Мальчик, который не верил в Санта Клауса

С утра мела метель, но после полудня она успокоилась, и лишь большие белые хлопья снега медленно и торжественно опускались в недвижном воздухе. В центре, наверное, все еще продолжалась предпраздничная суета; машины, увязая и буксуя в свежевыпавшем снегу, подъезжали к ярко сияющим витринами магазинам, гудели нетерпеливые клаксоны, играла музыка, сверкали и перемигивались разноцветные гирлянды, и вращающиеся двери выпускали все новых довольных покупателей, несущих в красивых фирменных пакетах коробки с подарками... Но здесь, на окраине, было очень тихо и совсем безлюдно. Лика, проваливаясь в снег почти по колено, брела по длинному переулку, куда выходили главным образом запертые ворота складов да глухие выщербленные стены старых кирпичных домов. Постепенно смеркалось — в конце декабря темнеет рано — но девочка не думала поворачивать назад. Она знала, что дома ее никто не хватится. Мать, как всегда, валяется на диване и смотрит по телевизору очередную мыльную оперу. Рядом с ней — здоровенный пакет с чипсами, куда она периодически запускает толстые, лоснящиеся от масла пальцы, а затем принимается шумно жевать, роняя крошки на пол, на диван и на свою засаленную безразмерную футболку, в которой вечно ходит дома. От этого занятия она отвлекается лишь затем, чтобы закурить вонючую сигарету во время очередной рекламной паузы; затем она долго утробно кашляет, колыхаясь всем своим рыхлым телом, говорит «вот дерьмо!» и возвращается к чипсам. На ее толстом животе лежит пульт управления телевизором. Когда мыльная опера заканчивается на одном из каналов, она переключается на другой.

Отец и вовсе завалится домой к полуночи, если не позже. Все зависит от того, насколько хватит денег у него и у его дружков. Единственная хорошая сторона жизни на пособие — отцу уже не хватает на то, чтобы самому напиваться так, как раньше. Но дружки часто его угощают. Собственно, из-за пьянства отец и потерял работу, хотя сам он уверен, что во всем виноват «этот хренов жид», управляющий Райхман. Дружки, конечно, ему поддакивают. Хорошо, если они сумели скопить к Рождеству много денег, чтобы как следует оторваться в баре. Тогда отец приползет домой совсем никакой и сразу завалится спать. А если он в праздник не доберет свою «норму», то придет злой и будет драться. Обычно они дрались с матерью, но перепадало и Лике. Поначалу девочка пыталась в такие ночи прятаться под кровать или в шкаф, но отец, не находя ее сразу, зверел еще больше, и, когда он все же добирался до ее убежища, ей доставалось втройне. Так что уж лучше было смиренно стерпеть несколько оплеух, стоя босиком на холодном полу и повторяя «я больше не буду, папочка». Что именно «не буду», Лика не знала, да и он, очевидно, тоже. Ему лишь важно было исполнить ритуал «воспитания».

Да, самый большой подарок к празднику, на который могла рассчитывать Лика — это что отец придет слишком пьяный, чтобы драться, и продрыхнет до середины следующего дня. О том, чтобы получить на Рождество что-то еще, хоть самую дешевенькую игрушку, она не смела и помыслить. Лишь один раз, когда родители, казалось, пребывали в хорошем расположении духа, она заикнулась об этом. Даже не в форме просьбы — просто принялась рассказывать, что дарили ее одноклассницам. Но мать, конечно, живо поняла намек. «Выкинь эту дурь из головы, девочка, — рявкнула она, — ты что, не знаешь, что твоего отца выперли с работы, и мы живем на пособие? Нам не хватает на еду (мать уже тогда весила хорошо за двести фунтов, а сейчас подбиралась к трем сотням), а ты думаешь обо всяких цацках! Ты что, возомнила, что ты хренова принцесса?»

Принцесса. Лика увидела ее в том самом магазине в центре. Конечно, купить она там не могла ничего, даже стакан колы в буфете на втором этаже. Зато там можно было медленно бродить часами, разглядывая витрины и полки. Каких только игрушек там не было! Вплоть до электрических автомобилей, в которых можно ездить, и маленьких детских мотоциклов — не говоря уже о шагающих роботах-динозаврах и радиоуправляемых моделях самолетов. Но посмотреть на мальчишеские игрушки было любопытно и не более чем. Лика равнодушно проходила мимо секции видеоигр и коробок с моделями для склейки, задерживалась возле плюшевых медведей, придумывая им имена (в самом деле, глупо ведь всех звать «Тедди»!) — а затем ее сердце сладко замирало. Она вступала в отдел, называвшийся «Мир Барби».

