Марина Хамада: «В Африке нужно стоять за свой продукт»

Во времена СССР тысячи советских граждан жили и работали в Африке, однако к началу 90-х большинство из них покинули континент и вернулись к обычной жизни.

О том, как живётся и работается в Африке тем, кто остался, почему отечественная техника проигрывает на местном рынке и какие перспективы ждут российский бизнес в Алжире рассказала Марина Хамада, глава службы хроматографического анализа алжирской государственной нефтегазовой компании «Сонатрак».

RA Journal: Вы — русская, занимаете одну из ведущих инженерных должностей в «Сонатраке», крупнейшей корпорации Африки. Как так вышло?

Марина Хамада: Я родилась и выросла в Баку. Закончила там Институт нефти и химии, где и познакомилась с будущим мужем, алжирцем Буджемой. После института, в 1984-ом, мы поженились, а ещё через год переехали в Алжир.

Тогда Бумердес был университетским центром. Как ни странно, алжирцев в городе было мало, чего не скажешь об иностранных специалистах. Очень много было советских, Бумердес говорил по-русски. Бывало даже, иду по улице с алжирской свекровью, налево-направо всем на русском «здравствуйте», а она смеётся, спрашивает, есть ли здесь алжирцы. Сейчас у нас русских почти нет, все к началу 90-х обратно в Союз вернулись.

Сначала я воспитывала детей, учила сразу 2 новых языка: арабский и французский. Потом стало свободнее, и я вышла на работу в госкомпанию «Сонатрак». Пока не было гражданства, работала по годичным контрактам для иностранцев, затем на постоянной основе. Сейчас у меня репутация человека, который не боится работы и делает её качественно.

Удивительно, учитывая, что Алжир — закрытая, в общем, страна, где мало иностранцев, контроль за ними. Вы такая одна в «Сонатраке»?

Знаю ещё как минимум двух выходцев из СССР. Да, иностранцу, особенно без гражданства, попасть в «Сонатрак» достаточно сложно. Наверное, играет роль традиционный уклад алжирского общества.

Вы даёте заключения по составу газа, от вашей подписи зависит оценка инвестиционных перспектив проектов, решения на миллиарды долларов, в конечном счёте. Сталкиваетесь ли вы с давлением? Просьбами «подумать» над цифрами ещё раз?

С прямым давлением не сталкивались, но курьёзы случались. Сделали однажды анализ для одной иностранной компании: у них сухой газ, т.е. в основном метан, с минимальными примесями. А они говорят, — найдите нам, пожалуйста, жидкие фракции! В сухом газе.

Долго объясняла, что это невозможно. Может быть намекали на коррекцию результатов исследования: приписать газу тот состав, которого у него нет, чтобы повысить коммерческую привлекательность проекта.

Вы наверняка участвуете в закупках оборудования. Скажите, есть ли среди поставщиков российские компании? Как алжирцы их воспринимают?

Алжир российским оборудованием пользуется, закупают его через посредников, в основном, европейских. Были попытки производителей самостоятельно или через агентов выйти на местный рынок, но пока безуспешно — недостаточно подготовлены, наверное.

Это плохо, ведь здесь у российского оборудования очень хорошие шансы на успех. Во-первых, оно качественное. Во-вторых, даже самые высокие российские цены оказываются ниже тех, с которыми мы работаем на постоянной основе. Но есть несколько важных моментов, которые наши компании не учитывают.

Были попытки производителей самостоятельно или через агентов выйти на местный рынок, но пока безуспешно — недостаточно подготовлены, наверное.

Например, российская компания заинтересована продать оборудование в Алжир. Мы смотрим их каталоги, цены, они получают неформальное одобрение со стороны сотрудников, нам всё подходит. Мы объявляем тендер, и вдруг они предоставляют неграмотно составленное коммерческое предложение, которое не соответствует ни их собственному каталогу, ни нашим запросам, и из-за этого оборудование не проходит квалификационный отбор.

Бывает ещё, что российские компании рассчитывают как-то договориться и всё оформить неофициальными путями, не участвуя в тендере. Но в Алжире это не работает: уголовная ответственность.

У нас процедура закупок достаточно длительная, но простая. Нужно пройти 3 этапа отбора: проверка предоставленных документов, затем оценка технических характеристик и ценовой конкурс. После этого выносится решение. Есть нюансы по условиям банковских гарантий, но в целом, это прозрачный процесс, который должен соблюдаться.

