Мамаша в белом белье круто выглядит

🔞 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ТУТ 👈🏻👈🏻👈🏻

Мамаша в белом белье круто выглядит

"Искусство кино" | Архив | 2015 | №7, июль | Vipera Renardi. Сценарий
На руке у меня висела, изящно согнувшись, маленькая ручная гадюка. Я любил ее.  
Центральный астраханский пляж усыпан полуголыми телами и мусором. Справа гудит автомобильный мост. Марина лежит-загорает в открытом купальнике на пляже на берегу Волги. Марине лет около тридцати-тридцати двух. Мы видим ее снизу вверх – от крупных ступней выше.
Она – смуглая от загара, очень длинная, худая, с бесконечными ногами, острыми коленками, выпирающим пахом, узкими бедрами, плоским животом, маленькой грудью, длинной шеей, немного сплющенным носом и короткой копной темных волос с челкой. Нос Марины прикрыт бумажкой, чтобы не обгорел. На части шеи, плеча и руки до локтя – шрам, плохо различимый из-за солнца. Марина слышит какой-то звук, поворачивает голову, видит калмыка и русскую девушку. Им лет по семнадцать-восемнадцать. Парень лежит на девушке, а она на животе, на полотенце. Парень держит девушку крепко за локти и что-то тихо говорит ей – будто хищник схватил жертву. Парень очень темный – загоревший, девушка светлее. Вода капает с него на нее, видно, он купался, а она нет. Нам становится немного слышнее: парень поет ей что-то по-калмыцки. Парень замечает взгляд Марины, она отворачивается, приподнимает голову, смотрит вперед на кого-то, снова опускает голову, закрывает глаза.
Марина с сыном Антоном лет четырех-пяти в воде, она держит его на руках и подпрыгивает на месте.
МАРИНА. Баба се-я-ла го-ро-х, прыг-скок, прыг-скок…
Антон, как ему и полагается, смеется. К пляжу приближается лодка. Гребет тощий и жилистый белобрысый парень, совсем юный, лет шестнадцати. Везет двух больших теток в шляпах, темных очках и бриджах. Они, видимо, сестры. Одна все пытается щекотать гребца по спине. Вторая хохочет и кричит: «Не отвлекай, перевернемся!» Потом вдруг вторая показывает пухлым пальцем куда-то вниз, на воду. Там плывет большая гадюка. Весло почти задевает ее, но тварь, будто не замечая, деловито движется дальше – к берегу. Среди купающихся раздаются крики: «Гадюка! Гадюка!» На пляже тоже. Некоторые выбегают из воды, а оставшиеся кидаются в разные стороны – подальше от того места, где плывет змея. Марина спешит из воды с Антоном на руках. На пляже и в воде все застывают – наблюдают за тварью. Гадюка, подняв голову, приближается к берегу, выползает на песок и направляется в кусты. Проползает неподалеку от старающейся не дышать Марины. Девушке калмыка страшно, она пытается встать, но калмык стискивает ее руками и ногами, она не может пошевельнуться. Змея проползает мимо, девушка зажмуривает глаза от страха. Калмык молча и хмуро наблюдает за змеей, не ослабляя хватку. Когда гадюка скрывается в кустах, загорающие и купающиеся отмирают. Калмык отпускает девушку, она сталкивает его с себя, поднимается на ноги и со всей силы зло бьет его в грудь. Марина еще долго так стоит, потом оглядывает песок вокруг себя, опускает сына на землю и начинает быстрыми лихорадочными движениями вытирать его полотенцем.
Марина идет по бетонному мосту. На ней обтягивающая майка, вокруг бедер намотано пестрое парео. Жара плавит все вокруг, марево-мираж поднимается от дороги, по которой туда-сюда проезжают машины. За матерью, метрах в ста, плетется Антон в футболке, кепке и шортах. Громко и по-театральному неровно рыдает. Марина оборачивается, кричит.
МАРИНА. …Эта …самая плохая была – как такси, с шашечками! АНТОН. Я всего один раз искупался!
Марина останавливается, чтобы подождать сына. Смотрит вниз на реку, кладет руку на парапет. К Марине подходит непонятно откуда взявшийся молодой человек, улыбается, кладет руку на парапет совсем рядом с Марининой. Она поворачивает голову и спокойно смотрит ему в глаза. К ним приближается плачущий Антон. Молодой человек замечает ребенка и растворяется в жаре. Марина берет сына за руку и тащит вперед, по направлению к городу.
