Марина у зеркала оставила на себе только маску

💣 👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Марина у зеркала оставила на себе только маску

Самое тяжелое испытание, которое выпало мне на период адаптации – это разочарование в самой себе. Часто люди, узнав о чьем-то нелицеприятном поступке, с возмущением про себя думают: «А вот я бы никогда в жизни так не поступил(а)!» или «А я бы на его месте поступил(а) бы вот так!» Жизненный опыт показывает, что если такие мысли приходят в голову, значит жизнь еще не ставила этого человека в условия, когда проявляются самые темные стороны его характера. Приход Марины в нашу семью оказался для меня тем самым условием.
Точно могу сказать, воспитание ребенка из детского дома – хорошая возможность узнать себя совершенно с неожиданной стороны (особенно, если ребенок с серьезной психологической травмой или сильным расстройством привязанности), и чаще всего далеко не с самой лучшей. Сразу вспомнилась статья Гелии Харитоновой «Хочешь узнать, кто ты – усынови ребенка». Все, о чем она пишет, я в полной мере прочувствовала на себе. Еще лучше об этом написала Марьяна Олейник в заметке «Дети, что приходят брать»: «Именно такие дети подарком своим несут не активную, на солнечной стороне - жизнь, радость, а теневую, заблокированную в нашей боли. Они будто подрывают все сокрытое, сдирают маски, провоцируют на изменения, снимают защиты, они обнаруживают сокрытое, выводя на свет - тайное, куда я, или вся моя семья не собирались смотреть - этакая грязь, заметенная под коврик, этакие скелеты в шкафу. Эти дети создают самую страшную ломку - круша наш перфекционизм, хорошесть на правильно выполненных условиях, делая нас уязвимыми - либо правда любимыми и принятыми - собой и другими, либо нет». ( http://okean-v-butylke.livejournal.com/584019.html )
За первые же три дня мне удалось в полной мере осознать, почему часто после приема ребенка в семью распадаются семьи. Дело не в том, что дети так измываются над родителями и братьями-сестрами, что один из супругов предпочитает спастись бегством (хотя вероятно и такие случаи бывают). Дело в том, что сами супруги предстают перед собой и друг перед другом совершенно в другом обличии. В таком, которое люди обычно либо скрывают, либо не подозревают о его существовании или о возможности его возникновения при определенных уловиях.
Казалось бы, что может быть благороднее – принять ребенка, оставшегося без попечения родителей в семью, ребенка с очень непростой судьбой, ребенка, за которым не разбежались ездить другие приемные родители? Последнее, кстати, было одной из причин, почему я решила, что поехать нужно именно мне. Если не я, то кто же? Такой вот здоровый, как мне тогда казалось, альтруизм.
И вот это самое богоугодное дело подняло со дна моей души всю тину, которая там покоилась годами. Маленькая девочка с большими голубыми глазами и изуродованной сиротским адом душой в моей душе тоже будоражила адские отзвуки. Эти отзвуки с каждым днем все сильнее заполняли мою душу и пытались стать моей сущностью.
Я очень тщательно готовилась к тому, чтобы принять в семью ребенка, прошла ШПР, читала много литературы и статей, смотрела семинары, общалась с состоявшимися приемными родителями. Разумеется, я не могла заранее знать, что ожидать от приемной девочки (к этому, как я поняла, совершенно невозможно подготовиться), но мне казалось, что свою-то реакцию на происходящее я могу предугадать. Я прекрасно знала, как я буду выходить из той или иной ситуации, что я буду говорить, что я буду делать, что я буду чувствовать. А на деле… На деле мое состояние было схоже с контуженным, которого постоянно со всей силы бьют под дых, так, что ты на протяжении нескольких недель он не может элементарно набрать полные легкие воздуха, прийти в себя и понять что же на самом деле происходит. Такой вот своеобразный затяжной нокдаун.
Вспоминалась еще одна статья, Светланы Батуриной «Заметки приемной мамы»: «Надо постоянно помнить: от чужого меньше отдачи, чем от своего, и забывать себя нельзя. Надо свои интересы соблюдать. Давать себе отдых. Как в самолете: сначала надеть маску на себя, потом на ребенка». Вот только маску надеть возможности совершенно не было, и делегировать свои полномочия тоже было некому.
