виктор сушит одежду после дождливых вахт на себе, даже носки. Но рекорд для книги Гиннеса поставил все же наш сосед-американец: махнув рукой на все условности, он спал не только в верхней одежде, но даже не давая себе труда скинуть ботинки. Держа в одной руке отыскавшиеся наконец-то сапоги, я другой отжимаю защелку на дверях машинного отделения: в коридор врывается шум двигателя вместе с коктейлем из ароматов масел и мазута. Эти устойчивые запахи въелись во все мои свитера и рубашки, побывавшие на просушке в машинном отделении. Чувствуя, что опаздываю на перекличку, сгребаю под мышку «непромоканец» и кидаюсь к лесенке в штурманскую рубку. Это мой номер. Чувствую, Хортон смягчается ему очень нравится прилежность и исполнительность, впрочем, как и всем американцам. Улыбаясь, он помогает мне надеть спасательный жилет и страховочный пояс, а на руку прикрепляет на липучке фонарик-мигалку. И все эти достижения спасательной зарубежной техники напяливаются на мой родной отечественный «непромоканец» апельсинового цвета. Не успеваем вывалиться из дверей рубки в непроглядную темень, как Кэт заботливо цепляет карабин моей страховки к штормовым леерам, протянутым вдоль палубных надстроек. Волна, правда, не так уж высока, чтобы смыть с палубы. Она пока еще кипит в иллюминаторах и заплескивает пенную верхушку к нашим ногам. Спотыкаясь, добираемся до фок-мачты, у подножья которой устраивается Кэт, прислонившись к бухте веревок и пристегнув к ним свой карабин, чтоб не унесло. Начинается ночная вахта, которую попросту называют «собачьей». Пытаюсь продвинуться поближе к носу, где лучше обзор. Слава богу, что паруса на бушприте опущены, хотя беспокойный Хортон может в любую минуту отдать приказ: «Поднять стаксель! А тут будто на заказ впереди появляется огонек. Кэт бросается докладывать об этом Хортону, по-ковбойски расставляя ноги, чтоб не упасть она занимается всеми мыслимыми для женщин видами спорта, даже футболом, а вот детишек не завела, как, впрочем, почти все американки на судне. Мотается справа налево огонек неизвестного судна вместе с носом нашей шхуны, пока не превращается в светлый квадрат. Постепенно восстает из тьмы силуэт сухогруза с яркими огнями. И вот медленно проплывает сияющий мир, наполненный человеческой жизнью, и еще более одинокой и заброшенной в океане кажется наша «Те Вега», где на палубе чернеют фигурки рулевого да впередсмотрящего. Вокруг судна колышется, смыкается рать волн, угрожающе шевелится необозримая масса воды. И мы совсем одни в океане. Впередсмотрящим хорошо быть поутру, когда горизонт теряется в нежной дымке и морская гладь светится легкой голубизной от плавающего где-то в облаках чуть видного солнца. Под его лучами постепенно приоткрывается неторопливая жизнь океана. Скользят в воздушных потоках чайки, бесстрашно подлетая к парусам, но садятся редко, хотя мы их встречали и посередине океана. Однажды над шхуной разыгрался настоящий вестерн, когда черный фрегат, будто молнии подобный, падал сверху на чаек, распугивая их, и долго гонялся за одной птицей, которая ловко ныряла около наших снастей, пока фрегат не утомился и не улетел прочь. Навещали нас буревестники и долго сопровождали невиданные мною дотоле северные олуши с белым туловищем и грудкой. Они парили над волнами, с любопытством поворачивая к нам желтые клювы. Наверное, пытались разгадать, что нужно такому странному сооружению в их исконных владениях. Глаза привыкают к однообразной череде волн, и можно запросто пропустить плывущее мимо бревно или доску. Но тут волновая симметрия явно нарушалась вертикальной плоскостью. И все, кто не спал, повыскакивали на палубу. Свинцовую рябь волн резали большие черные плавники, а изредка вздымались