Антон увлеченно ест фисташковое мороженое. Все его лицо измазано зеленой массой. Они сидят в кафе на Кирова. Белая южная площадь с почтой на одной стороне и с белым шатром кафе – на другой. Посередине памятник. Стол и стулья в кафе новые, но пластиковые, красные. Через несколько столиков – пухлая молодая женщина с веснушками и длинными волосами, покрашенными из светлого в черный, и ее сын. Мама – русская, белокожая, сын – сильно с азиат­чиной. Мама приблизительно того же возраста, что и Марина. Ровесники и мальчики. Пухлая мать уткнулась в смартфон, впрочем, и Марина тоже достала свой. Мимо идут гуляющие семьи с детьми, студенты. Начинает темнеть, жара спадает. Еще мимо проходит человек в чалме и халате, развлекая туристов, он играет на дудочке что-то восточное. Марина и Антон провожают его взглядом. Внезапно от столика пухлой женщины с мальчиком раздается крик и глухой звук. Марина и Антон смотрят на них. Остальные тоже поворачиваются. Женщина держит сына за локоть одной рукой, а другой сильно лупит его по попе и со страшной ненавистью кричит, что часто в таких ситуациях кричат молодые матери: сколько еще можно терпеть его выходки, ей надоело и до каких пор все это будет продолжаться… Антон с удивлением и завороженным интересом смотрит на эту сцену.
5 В университетской аудитории Саша, тридцатичетырехлетний мужчина, красивый до женственности, высокий, нервный, бледный, с греческим профилем, неожиданно звонко и как-то неприятно старомодно читает стихи, и чтение это очень похоже на театральный плач Антона.
САША. …«Гож нож!» – то клич боевой, Теперь ты не живой. Суровы легини, А лица их в тени.
РУСАЛКА. Кого несет их шайка, Соседка, отгадай-ка.
Студенты в аудитории кто занят смартфоном, кто переговаривается, кто дремлет от жары. Саша отпивает воду из бутылки и снова принимается читать.
САША. РУСАЛКИ. Ио иа цолк, Ио иа цолк. Пиц, пац, пацу, Пиц, пац, паца. Ио иа цолк, ио иа цолк, Копоцамо, миногамо, пинцо, пинцо, пинцо!
Вдруг из аудитории раздается крик: «Ты чего кусаешься?!» Саша замолкает и не сразу, а очень медленно, будто боясь, поднимает голову. Студенты гогочут.
6 Марина ведет сына за руку по старому району мимо купеческих домов с резными балконами. Подъезд со старой деревянной дверью. Марина и Антон чуть не сталкиваются с двумя туристками, которые вываливаются из подъезда. Одна толстая, другая худая. У толстой на большой груди большой фотоаппарат. Марина и Антон останавливаются – дают им пройти. Антон с большим интересом смотрит на штаны-алладины на худой. Вслед туристкам из подъезда несется женский голос: «И нечего тут снимать!» Толстуха с большим фотоаппаратом возражает: «Ээээ! У вас, между прочим, очень красивый город, и мы его фотографируем!» Дверь хлопает. Голос кричит что-то неразборчивое про милицию. Толстуха вздыхает, разводит руками, будто говорит: а куда деваться, раз провинция и тут вот такие дикари… Поднимает камеру привычно, как ружье, и в упор фотографирует Марину с Антоном. Марина не успевает отвернуться – резко дергает головой. Толстуха закрывает объектив. Туристки уходят.
7 На улице стрекочут цикады. Почему-то именно из квартир их всегда слышнее всего. Марина в белом, открытом и коротком домашнем сарафане тушит баклажаны на сковородке. Раскладывает их по тарелкам. Антон, Саша и Марина сидят за столом, едят баклажаны вприкуску с серым южным хлебом. Антон похож на родителей, на обоих поровну, но почему-то он не очень красивый мальчик. Едят молча. Саша ест очень медленно, ковыряется в тарелке, как ребенок.
АНТОН. А мы с мамой на пляже сегодня видели змею. Она вышла из воды. САША. «Вылезла» – надо говорить. Да, здесь такое гиблое место. Много змей. АНТОН. Мама очень испугалась! МАРИНА. Ой, да ладно, что ты придумываешь! АНТОН (хихикает). Да! Я почуял! Испугалась, испугалась! Марина тоже смеется. Саша берет тарелку и уходит в соседнюю комнату, из нее на балкон, садится там на старый стул и продолжает есть. Марина выходит к нему, закуривает. САША. Ребенок смотрит. МАРИНА. И на тебя тоже, как ты тарелки хватаешь и уходишь. Что такое-то? САША. Ну надо же, спросила… МАРИНА. Ну ладно тебе! САША. Снова отказали. Ну скажи правду! Скажи, что тебе все равно!