Я попалась в двойной капкан, самонадеянно нарушив два основных правила. Для начала я решилась принять в семью ребенка всего через несколько месяцев после появления малышки, когда вся наша семья еще находилась в адаптации к новому члену. Материнские гормоны явно не способствовали объективно оценить внутренние ресурсы, я чувствовала в себе силы, которых на самом деле не было. К тому же Марина стала старшим ребенком в семье. То, что этого нельзя делать, предупреждают все психологи, но мне так запала на сердце эта девочка, что я все же решила рискнуть. Наивно полагала, что справлюсь.
В итоге, первый шквал адаптации меня не только сбил с ног и лишил возможности дышать, но и затягивал в пучину, отнимая возможность хоть как-то контролировать себя и корректировать происходящее. Теперь главное было просто выжить, а уже потом можно будет подумать, как выплывать…
Как я представляла себе адаптацию? Ну, во-первых изначально я выспавшийся, здоровый человек. Во-вторых, постоянно обнимаю и держу на коленках или руках ребенка, который долгое время был лишен материнского тепла. В третьих, терпеливо отвечаю на все вопросы и проговариваю, проговариваю все подряд и каждую ситуацию в отдельности. И, разумеется, я не буду поддаваться на манипуляции, ведь я во всеоружии, предупреждена, значит вооружена. Ну, в общем-то, достаточно. Можно опускать занавес. Потому что…

Когда Марина была расстроена, ее невозможно было ни обнять, ни поцеловать, ни посадить на колени. Когда она была в хорошем настроении, ей это было не нужно, она сразу отстранялась и избегала любых контактов. Она даже ни разу не посмотрела мне в глаза! Даже когда я заглядывала ей в лицо, ее глаза поймать было невозможно. Вообще Марина не была способна находиться рядом хоть какое-то непродолжительное время, но и в стороне она быть не желала. Поэтому все было дергано и нервозно. Что-то говорить, объяснять не было смысла, потому что девочка не слушала, не слышала, ей и это тоже было не нужно. Она постоянно «трещала» без умолку, но ей требовался не разговор, а просто сам процесс, заполнение пустоты. Ну а по поводу здоровья и сна… тут вообще без комментариев.
Никакого «медового» месяца у нас не было. Марина не пыталась понравиться или подстроиться, она с первого дня стала стремиться «прогнуть» мир под себя. Единственное, что поддерживало меня это гормоны счастья, которые зашкаливали у меня с первой нашей встречи. И в те минуты, когда не было истерик и ругани, меня переполняла нежность, радость и неуемное желание «тискать» и заботиться о ней. Опять гормоны… И опять никакой трезвости ума.
Любила ли я ее? Скорее это была влюбленность. Вряд ли это можно назвать безусловной любовью. Нет, я не могла принять ее истерик, я не могла принять ее умышленного вредительства, я не могла понять ее стремление постоянно держать всех вокруг в раздраженно-гневном состоянии. А она это делала, и делала умышленно. Я не сразу это поняла, и было крайне неприятно осознать, что мной манипулировали с самого первого дня.
В спокойные времена, Марина вдруг выдавала:
- Мама, по зеркалу нельзя стучать, оно может разбиться…
Как? Ты же не слышала! Ты же, подобно аутисту, ушла в себя, отстранилась от мира, упорно твердила о чем-то другом! Ты не осознавала реальность! Значит все это игра, просто попытка самой взять ситуацию под контроль и повернуть ее в нужном для тебя направлении? Неприятная новость… А я велась.
Очень часто я срывалась и переходила на крик, сначала потому что нормальный голос игнорировался, а потом уже сама не могла прийти в себя. Первые недели две в квартире стоял постоянный ор, разновозрастных голосов. Но Марине этого было мало, она сразу поняла, что может влиять на меня и требовала ежеминутного внимания самым безотказным способом – негативным. А чем его вызвать, можно было найти методом простого перебора. Так, пока я была в ауте, не понимая, что же происходит, девочка подобно опытному психологу быстро нашла все мои слабые места и «раскусила» мой характер. Заодно и мне все это показала, выполняя функцию своеобразного зеркала души.
Как-то перед сном обстановка была не самая спокойная, малышка с высокой температурой плакала не переставая, сын тоже был болен и постоянно капризничал. Девочка все это быстро оценила и решила вернуть себе приоритетное место в семье.