Здесь были Барби на любой лад и вкус, всех оттенков кожи и родов занятий. В строгих деловых костюмах и легкомысленных пляжных нарядах, в вечерних платьях и джинсах, невесты и молодые мамы, учительницы, спортсменки, стюардессы, даже русалка с хвостом и Барби в инвалидной коляске... Но больше всего Лике нравилась Барби-принцесса. В воздушном, словно бы летящем белом платье, с маленькой золотой короной на белокурых волосах, она казалась воплощением всего того светлого и радостного, о чем Лике глупо было даже мечтать. И все же не мечтать она не могла. Если бы... если бы однажды она смогла выйти из магазина, прижимая к груди заветную коробку...

Но даже просто стоять и смотреть на принцессу слишком долго было опасно. Мог подойти магазинный охранник и поинтересоваться, все ли у девочки в порядке и где ее родители. Лика ужасно боялась, что ее заберут в полицию; она была уверена, что в этом случае отец либо прибьет ее насмерть, либо покалечит. Один раз ей удалось убедить охранника, что у нее все замечательно, и с тех пор она избегала останавливаться перед витриной чересчур надолго. Она старалась запомнить, как выглядит принцесса, а потом идти и удерживать этот облик перед глазами...

— Девочка, а девочка!

Лика испуганно вздрогнула: ей показалось, что это опять охранник. Но она тут же очнулась от своих грез и сообразила, что стоит посреди занесенного снегом переулка. А к ней обращается возникший словно из ниоткуда Санта Клаус. В припорошенной снегом красной куртке с белой оторочкой, красной шапке с белым помпоном, красных штанах, сапожках и рукавицах. Лицо у него было тоже красное (хотя, конечно, не такое, как одежда), с окладистой белой бородой, а на плече он держал мешок — разумеется, красный, и явно не пустой.

— Хо-хо-хо, — сказал Санта Клаус, широко улыбаясь в белые усы, — здравствуй, девочка! С Рождеством! Что же ты оробела? Неужели не признаешь меня?

— Простите, — тихо сказала Лика, — я вас раньше не видела.

— Ты что же, — белые брови удивленно нахмурились, — не веришь в Санта Клауса?

— Мама говорит, что Санта — это... — «это все гребаная чушь», чуть не вырвалась у Лики точная цитата. — Что его не бывает, — закончила она.

— Хо-хо-хо! — брови поползли выше. — А кто же тогда я, по-твоему?

— Не знаю, — пробормотала Лика еще тише. — К нам в класс однажды приходил Санта Клаус. А Брик, он у нас самый хулиган, изловчился и дернул его за бороду. А она оказалась на резинке.

— Ну, я-то самый настоящий, — решительно возразил Санта. — И борода у меня настоящая. Не веришь — можешь потрогать, — он даже нагнулся, чтобы ей было удобнее.

Лика несмело шагнула вперед, потом еще раз, и осторожно коснулась бороды. Санта лишь поощрительно улыбался, и она слегка потянула. Осмелев, потянула сильнее, и наконец, обмирая от собственной наглости, резко дернула.

— Хо-хо-хо! — воскликнул Санта громче и отрывистей, чем прежде. — Ну ты и сильна! А теперь-то веришь?

— Ты и правда настоящий? — прошептала девочка.

— Ну так а я о чем тебе толкую?

Лика почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы — радости и обиды одновременно.

— Что же ты... раньше... не приходи-и-ил...

— Ну, ну, ну, — Санта снял с нее шапку и успокаивающе погладил по голове. — Не надо плакать. Ты права, я виноват, что не приходил прежде. Но, видишь ли, на свете столько детей, и всем надо раздать подарки! Не хватает времени, приходится полагаться на помощников, а они иногда подводят. Зато смотри, что я принес тебе сейчас!

Он снял с плеча мешок и некоторое время с заговорщицким видом копался внутри. А затем подмигнул Лике и извлек на свет...

— Барби-принцесса!

— Барби-принцесса, — подтвердил Санта, вручая девочке коробку с куклой.

— Она теперь моя? Насовсем? — Лика не могла поверить своему счастью.

— Конечно, насовсем. Где же ты видела, чтобы подарки дарили не насовсем?