Какие ещё ошибки совершают российские компании?

Некоторые отдают продажи неквалифицированным посредникам, которые в итоге не могут или не хотят хорошо представить продукт. Такой опыт у нас тоже был.

Казанская фирма решила участвовать в тендере, но иорданские посредники серьёзно завысили цену, предоставили неправильный пакет документов. Конечно, в итоге ничего не получилось.

Важно не отстраняться от процесса, доказывать соответствие продукта техническим требованиям, стоять за него без какой-то ложной интеллигентности.

Бывает такое, что российские компании предоставляют нам описание продукта и на этом останавливаются, теряется инициатива. Складывается впечатление, что они хотят приехать только на подписание контракта. Или лучше вообще не приезжать, а просто получить деньги.

На этой стадии важно не отстраняться от процесса, самим доказывать соответствие продукта техническим требованиям, стоять за него без какой-то ложной интеллигентности.

В последнее время существенно упростились процедуры участия в закупках для иностранных компаний. Уже не везде требуют документацию на французском, например. Сейчас Алжир ищет инновационные технологии и оборудование, новые разработки. Его не интересуют «вчерашние» решения, даже проверенные и испытанные. Дороги открыты: приходи, работай на здоровье.

Есть какая-то ниша, в которой чувствуется недостаток предложения с российской стороны?

Самый большой спрос у нас сейчас на обучение специалистов. Огромные деньги вкладываются в повышение квалификации сотрудников, различные тренинги. Причём востребована не теория, а практика, обучение без отрыва от производства, on the job training — это перспективная ниша для российских решений.

Приезжают, например, наши выпускники-буровики на месторождение. И что им делать? Они ведь скважины только на картинке в учебнике видели. Повторно тратится время и ресурсы на их обучение на месте. Поэтому да, если есть возможность, то нужно именно в этом направлении развиваться. Все в этом заинтересованы.

On the job training — это перспективная ниша для российских решений.

Раньше возможность практики, работы с реальным оборудованием прямо во время обучения была сильной стороной советского образования здесь, в Алжире. Какое-то оборудование с тех пор у нас в университетах осталось и до сих пор используется. Этот опыт СССР располагает к российским компаниям.

Как живётся в Алжире? 

Мне здесь нравится, хорошие люди. Пока не было алжирского гражданства, сталкивалась с некоторыми сложностями. Например, в Алжире отслеживаются перемещения иностранцев по стране, необходимо получать особые разрешения. Из-за повышенного внимания к требованиям безопасности, которые, возможно, сейчас уже не так актуальны, и сложилась непростая ситуация с въездом российских граждан в Алжир.

Да, мы сами столкнулись. После прилёта провели в аэропорту около часа в ожидании полицейского конвоя и завершения всех проверок.

Да, нужно ждать полицию и завершения всех проверочных мероприятий, которые зачастую затягиваются. Это относится и к туристам, и к тем, кто в Алжире живёт без местного гражданства. Надеемся, что эти процедуры для российских граждан облегчат, и их поток в Алжир увеличится.

Алжир — отличное место для туристов. Мягкий климат, Средиземное море, римские руины и пустыня с уникальными наскальными рисунками.

Думаю, Алжир не пользуется популярностью у российских туристов из-за того, что им непросто получить туристическую визу. Так же и с алжирскими туристами в России: иногда местные турфирмы устраивают туры в Москву, в Санкт-Петербург, но они практически недоступны населению из-за высокой цены, да и случаются очень редко.

ХАМАДА (ДАВТЯН), Марина Эдуардовна

Родилась в 1960 г., в г. Баку, Азербайджанская ССР.

В 1983 г. закончила Азербайджанский институт нефти и химии по специальности нефтехимия (технология основного органического синтеза).

С 1997 г. — сотрудник алжирский государственной нефтегазовой компании «Сонатрак».

В 1997-2005 гг. — инженер Алжирского института нефти (в 1999 г. вошёл в состав «Сонатрак»).

В 2009-2017 гг. — инженер Центра исследований и развития «Сонатрак».

С 2017 г. — глава службы хроматографического анализа Центра исследований и развития «Сонатрак».

В отделе работает 6 человек. Служба осуществляет контрольные измерения по всем производственным проектам «Сонатрак», выполняет работы в интересах сторонних заказчиков, в т.ч. смешанных и иностранных компаний алжирского энергетического сектора.