над поверхностью лоснящиеся туши. До этого у носа резвились дельфины, проныривая под шхуной и вспенивая воду сильными хвостами то справа, то слева. Может быть, косатки гнали это дельфинье стадо! Одна из косаток подплыла совсем близко к борту и, перевернувшись белым брюхом вверх, нежилась на воде, не отставая от судна. Что означало «смену караула». Наступил мой черед становиться за штурвал. Хотя в сумраке уже стали проступать очертания судовых надстроек, но нечего было думать об ориентации по горизонту. Кокон тумана так спеленал шхуну, что даже ее нос утопал в белесом молоке. А тут еще резкие порывы ветра принесли дождевые заряды. На мостик взобралась Эйнджи Борден, чтобы помогать мне держаться правильного курса. Большой компас удобно располагался перед штурвалом на высокой деревянной тумбе, в круглом туловище которой была ввинчена лампочка для подсветки. Но струи дождя хлестали по стеклу, качали компас и не давали разглядеть риски градусов. Отыскивая направление стрелки компаса, Эйнджи произнесла в адрес разверзнувшегося неба серию нелестных морских выражений: о погоде, похожей на концерт «кошек и собак», о ветре, который «дует, как воняет» и набросал «камней в паруса». Эйнджи «свойский парень, что надо». Приветливая улыбка не сходит с ее добродушного курносого лица, освещенного искренним взглядом голубых глаз из-под русой челки. Как сейчас вижу ее на палубе в черной майке с надписью «Тасмания» она и там ходила под парусами , в бермудах, подпоясанных сыромятным ремешком с чехлом для ножа и шила, азартно напевающей по-русски «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там» и притопывающей в такт песне грубым башмаком. Это мечта ее жизни. Но все же пришлось кончить университет в Бостоне. Родители хотели видеть во мне чинную преподавательницу английской литературы. Свою младшую дочь они привыкли провожать в дальние края. Эйнджи плавала на Фиджи и полтора года жила в Австралии, преподавала там на курсах вождения яхты. Создам «плавучую школу». Как-то после вахты она показала видеофильм о легендарном среди американских «парусников» капитане Ирвине Джонсоне, плававшем по всем океанам на разных судах и обошедшем семь раз вокруг света. Помощником у него была жена, которую Ирвин выбрал из своих учеников на шхуне «Кочующая птица». Кадры фильма, снимавшегося в разные годы жизни Джонсона, показывают его феноменальную физическую подготовку и смелость. Готовясь к плаваниям, он балансировал на головокружительной высоте на балках, лазал по телеграфным столбам, как кошка, а забравшись на верхушку, подолгу стоял там на голове. Кадры запечатлели его коронный номер: он ныряет с палубы, зажав в руке шкот, и тащится за судном в воде, держась одной рукой за эту веревку, закрепленную у мачты. Шхуна рыскает по курсу. Отполированные многими поколениями рулевых ручки штурвала с неохотой подаются влево, но зато тяжелый круг охотно раскручивается вправо. Чтобы держать верный курс, все время жму туго поддающийся штурвал в левую сторону. В какой-то миг наступает знакомое каждому рулевому непередаваемое состояние почти полной слитности со штурвалом, со шхуной, со скрипом снастей, с хлопаньем парусины. Мне кажется, хорошо счастливое состояние рулевого передают строчки из стихотворения Максимилиана Волошина «Плавание», которые я списал из дневника яхтсмена и кооператора Лени Дубровина, моего соседа по форпику: «С кормы возвышенной, держась за руль рукой, я вижу, как пляшет палуба, как влажною парчею сверкают груды вод, а дальше сквозь переплет снастей: пустынный окоем, плеск срезанной волны, тугие скрипы мачты, журчанье под кормой и неподвижный парус Но сейчас не до поэзии. Шхуна, как норовистая лошадь, то на миг застывает на гребне