— Спасибо, милый, дорогой Санта! — она попыталась его обнять, не выпуская куклу.

— И это еще не все! — прервал он ее излияния. — Я ведь задолжал тебе подарки за семь лет...

«За восемь», — могла бы поправить Лика, но не осмелилась.

... — вот сейчас ты их все и получишь. Только они остались у меня в санях. А заодно посмотришь моих оленей и сможешь их покормить! Хочешь?

— Конечно, хочу! — девочка запрыгала от восторга.

— Тогда идем! — он повернулся и зашагал по снежной целине переулка. Лика устремилась следом, стараясь попадать в его большие следы.

Не доходя до выхода на улицу, он свернул в какой-то узкий лаз между заборами, и довольно долго девочка не видела ничего, кроме бетонных стен по краям и широкой красной спины с мешком впереди. Затем заборы кончились, и они вышли к небольшому оврагу, по дну которого летом протекал ручей, но сейчас там лежал лишь глубокий снег. На другой стороне оврага в сгущающейся тьме стыли черно-белые деревья. Лика поняла, что они вышли к границе города, к которой вплотную подступал лес.

Санта начал решительно спускаться в овраг, и девочке пришлось последовать за ним. Спуститься было не сложно, но, когда пришлось карабкаться вверх, она запыхалась, и ей стало жарко даже в ее старой курточке, которая была ей уже мала. Санта лишь бросил короткий взгляд через плечо и продолжал быстро шагать по снегу между деревьями.

— Далеко еще? — жалобно спросила Лика, едва поспевая за ним.

— Нет, — ответил он, не оборачиваясь, — уже почти рядом.

— Темно уже, — неуверенно произнесла девочка.

— Ты что же это — темноты боишься? — он снова взглянул на нее. — Ах ты маленькая трусишка! А ведь я летаю в темноте всю рождественскую ночь! Мы с тобой тоже можем сделать пару кругов над городом!

— Правда? — сомнения Лики вновь отступили.

— Конечно. Может быть, я даже чуть-чуть позволю тебе поуправлять оленями.

Меж тем они уже углубились в лес настолько, что даже днем не увидели бы отсюда его границы; во мраке же и вовсе казалось, что он тянется во все стороны на несчетные мили.

— А зачем ты... оставил сани... так далеко? — спросила девочка, тяжело дыша.

— Ну мы ведь не хотим, чтобы на них случайно наткнулся чужой человек и забрал себе все подарки? Ну вот, почти пришли. Вон та поляна.

Поляну окружал высокий ломкий кустарник. Санта с хрустом прокладывал путь, а девочка шла за ним, предвкушая, как сейчас увидит волшебные сани и оленя Рудольфа. Внезапно Санта остановился, и Лика чуть не врезалась в него.

Поляна была пуста и покрыта нетронутым снегом.

— А... где же сани? — пролепетала девочка.

— Сейчас подъедут. Ты пока раздевайся.

— Что? — оторопела Лика.

— Раздевайся. Тебе же жарко.

Она и впрямь вспотела и теперь охотно сняла с себя куртку. Санта протянул руку в рукавице и забрал ее верхнюю одежду.

— Дальше, — скомандовал он.

— Что? — девочка снова почувствовала страх и невольно прижала к себе коробку с принцессой.

— Все! — голос Санты сделался хриплым и резким. — Ты должна снять с себя все!

— Но... — Лика попятилась, — я не хочу...

— А куклу хочешь?! Куклу, значит, хочешь, неблагодарная дрянная девчонка?!

— Заберите, — Лика выставила коробку перед собой, продолжая пятиться. — Заберите ее, только позвольте мне уйти!

— Хорошим девочкам Санта Клаус дарит подарки, — процедил осклабившийся рот, — а сейчас ты узнаешь, что он делает с плохими девочками.

— Помогите! — закричала Лика, поворачиваясь, чтобы бежать. Грубые руки схватили ее и швырнули в снег.

— Это наверняка он, — федеральный агент Даглас еще раз посмотрел в сторону поляны, где бригада из криминалистической лаборатории уже заканчивала свою работу. Неподалеку переминались на холоде санитары с носилками, ожидая команды забрать тело. — Рождественский Мясник, он же Снеговик. Проклятье, мы ловим этого сукина сына уже третий год, и все без толку. Ну, может, хоть теперь он даст нам зацепку.