Марина молчит. Кладет руку на перила и смотрит вниз, с балкона. Невысоко, второй этаж. В доме напротив, как это часто бывает на юге, лоджия квартиры на первом этаже достроена целой кирпичной коробкой в землю, так получается еще одна, дополнительная комната. На ее крыше загорает компания двадцатилетних. Переговариваются, смеются.
САША. У Андрея книжка в Москве вышла. МАРИНА. Ну так он же не свои стихи печатает… Он что-то там про чужие пишет. САША. Свои он тоже печатал. МАРИНА. Здесь. При университете. Покажи им. Ну этой вашей. Редакторше. Может, Андрей тебя порекомендует. САША. Меня ваше южное кумовство не интересует… Долго сидят молча. Саша подбородком показывает на загорающих. САША. Вот эта, крашенная светлым, училась у меня один семестр. Сбила в прошлом году человека на скутере… не насмерть, но покалечила. И ничего ей, загорает.
Саша снова принимается есть, а Марина уходит с балкона.
Марина красится перед зеркалом в ванной. На ней короткое обтягивающее летнее платье с надписью «Love is in the air». Накладывает тени, красит губы, ресницы, подводит глаза. Получается не то чтобы пошло, но все-таки чересчур. В Марине, возможно, есть мордовская или татарская кровь, и такой макияж выглядит на ней, как на кукле. Марина поправляет лямки на лифчике, чтобы не выбивались из-под платья, не обращает внимания на огромный шрам, покрывающий ее шею, плечо и руку до локтя. Понятно, что он у Марины давно, она уже смирилась с ним, не скрывает его и сама о нем почти не помнит или научила себя не помнить. Марина вставляет в уши крупные круглые серьги, надевает браслеты. Брызгается духами. Тут в ванную забегает Антон, снимает штаны, садится на унитаз. Марина морщится.
Марина протискивается мимо него, гладит его по голове. Берет свою высокую, широкую, плетеную из покрашенных в белый цвет толстых нитей сумку, чем-то уже сильно набитую, и еще один высокий пакет.
Марина стоит в единственной комнате маленькой хрущевки, где явно идет ремонт. В центр комнаты сдвинута мебель, закрытая покрывалами и простынями. На полу газеты. Марина ступает по ним своими крупными ногами в сандалиях на платформе. Усатый мужик, гораздо ниже Марины, вытаскивает из кладовки металлическую лестницу.
На улице стрекочут цикады. Марина в коридоре снимает серьги и браслеты, кладет их в косметичку. Снимает платье, аккуратно складывает его. Мы видим сверху ее худое тело, плечо со шрамом, торчащие вперед из поролонового лифчика груди. Марина надевает свободную футболку, бриджи, переобувается в тапочки, повязывает на голову косынку. Все немножко закапанное краской, поношенное. Марина закрывает окно и форточку. Она приступает к работе. Спокойным, уверенным движением наносит клей на полосы обоев, сворачивает их пополам, профессионально прикладывает к стене, медленно разворачивая с самого верха вниз, и осторожно, почти нежно гладит большой длинной ладонью. Время от времени она вытирает пот на лбу и щеках и то ли зевает, то ли пытается вдохнуть воздух от невероятной духоты.
Поздний вечер. Небо подрагивает звездами. Марина дома, за столом на кухне, красит ногти в алый. В дверь звонят. Марина открывает. На пороге дядечка лет пятидесяти пяти в не по погоде теплом шерстяном жилете, с сальными получерными, полуседыми волосами, с очень нервным лицом и изгибающимися от нервного состояния губами. Марина секунду думает, что Саша будет такой же в будущем, наверное.
МАРИНА. Что, плохо кому-то, Сергей Георгиевич? СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Это вам, Марина Константиновна, плохо.
СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Да-да, и вы знаете почему? МАРИНА. Потому что поздно уже, а я еще не сплю и с вами разговариваю. СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Потому что ваш сын – дьявол. МАРИНА. Ой, блин. . . Это что-то новое. Саааааш! СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Почему вы не хотите послушать меня? Принять меры.
МАРИНА. Саша, тут Сергей Георгиевич… Саша устало смотрит на соседа и уходит в комнату.
МАРИНА. Саша! СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Ваш муж догадывается, я уверен.
Он делает шаг вперед и наступает на ботиночек Антона. Марина видит, как ботинок сына почти полностью скрывается под поношенным тапком Сергея Георгиевича. Резко поднимает голову и смотрит на соседа.