волны, то ухает вниз, то карабкается снова на встречную волну. Временами она совсем ложится на левый борт, вздрагивая всем корпусом под ударами волн, и тогда штурвал буквально наваливается на грудь, и тут уж не до правильного курса, а молишь бога, чтобы удержаться, на ногах и не кувыркнуться с палубы. Дождь все сильнее и резче бьет в лицо, заливая глаза, мешая смотреть на расплывающийся циферблат компаса. Сильный порыв ветра сбивает капюшон куртки, холодные струи стекают по телу, как-то попадают в сапоги, и ты уже с покорным смирением сносишь издевательства природы, махнув на все рукой, лишь до боли в глазах всматриваешься в качающийся компас, стараясь не сбиться с курса. После такой вахты, как ни странно, не сразу и засыпаешь под влажноватым одеялом. Вначале чертова круговерть впечатлений в голове, потом начинаешь приспосабливаться к качке, которая в носовой каюте чувствительна до невозможности. У тебя под щекой по железному корпусу стекает, булькая и журча, вода. Кажется, что идет вселенская стирка. Когда нос шхуны взлетает на волну, ноги задираются вверх, а голова упирается в переборку. Нужно изо всех сил держаться на руках, чтобы не разбить голову. Несмотря на. В полудреме кажется, что ты не в койке, а брошен в пучину вод в утлой лодчонке, которую волны швыряют как хотят. В первое время организм сдавал, дурнота подступала к горлу, и приходилось опрометью кидаться на палубу, переламываться через леера. Какие тут правила безопасности и страховки, когда судорога сводит все нутро и мышцы живота прижимаются к позвоночнику! Оказывается, эта весьма ощутимая качка была вестником настоящей беды: мы попали в циклон. Общая тревога по судну, как всегда это и бывает, застала нас врасплох, впрочем, как и сам шторм. На нижней палубе бросало на стенки, и на голову сыпались с коек, как из рога изобилия, самые неожиданные предметы вроде сигарет, книг, монет и целого ассортимента принадлежностей для бритья. По неопытности я напялил поверх ватных штанов еще «непромоканец», поэтому, еле выбравшись по железной лесенке на уходящую из-под ног верхнюю палубу, особого геройства проявить не мог. Оглянувшись, я не узнал океана, который еще день или два назад являл собой безмятежно-синюю поверхность, где с барашков волн взлетали ласточками стаи летучих рыб, спасаясь от прожорливых преследователей. Теперь вода кипела вровень с бортами. На палубе был полный аврал. Все крепили шлюпки, копошились с концами, протягивая их для безопасности вдоль бортов и прищелкиваясь к ним карабинами. Громкий хлопок над головой заставил меня непроизвольно пригнуться, а потом взглянуть вверх на фок-мачту. Серая громада паруса, только что вздувавшаяся от ветра, опала, рассеченная словно мечом. На лопнувший парус ветер набросился с неистовой силой, с треском отрывая длинные лоскутья, которые подраненными чайками вились над морем. Это несчастье пробудило у всех небывалую энергию. Тем временем море совсем взбесилось, волны не только заплескивали через борт, но и стали перекатываться через палубу. Сапоги у меня уже были полны ледяной воды, струйки которой запросто пробились под хваленый «непромоканец». Эти секунды расслабленности могли обойтись весьма дорого. Палуба внезапно ушла из-под ног, надо мной взлетел в воздух, держа конец шкота в руках, Саша Петров, механик и любимец публики. Как цирковой гимнаст, он вовремя успел отпустить веревку и приземлился, скорее приводнился, на все четыре конечности. В то же мгновение большое оранжевое тело, кажется, здоровяка Димы Мартынова таранило меня, и мы в обнимку заскользили по наклонившейся палубе к хрупкой ограде штормовых лееров. Судьбе было угодно, чтоб мы все же зацепились за лодки, штабелем сложенные и привязанные у