— Вы уверены, сэр? — стажер Джон Рокстон поднял воротник форменной куртки и сунул руки в карманы: ему тоже было зябко. И он не был уверен, что виною тому лишь мороз, а не впечатление от увиденного. Все-таки учебники и фотографии — это одно, а когда впервые видишь такое своими глазами... — Мало ли у кого из местных парней могло сорвать крышу...

— Местный вряд ли повел бы жертву так далеко в лес, — возразил Даглас. — Подвалов и пустых складов хватает и в городе. Но Снеговику нужен снег. Много снега под открытым небом. И все прочие детали... Бывают, конечно, имитаторы чужого почерка. Но дело Рождественского Мясника не освещалось широко в прессе. Только местные СМИ, да и то глухо. Он ублюдок, но он не глуп, отнюдь не глуп. Выбирает удачное время, когда все редакторы предпочитают веселые и умильно-слезливые материалы, а не кровавые ужасы. Американцы не любят, когда им портят праздники. А поскольку после Нового года убийства прекращаются, тема теряет актуальность. До следующего Рождества.

Скрипя ботинками по снегу, подошел шеф городской полиции с планшеткой в руке. Его физиономия была брюзгливо-скептической, как всегда при общении с федералами. Даглас постарался не подать вида и деловитым тоном осведомился:

— Ну что, личность установили?

— Да, — кивнул тот. Планшетку он держал перед собой, но не заглядывал в нее. — Анжелика Лоренс, 9 лет. Пропала два дня назад. Из, как это говорится, проблемной семьи. Отец — алкоголик, мать немногим лучше, сидят на пособии... типичное белое отребье. Они даже не чухнулись заявить о пропаже дочери. Девочка ходила в школу, но сейчас каникулы... нам повезло, что на нее наткнулись прежде, чем все здесь окончательно замело.

— Вот-вот, — обратился Даглас к стажеру, — типичная жертва Снеговика. Чаще всего это дети, у которых проблемы дома или в школе. Собственно, это не удивительно. Кто еще будет в праздничные дни гулять в одиночестве, вместо того, чтобы веселиться в компании родных и друзей?

— Не скажите, — возразил стажер, — я в детстве любил бродить один. И не потому, что у меня были проблемы с общением. Просто так лучше думается.

— Бывают, конечно, исключения, — согласился Даглас. — Из восьми, на сегодняшний день, жертв две — из полностью благополучных семей и не имели проблем со сверстниками.

— Известных нам, — уточнил стажер.

— Что?

— Восемь — это только известные нам, сэр. Мы не знаем, сколько еще их может лежать где-нибудь под снегом.

— Отлично, сынок, смотришь в корень. Тем не менее, вряд ли их намного больше. Исходя из почерка, у него просто не хватило бы времени... Единственная возможность — если он начал убивать не два года назад, а раньше. Ты успел прочитать в машине материалы?

— Да, сэр, — Джон понимал, что Даглас проверяет его, и принялся рассказывать четко и бесстрастно, как на экзамене: — Убийства начинаются перед Рождеством и заканчиваются не позже Нового года. В качестве места чаще всего выбирается новый город — не настолько маленький, чтобы всякий новый человек или машина бросались в глаза, но и не настолько большой, чтобы трудно было найти открытое уединенное место. Иногда совершает два убийства в одном городе — вероятно, если уверен, что исчезновение первой из жертв не вызвало переполох. Жертвы — всегда белые, от семи до одиннадцати лет. Пол для него значения не имеет. Он заводит жертву в какое-нибудь глухое место, где много снега. Судя по всему, дети идут с ним добровольно. Потом он заставляет жертву полностью раздеться и разуться, связывает ей руки и, вероятно, заклеивает рот. В таком виде водит жертву туда-сюда по снегу и валяет в сугробах — долго, не менее получаса. Очевидно, его это возбуждает. Потом насилует. Потом убивает, нанося около дюжины ударов ножом. Точное число и места ударов варьируются. Никаких надписей или иных «визитных карточек» не оставляет. Одежду и все вещи жертвы забирает с собой.

— Все сходится, не так ли? — кивнул Даглас шефу полиции.

— Точно, — подтвердил тот. — Должно быть, этот ублюдок еще и фетишист.

— Современная психиатрия относит к фетишистам значительную долю садистов, — заметил Рокстон. — Всех, для кого важны не просто страдания в принципе, но и конкретные атрибуты. Такие, например, как снег или кровь жертвы. Но я не уверен, что вещи он уносит из тех же соображений. Возможно, просто из опасения, что мы найдем на них какие-то его следы. Он ведь очень осторожен. У нас до сих пор нет данных по группам крови и спермы.