- Марина, переодевайся и ложись спать скорее.
- Хнык-хнык
- Что случилось?
- Я не могу снять платьееее!!!
На ней был домашний трикотажный сарафан, сшитый по принципу майки, снять его можно было без труда, даже одной рукой. Но Марина специально растопырила локти, а руками тащила сарафан не вверх, а в разные стороны. Я, держа на руках кричащую малышку с градусником под мышкой, протянула руку, чтобы помочь. Но Марина отстранилась. То ли ей неприятно было то, что я ей помогаю, толи хотелось, чтобы я оставила малышку и полностью переключилась на нее. Я тогда не разобралась, да и не до этого было. Голова гудела от постоянных криков, капризов, хронического недосыпа и переутомления. Поэтому я просто сказала дочери:
- Марина, ты справишься. Ты умеешь переодеваться сама. Надевай пижаму и в кровать.
- ХНЫК-ХНЫК!!!
Я прекрасно помнила самый первый день в нашей семье, вернее даже ночь. Марина в темноте нашла свои платье и колготки на спортивном комплексе, наощупь вывернула их лицевой стороной и надела правильно!!! А теперь она не могла снять трикотажный сарафанчик? Ну, это было бы просто смешно, если б случилось в другое время. А тогда мне было совершенно не до сарафанчика, во мне закипало неконтролируемое раздражение. Если Марине не нужна моя помощь, да и забота вообще (она ежедневно, раз за разом ее отвергала), зачем весь этот концерт? Чего она пыталась добиться, чтобы я оставила болеющих детей без своей заботы? Ради чего? Просто ради того, чтобы другим детям было плохо?
- АААааааыыыЫЫЫЫЫ!!! Я не мОжу! МАМА!!! Я не мОЖУ!!!!
Я сделала еще несколько попыток помочь ей. Каждый раз девочка отстранялась, изворачивалась, продолжая кривляться и с криками-причитаниями растягивать сарафан в разные стороны. Возможно, в данной ситуации и был какой-нибудь мудрый выход, но в тот момент я уж была раздражена до предела. И этот сарафанчик… !!!
- Марина, успокойся и сними сарафан! Просто успокойся и у тебя все получится!!!
Ну конечно, никто успокаиваться не собирался, да и не хотел. Я вышла давать лекарства малышке и только через полчаса вернулась к Марине. Она все также орала, валяясь на полу, выгибаясь и размахивая конечностями в разные стороны, и продолжала растягивать платьице вытянутыми руками.
- Марина, ты совсем-совсем не можешь сама снять сарафанчик? – Я была похожа на вулкан перед извержением.
- Совсем не могу!!!
- А давай ты все же успокоишься и попробуешь? Как я тебя учила снимать вещи?
Марина, кривляясь, делала рывками какие-то несуразные движения, изображая всю «тщетность» попыток выполнить мою просьбу.
- Марина, ты правда не можешь сама снять это платье?
- Не могууууу!!!!
- Тогда я помогу тебе! – рывком одной руки я освободила ее от сарафана, скомкала его и зашвырнула на шкаф. Марина опешила и сразу затихла. Но поняв, что же случилось, она залилась слезами.
- Где мое платье? Где мое платье?!
Ей на самом деле было его жало. Это было ЕЕ платье, не общее, не обноски за кем-то, а ее личное платье, которое ей купила мама. Она еще долго сидела на ковре и тихо оплакивала «утрату». А я, после того, как дала выход своему накопившемуся за несколько дней раздражению, теперь немного приходила в себя.
Платье, кстати, я ей не вернула. И объяснила Марине, что каждую вещь, которая будет так сильно расстраивать мою дочку, постигнет та же участь.
Через пару недель еще один мой подарок пал жертвой моих нервов. Была у Марины красивая розовая коробочка с бантиком, в каких обычно дарят украшения. В этой коробочке она хранила свои резиночки и заколочки. Вот только обращалась она с ней весьма небрежно, бросала ее где попало. А я все пыталась приучить ее следить за своими вещами, в том числе за аксессуарами. В один прекрасный день собирались куда-то, оделись уже в куртки и сапоги, смотрю лохматая красота-то моя. Прошу:
- Принеси мне шкатулочку с заколками.