борта. И тут, как ни странно, у меня в голове мелькнула мысль не о том, что мы могли вывалиться за борт, а представилась жутко нудная процедура спасения. То ли маневры были неловкие, подставили паруса слишком отважно под шквальный ветер, то ли его напора не выдержала древняя парусина так потом объяснил капитан Ниле. Все-таки и у них не все в порядке с качеством. На палубе все по-прежнему деятельно суетились, хотя опустить второй рваный парус было не так-то просто: путался отломанный кусок гафеля. Зацепившись карабином за веревку, я подвалил к гладкому стволу мачты подсобить Саше Котякову, для которого подобные переделки были не в диковинку. И тут наконец-то я нашел свое место. Худенький Саша, словно белка, вскарабкался мне на плечи, чтобы удобнее было складывать рваный парус. Тяжелое, разбухшее от воды вытянувшееся вдоль гика нижняя балка тело паруса рвалось из рук, не давало себя скрутить веревками, словно мечтая вновь взмыть в вышину. Краем глаза я заметил, как бушприт нырнул в гору воды, и в сетке под ним барахтается кто-то из команды, пытаясь привязать стаксель. И всюду я видел вездесущего Хортона в белой рубахе, порванной на плече, который скакал по палубе, залазил на мачты, как дикий кот, что-то привязывал, распутывал и всем отдавал дельные приказания. А у меня в голове зацепилась и вертелась почему-то одна фраза, как старая патефонная пластинка, застрявшая на одном месте: «Лишь бы не гикнуться, лишь бы не гикнуться Тем временем «Те Вега», наша «Прекрасная звезда», с трудом пробиралась сквозь вздыбившиеся вокруг волны с кипящими гребнями. Шхуна то взлетала на водяную гору и тихо падала в распахнутую бездну, то осторожно пробиралась по краю волны, то плавно скользила по гребню. Если бы кто-либо взглянул на шхуну сверху из облаков, то был бы поражен и зачарован нашим безумным серфингом по волнам океана. Потрепанная после шторма «Те Вега» с порванными, опущенными парусами и поломанными снастями, вызывавшая у нас чувство беспокойства и жалости, тихо шлепала на моторе к берегам Канады, где под Галифаксом, столицей Новой Шотландии, нас готовы были приютить. Так все и произошло: за американские доллары ремонт сделали быстро и надежно. А пока мы в гавани «чистили перышки», на борту разыгралась «камбузная» драма, вернее, ее финал, так как история эта началась дня через два после отплытия из Нью-Йорка. Узнал я о ней в свое ночное дежурство по камбузу. Коков на судне было трое: американка Лара, наша Таня и немка Кристина. С Кристиной, подругой капитана сейчас они вроде поженились и живут себе припеваючи на родине Нилса в Голландии , журналисткой из Гамбурга, мы жили, то есть дежурили, душа в душу. Думая, что я дежурю с ней, я заглянул на камбуз, где все блистало чистотой, и легкомысленно отправился в форпик, чтобы покемарить полчасика, так как готовка завтрака начиналась не скоро. Ты заболел? Оказывается, Лара нежданно-негаданно нагрянула в камбуз и, не найдя «кухонного мужика», подняла скандал. Вот в промежутках между чисткой картошки между прочим, там я научился счищать кожуру жесткой щеткой и вытаскиванием на палубу баков с мусором выбрасывали за борт только пищевые отходы грозная Лара соизволила довести до моего сведения, что смены сдвинуты из-за болезни «вашей Тани». Сама «железная Лара», представившаяся при знакомстве как судовой профессиональный кок и лазавшая по вантам не хуже «этих мужчин», считала морскую болезнь обычным симулянтством. Конечно, это было не так. Если укачивало здоровенных вахтенных на палубе, то в камбузе женщине, да еще не плававшей раньше, выдержать было трудно. Мое дежурство тоже попало на сильную болтанку. Под презрительным взглядом Лары я с остервенением тер жирные баки и кастрюли, но все