МАРИНА. Если не уйдешь, позвоню в дурку и тебя заберут. Клянусь. СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Попробуйте посмотреть на него в зеркало при выключенном свете… МАРИНА. Так, всё, я иду к Серафиме Матвеевне.
Марина выбегает из своей квартиры и поднимается на верхний этаж. Сергей Георгиевич бежит за ней.
СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ. Лучше не стоит, она спит!
На кухне Марина, стоя на занавешенном кухонном гарнитуре в своей рабочей одежде, красит газовую трубу, идущую под потолком. Внезапно она слышит гулкий звук из вентиляционного отверстия, расположенного перед ее лицом. Отверстие закрыто старой, с клочьями грязной пыли решеткой. Марина спускается вниз, кладет кисть. Решетка какого-то отвратительного коричневого цвета, как и волосатые комья, висящие на ней. Марина забирается обратно, отверткой откручивает шурупы и снимает решетку. По ту сторону волосатые комья оказываются еще длиннее – они будто бы тянутся из глубины. Марина заглядывает в вентиляцию – там ничего нет, кроме грязных пыльных комьев.
13 Ночью цикады слышны еще сильнее. Марина и Саша на своем диване-раскладушке в полумраке. Марина в хлопковом открытом сарафане-ночнушке, извиваясь, опускается головой Саше в пах. Двигается некоторое время. Саша вдруг вскакивает, надевает какой-то полуженский халат, идет на кухню и пьет воду. Возвращается. Марина лежит на кровати солдатиком, неподвижно. Смотрит в потолок.
МАРИНА. Может быть, сходишь к врачу? САША. В нашу?! Или у тебя, может быть, в газпромовской кто-нибудь найдется? МАРИНА. Я схожу с тобой. САША. И что мне это даст? МАРИНА. Поезжай в Москву. САША. На какие шиши? МАРИНА. Да есть там хорошие врачи и бесплатно. И жить есть где. Да и деньги найдем, если надо. САША. Я не поеду Москву. Не с чем! Марина закрывает глаза, отворачивается, чтобы спать. САША. А ты все время только об этом и думаешь!
Лежат некоторое время молча. Саша вдруг хлопает себя по шее, потом по плечу. Вскакивает, включает свет. Хватает газету, становится ногами на диван, начинает в исступлении бить стену газетой. Марина лежит с закрытыми глазами.
Полосы тех самых белых обоев, которые клеила Марина, свешиваются лианой по стене. Рядом усатый хозяин квартиры.
МАРИНА. Вы открывали окна? ХОЗЯИН. Вы свой непрофессионализм на меня не сваливайте! МАРИНА. А я говорила – не открывать! ХОЗЯИН. И что, поэтому все отклеилось? Не смешите! Остаток платить не буду! МАРИНА. Что, на мне сэкономите, а потом сами доклеите, да?
Марина дергает обои за свешивающийся край. Полоса рвется. Хозяин кидается к стене, будто хочет ее защитить.
Марина на Больших Исадах – это старинный крытый рынок со сводчатым потолком. Гул, обычная рыночная суета. Народу полно, видимо, выходной или праздник. В самом начале, у входа, клетки с чирикающими птицами. На прилавках серебряные, пестрые и болотные рыбины с крупной чешуей, огромные яркие помидоры с сахарной поволокой, крупные красные и желтые перцы, сваленные арбузы, как мячи у ворот между тренировками. «А вы гости? Гости – да?» – улыбается золотозубый рыботорговец в фартуке тем самым туристкам. Худая, высокая, в штанах-алладинах, улыбается в ответ. Другая, толстая, в шортах и майке, фотографирует лежащую рыбу своей большой камерой. «Да вы на жабры посмотрите, женщина», – рядом тетка с химией на голове и в фартуке показывает рыбу придирчивой женщине в очках. Марина останавливается в толпе, закрывает глаза и стоит непо­движно. Совсем рядом начинает петь мулла. Марину кто-то толкает, но она, не открывая глаз, стоит на месте.
Марина в своем белом домашнем сарафане гладит полотенце. За окном палит солнце. Антон завороженно смотрит мультик на компьютере. А Саша – по телевизору какой-то фильм про завоевание диких земель, кажется, это «Агирре, гнев божий» Херцога. Марина этого не знает, да и вообще она не видит из-за солнца, что происходит на экранах сына и мужа. Марина отставляет утюг, вдыхает и, пытаясь надышаться, подходит к балконной двери, хочет ее открыть.