Марина пошла в комнату, и довольно долго не появлялась. Через время заглядываю, а она во всем уличном залезла на второй ярус кровати и хнычет там потихоньку.
- Марина, ты что там делаешь? Я просила принести шкатулку!
- Мама, она сама туда залезла!
- Кто залез?
- Я ее искала-искала, смотрю, а она туда, в ящик залезла. А там глубоко, я не мОжу достать!!!
- Так может это ты ее сама туда кинула?
 - Нет, я ее на место поставила. Это она самааааа!!!!
Я легко могла понять, что Марина, изучая новую мебель, пробовала в разные места положить свои вещи. Можно смириться и с детскими фантазиями, и желанием скрыть правду, чтобы избежать наказания. Но мне было непонятно ее постоянное стремление врать на пустом месте. Она это делала ежеминутно, причем в тех ситуациях, когда это абсолютно было лишено смысла. Ее ложь настолько была не похожа на обычную детскую, что я даже не могла запомнить, что именно становилось в тот или иной момент ее предметом. Все происходило так нелепо, будто Марина ни в грош нас не ставила, принимала за полных идиотов. И поэтому встраивала некую невидимую преграду между нашими мирами, закрывая возможность к выстраиванию хоть какого-нибудь диалога. Это тоже постоянно подтачивало силы роителей и забирало внутренние ресурсы. Поэтому, наткнувшись в очередной раз на вранье, на этот раз вполне объяснимое, я вспылила. Почему именно в этот раз? Не знаю, может потому что «не вовремя», а может, потому что наболело, и это оказалась та самая «последняя капля».
- Ах, сама?!! Ну, давай посмотрим, что она еще умеет делать сама! Ой, смотри, она вылезла! - Марина с видом победителя уже тянула руки к коробочке, - О-па, она сама куда-то побежала! Стой!!! Представляешь, она САМА куда-то спряталась!!!! Так спешила, что даже заколочки все рассыпала!
- Мама, где моя коробочкаааа?
- Спряталась. Сама!
Шкатулка нашлась в мусорном ведре. Марина тогда уже знала, что оттуда ничего доставать нельзя.
Девочка, всхлипывая, села на пол, оплакивая свою потерю.
- Мама, зачем ты выбросила коробочку? – спросил опешивший сын. Ему было непривычно мое поведение, и он заметно нервничал.
- Коробочка плохо себя вела, не слушалась свою хозяйку и маму тоже не слушалась, вот она и пострадала. Нет больше коробочки. Так было, Марина?
- Да, - всхлипывая, ответила девочка.
- А может, коробочка не виновата на самом деле? Может это ее хозяйка врет маме? А?
- Нет, не врет…
- Так коробочка сама туда залезла?
- Да.
- У нее есть ножки и ручки?
- Да, есть.
- Тогда коробочка сама виновата. Ее больше нет!
Я выпустила пар. Теперь я уже понимала, что погорячилась. Никогда не думала, что могу сорваться из-за такой мелочи и была неприятно удивлена своей несдержанностью. Неужели это я? Разве я такая? А если нет, то почему я поступаю именно так? Я видела себя совершенно в непривычном свете. И это доставляло мне немалые страдания.
После того, как я дала волю гневу, ко мне снова вернулась способность объяснять и проговаривать:
 - Марина, я всегда готова тебе помочь. Очень просто сказать: «Мама, я забросила коробочку в ящик и не могу теперь достать сама. Помоги мне, пожалуйста!» И коробочка была бы цела, и у нас с тобой было бы сейчас хорошее настроение. Маме надо говорить правду. Мама всегда поймет и поможет.
Фух! Можно теперь собираться на улицу. И надо еще придумать, где же Марина будет хранить свои заколочки. Так хочется, чтобы у дочки были все эти атрибуты девчачьего счастья.
Еще один случай помог мне по-другому взглянуть на дочку. Как-то поздно вечером я уложила двух болеющих малышей спать, Марина же, конечно, спать не желала и другим не давала. Уже близилась полночь, и я не могла жертвовать сном всех членов семьи, в угоду дочери. Поэтому я взяла Марину и отнесла на кухню, где ужинал папа.
- Марина, если не хочешь спать, посиди здесь с папой, хорошо?
- НЕЕЕЕЕТ!!! Я хочу ТУДААА!!!
- Хочешь я с тобой порисую?
- Я хочу туда!!!