испытания были впереди. Кто-то уронил бачок с оливковым маслом, и линолеум в кают-компании превратился в настоящий каток. От качки падали с полок пластмассовые тарелки и чашки, а со столов, несмотря на бортики и специальные скатерти-сеточки, миски с кашей вылетали, как из пращи. Сняв кроссовки, чтобы не «загреметь», я скользил в шерстяных носках по полу с подносом в руках, как заправский конькобежец, с единственной мыслью не выплеснуть содержимое на головы едоков. В качку думать-то о еде было тошно, а в камбузе от одних жирных, острых запахов вывернет наружу. Вот наша Таня и не выдержала, лежала пластом. Вначале американцы отмалчивались, а на стоянке в Канаде пригласили Таню на разговор в каюту капитана. Причем обставили все с американской деловитостью, современно: засняли заседание ареопага видеокамерой и показали народу. Мол, решайте сами, кто прав, а кто виноват. Главные вопросы: сможет ли Таня продолжать путь? Надо ли ее снимать с судна и отправлять домой? Пожалуй, сильнейший аргумент за отправку выдвинул врач Дейв Джонсон: «Кто знает, насколько «морская болезнь» опасна для здоровья Тани при длительном шторме, особенно в экстремальной ситуации, например, если придется покидать судно? Он, работая врачом-травматологом в небольшой больнице в штате Мэн, вступил в Медицинскую ассоциацию помощи в диких местах и уже несколько лет обучает на курсах начальным медицинским знаниям людей, отправляющихся в глухие углы, где нет больниц. Например, всех, кто живет в районах национальных парков в США, или членов общества помощи во время стихийных бедствий, которые спасают потерпевших от землетрясений и других катастроф. Словом, Дейву можно было верить. И все же советская группа сочла возможным оставить Таню до конца плавания. Ответственность за это решение мужественно взял на себя Грегори так звали американцы нашего руководителя Гришу Темкина. И как ни удивительно, мы с Таней выиграли этот спор, правда, стоит признать, что в шторма шхуна больше не попадала. На камбузе после отплытия от берегов Канады закипело соревнование. Надо заметить, что ассортимент продуктов, которыми нас бесплатно снабдили разные фирмы, был не особенно богат. И готовые вспыхнуть «потемкинские» бунты были быстро погашены Таниными борщами и блинами. Если Лара пекла пиццу, то Таня удивляла всех пирогами с капустой, а против лозаньи выставлялась тушеная индейка и т. Так этот «камбузный» спор оживил однообразную жизнь на шхуне. Вообще спокойное море и неторопливое плавание высвободили у команды массу неиспользованной энергии. Американцы, выбросив лозунг: «Мы на шхуне не для отдыха, а для совместной работы», предложили массу новых тем для семинаров, на которые ряд выдающихся наших яхтсменов надо было заманивать апельсинами и яблоками их раздавали на «палубных семинарах» вместо полдника. На одном из семинаров о научных изысканиях на борту шхуны поведал Эндрю, студент технологического института, брат руководительницы американской группы Надин Блох. Надин, как член клуба «Чистая вода» и яростная сторонница всяких экологических изысканий, набрала в плавание разных приборов, а занимался с ними в нашей вахте Эндрю, привлекая к своей работе всех по очереди. Самым нудным, на мой взгляд, было замерять температуру океана, потому что каждые полчаса, днем ли, ночью, требовалось забрасывать пластмассовое ведерко на веревке за борт для забора очередной порции воды и мерить градусником ее температуру. Теперь на мою долю остается последний научный эксперимент, весьма нехитрый. Бодренько напевая: «А я еду, а я еду за туманом», разматываю длинный нейлоновый сачок, укрепленный на рамке, со стеклянной банкой, привинченной в суженом конце, и забрасываю его в море. Фильтры из