САША. Не надо. Опять этих тварей слушать… МАРИНА. Задохнемся, значит.
Марина отходит от балкона и возвращается к утюгу. Доглаживает полотенце. Берет мужские трусы, смотрит на них, начинает гладить.
Марина с сыном идут мимо бывшей старообрядческой церкви за деревянным забором. Антон чуть впереди. Они приближаются к пустырю с камышами. Антон вдруг резко останавливается. Марина подходит к нему. Антон резко кричит и показывает рукой почти под ноги.
Марина берет сына на руки и отбегает. Он хихикает. Марина опускает его на землю. Берет за локоть и больно ударяет по попе, прямо как та мамаша в кафе.
Антон продолжает хихикать, не понимая ее и не чувствуя боли. Марина ударяет еще раз и еще раз. Наконец сын прекращает смеяться и смотрит на мать со спокойной ненавистью. Потом говорит.
Марина отпускает его локоть. Они вдвоем подходят к зарослям высокого тростника. Антон снимает штаны, Марина помогает сыну, он мочится. Жидкость затекает в камыши, где и правда проползает змея.
Галина собирает непослушные светлые волосы на затылок, закалывает их карандашом, отпивает воду из стакана и продолжает говорить. Свет на нее падает невероятно правильно, подчеркивает бледную северную красоту ее вытянутого лица, ее высокие скулы, добавляя цвет в ее светло-голубые глаза, освещает ее простое льняное платье. «Вы видели, она не отсюда. Не из этого мира», – будто говорит свет. Студенты, все до единого, смотрят на нее. Слушают, наслаждаются и думают: что она тут забыла, в этом пропахшем пылью, сухом городе, среди них? Саша сидит за партой, как двоечник, в последнем ряду и слушает, закрыв глаза. Галина заканчивает говорить. Зал молчит и искрит, будто хочет зааплодировать, но тут явно не принято. Галина поднимается и начинает собирать свою сумку. Студенты тоже, но делают это гораздо быстрее и тут же почти всей гурьбой окружают ее. Саша тоже приближается к столу и пытается рассмотреть Галину. Ее загораживают, наконец кто-то отходит, и мы видим, что Галина в длинном хлопковом сарафане и – беременная, месяце на седьмом. Она замечает Сашу, дежурно кивает ему и уходит, окруженная студентами.
Марина стоит у приоткрытой двери ванной комнаты. Там льется вода. Льется и льется. Марина говорит в щель.
МАРИНА. Помоги мне, ну пожалуйста. Ну пойдем, пожалуйста, зая, я тебя очень прошу. Я же знаю, что у тебя выходной завтра.
С Интернетом вообще трубень. Оттуда по нолям… Не знаю, может, кризис. Ну можешь делать вид, что ты не со мной. Ну так, не хочу одна. Ну пожалуйста.
Рано еще, но уже очень жарко. Саша и Антон идут вдоль набережной. Антон ведет себя, как все дети, которые гуляют не за руку. Останавливается, приседает, подбирает что-то, подходит к перилам, смотрит на воду. Он косолапит, это и раньше было заметно, но сейчас особенно очевидно, и Саше явно это не нравится. Он отворачивается от сына. Марина далеко от них, как будто действительно не с ними. Останавливается у фонарей через один, мажет поверхность карандашным клеем и наклеивает свое объявление с заголовком: «Ремонт квартир». Она движется быстро и начинает уже догонять мужа и сына. Саша оборачивается – видит, как спешит Марина, – берет Антона за руку и быстро ведет его вперед. Марина наклеивает очередное объявление. Со стороны города на пустую набережную выходит мужчина. Марина доклеивает объявление и бежит мимо мужчины. Он подходит к фонарю.
Парень-калмык с пляжа везет в лодке Марину, Сашу и Антона. Все молчат. У парня очень развитая мускулатура – мы видим, как движутся его упругие мышцы. Саша смотрит на берег, от которого они отплывают, смотрит с какой-то невыразимой тоской, будто его увозят навсегда.
Марина, Саша и Антон лежат на пляже – неожиданно похожие друг на друга: в темных купальных костюмах, темноволосые, лежащие на спине в одинаковых позах – сразу можно сказать: семья. Марина приподнимается.
МАРИНА. Пойду окунусь. Антон мгновенно бросается ей на шею. АНТОН. Я с тобой! МАРИНА. Сына… АНТОН. Ну мама! МАРИНА. Саш. . .
Саша д
Сладкая попочка раздетой невинной девочки
Раздетая Несса и её пизда
Обалденная грудь сочной стюардессы