- Там спят дети. Их будить нельзя.
- Я хочу туда!!!
- Там темно, поиграть в комнате ты сможешь завтра утром. А сейчас посиди с нами на кухне.
- Я хочу ТУДАААА!!!!
- Ты хочешь спать?
- НЕЕЕТ! Я хочу ТУДААА!!!
Она рьяно вырывалась, орала, падала на пол. Ну почему все это должно происходить именно ночью? Вот что делать? Ее бесспорно жалко, но и остальных детей тоже, на почве постоянного недосыпа у них уже начались проблемы со здоровьем. Соседям такие вопли тоже мешали спать, а там тоже маленькие дети. Снотворное и успокоительное на нее не действовали, по крайней мере, в детских дозах. Увеличивать дозы я не рисковала.
Зачем ей в детскую, было для меня загадкой, там уже было темно и тихо – скукота. А она именно этого всегда старалась избегать – темноты, тишины и одиночества.
Однако расторможенной нервной системе Марины уже было без разницы, отчего прийти в крайне раздраженное состояние. Девочка упала на пол и, изворачиваясь от наших рук, с бешеными криками пыталась выползти в коридор.
- Марина, побудь здесь!
- НЕЕЕЕЕЕТ!!!! ААААААА!!!!!! - девочка металась из стороны в сторону.
Тогда я попыталась закрыть дверь, чтобы хоть немного приглушить ее крики. Тут Марина продемонстрировала не дюжую силу, сноровку и … отсутствие инстинкта самосохранения. Она стрелой рванулась к двери, норовя попасть головой как раз в захлопывающуюся щель! Поначалу я подумала, что она чего-то испугалась и в панике пытается вырваться из замкнутого пространства. Но когда я отошла от двери, девочка выход из кухни ее сразу же перестал интересовать. Успокаивая и объясняя, я снова попыталась закрыть дверь. И вновь она раз за разом бросалась к двери, подставляя голову в самый опасный момент. Зачем? Мне было не понятно. Но это было и не важно. Главное, что я отчетливо увидела, что в состоянии истерик мозг ее не отключался, она точно знала, что хочет сделать, и не боялась возможной боли, которую придется испытать. Ее движения не были беспорядочными, как казалось мне первое время, они были отчаянные, но точные.
Я сразу же вспомнила многочисленные случаи, когда Марина в последний момент так же броском, засовывала пальцы в закрывающуюся дверь (это она делала в спокойном состоянии, слезы были уже потом). Получается, у нее был некий стереотип поведения, который она использовала, совершенно ясно оценивая ситуацию. Цель была за гранью моего понимания, увы.
После этого происшествия я начала более трезво приглядываться к поведению Марины во время «припадков». В истериках, которые меня так пугали по началу, стали вырисовываться некоторые особенности. Она и в самом деле «заводилась» порой на пустом месте. Возможно, ее нервная система не выдерживала постоянного напряжения, ее факторы возбуждение во много раз превышали факторы торможения и, в конце концов, она срывалась на крик и слезы. Можно было приблизительно отследить, в какое время ее капризы закончатся воплями и катанием по полу. Спала она по-прежнему мало и плохо.
Еще я заметила, что когда она размахивает из стороны в сторону руками, ногами и головой, то это тоже носит не беспорядочный характер. Она сама подползала как бы невзначай к самым острым углам и билась об них.
С криками тоже оказалось много произвольного, частично Марина сама себя накручивала, и временами «играла» на публику. Когда она горько плакала в коридоре, а мы находились в комнате, то она, желая привлечь внимание, кричала все громче и громче. Если с нашей стороны реакции не было, то она переходила на ор, истошный, а потом замолкала и прислушивалась – идем или нет. Нет? Тогда я еще громче покричу.
Истерики-припадки у нас прекратились, постепенно сошли на нет. Сначала они стали короче, потом реже, еще позже они случались только когда папа был дома (как правило, на выходных). Через месяц-полтора они перестали появляться вообще. Остались капризы, частые, это да. Нытье, хныканье, по любому поводу, ну и простые ист
Тип трахает в жопу подругу стоящую раком | порно и секс фото с аналом
Студенты устроили сексуальную вечеринку на пикнике | порно и секс фото с молоденькими
Пухлая девка пытается засунуть толстый огурец в жопу