него потом прячем в холодильник. И если в конце пути сопоставить и загрязненность воздуха, и количество пластика и секреций нефти, выловленных сеткой Ньюстона, и содержание хлорофилла в разных частях океана, то можно будет вывести определенную закономерность. Но делать это будут по собранным нашей экспедицией данным ученые нескольких американских университетов. На «научной вахте» нужно не забывать и о наружном наблюдении. Садимся на носу у разных бортов с биноклями, чтобы попытаться определить виды всякой живности. У нас в журнале чего только не понаписано: и птицы, и акулы, и киты. Сейчас вокруг шхуны ныряют только чайки. На океан можно смотреть часами. Он разворачивается перед тобой бесконечной панорамой вод: то свинцово-хмурый под низкими тучами, то плещущий веселыми волнами в сверканье солнца. Необъятный океан. Сколько же надо было накопить человечеству всякой дряни, чтобы запакостить такую громадину. Простится ли это когда-нибудь людям? Даже не верится, что за кормой половина пути. Люди повеселели, сложились какие-то компании, уже кажется, что не будет больше ни штормов, ни поломок. На стенке объявлений около камбуза призыв: «каждый раздет или разодет как хочет и как может». Будет карнавал за исключением, конечно, вахты. На шхуне огни и веселье, а кругом бесконечный ночной океан. И жалостливо вздыхает океан, взирая на освещенную скорлупку темным глазом, как Моби Дик В северной зыбкой мути вначале увидели прерывистые сигналы маяка, а потом над горизонтом беловатую полоску: облако, гористый берег? Кто знает Теплая ночь. Ребята проснулись, вышли на палубу, заулыбались, подобрели Нелегко прожить целый месяц вместе незнакомым людям на тесном суденышке, но невзгоды, работа, общая цель объединяют разные характеры и национальности Только к утру отчетливо разглядели берега. Прошли Гебриды, входим в пролив с сильным течением между Шотландией и Оркнейскими островами. В самом узком месте пролива вода аж вскипает, бурлит за кормой, видны гладкие проплешины на поверхности от столкновения потоков. Они нежатся в стремительном течении, а скорее всего ловят рыбу в узком месте пролива. Следующие дни идем, окруженные непроницаемо-зыбкой стеной тумана. Только два дня спустя пробиваются горячие лучи солнца, чье тепли особенно чувствуется после холодного перехода через океан. Много встречных судов, появляются бакены с красными и зелеными флажками, проплываем мимо высокого рыжеватого берега со столбиком маяка. Мыс Скаген. А дальше в проливе, как на бойком проспекте, идут суда, лодки и важно шествуют многоэтажные паромы. Утром входим в спокойное по-домашнему Балтийское море, и капитан Ниле объявляет всеобщую приборку. Хортон доверяет мне счищать потеки ржавчины снаружи бортов. Вначале было удобно балансировать на канате у носа, а затем пришлось лазать, сгибаясь в три погибели, под леерами, аж голова затекала от наклонов. Тут-то я и брызнул слегка в глаз раствором медного купороса, которым снимал ржавчину. Хортон моментально принес пресной воды промыть глаз и заботливо увел на мостик чистить латунные части, что тоже непыльная работенка. А построена «Те Вега» на заводе Крупна 60 лет назад. Старушка молодец, может до 15 узлов делать. Знаешь, я с двенадцати лет хожу под парусом, не могу без моря. Вот и сейчас сбежал из своего вашингтонского офиса и, конечно, от долгов С веселой и отважной командой. Как думаешь? Интерактивная версия журнала для iPad, iPhone, iPod и Android. Статьи журнала 'Вокруг света'. Теги Июнь Via est vita. Журнал Вокруг света Ваш любимый журнал в обычном и travel-форматах. Оформить подписку. Подписка на рассылку Подписаться.

Купить закладку кокса Акапулько

Марки в Белевшем

Купить экстази (МДМА) закладкой Поградец