— Он что же, делает это в презервативе? — удивился шеф полиции.

— Именно, или, может быть, вообще использует фаллоимитатор. У вас в городе можно купить такую вещь?

— У нас благопристойный город, мистер, а не какой-нибудь Нью-Йорк, — оскорбился шеф полиции.

— Скорее всего, он возит все, что ему нужно, с собой, избегая лишний раз светиться в местных магазинах, — примирительно заметил Даглас.

— Между прочим, почему обязательно он? — прищурился шеф полиции. — Вам не приходило в голову, что этот хренов имитатор может использовать и женщина?

Федералы посмотрели на него с уважением, несмотря на тон.

— Мы рассматривали такую версию, — подтвердил старший из них. — В ее пользу говорит и тот факт, как легко преступнику удается заманивать детей. Сейчас серийные убийцы часто сыплются на умных детишках, которые, помня наставления взрослых, не только отказываются идти с маньяком, но и тут же бегут домой или к ближайшему полицейскому, чтобы рассказать приметы нехорошего дяди, манившего их конфеткой. У Снеговика не было ни единого такого прокола. Но увы — многие взрослые по старинке предостерегают детей именно от нехороших дядей, упуская из внимания теть. И все же вряд ли это женщина. Вы же видели следы, шеф. Размер обуви отнюдь не женский. Конечно, можно носить на несколько размеров больше, чтобы сбить нас с толка, но женщина в таких сапожищах рискует привлечь лишнее внимание, а убегать ей, в случае чего, будет тяжело. К тому же его вес — около двухсот двадцати фунтов, и сила ударов тоже изрядная. Все это, конечно, не доказательство, но существенные аргументы против.

Шеф полиции раздраженно пожал плечами, возможно, собираясь сказать нечто вроде «если вы такие умные, почему хренов псих еще на свободе?» Но тут подошел начальник криминалистов.

— Мы почти закончили, — объявил он, — я велел парням грузить тело в машину.

— Уже есть что-нибудь интересное? — осведомился Даглас.

— В лаборатории будет видно, — пожал плечами эксперт. — Пока все как обычно. Никаких оторванных пуговиц, клочков одежды и тэ пэ. Девочка давно не стригла ногти, может, удастся что-нибудь найти, но надежды мало. Стандартная схема: сначала жертва слишком напугана и покорно исполняет все приказы маньяка, надеясь купить этим жизнь. А когда понимает, что терять ей уже нечего, то уже связана и ничего не может поделать. Веревку он, конечно, снова забрал с собой, и скотч, которым заклеивал рот, тоже.

— Да уж... Ладно, Джон, — обернулся Даглас к стажеру, — идем в машину.

— Холодная погода с частыми снегопадами, по всей видимости, продержится по всей Новой Англии до конца недели. Возможны задержки авиарейсов и поездов, а также заносы на дорогах. Так что мы бы рекомендовали вам воздержаться от путешествий в ближайшие дни, если, конечно, вы не хотите встречать Новый год в пути...Николас выругался и выключил приемник. Никому нельзя верить, совсем никому. Все, в конечном счете, обманут и предадут. Даже снег, всегда бывший ему другом и доставлявший столько удовольствия, и тот обернулся против него. Обычной его тактикой было выбирать новый город без всякой системы, главное — подальше от предыдущего. Но на сей раз он вот уже два дня вынужден плестись от одного снежного заноса до другого, и проехал всего ничего. Если продолжать в том же духе, даже его джип повышенной проходимости, того и гляди, увязнет наглухо прямо посреди пустынного шоссе. К тому же он потерял уже слишком много времени. В новом городе ведь нужно сначала провести разведку, отыскать подходящее место и продумать аварийные варианты... черт, он не может терять очередной день! Новый год на носу, а кто когда-нибудь видел Санта Клауса после Нового года? Летающие олени ему бы сейчас и впрямь очень не помешали... Наверное, не следовало так поспешно уносить ноги из Гринвуда. Этой девчонки могли не хватиться до весны, родителям было на нее наплевать... Но интуиция погнала его вперед, а своей интуиции он привык доверять. Может быть, все дело в том, что он завел ее в лес недостаточно далеко. Но снег был глубокий, а девчонка на вид совсем хилая, она бы выбилась из сил раньше времени... Недаром в классе ее все шпыняли. Она, конечно, рассказала об этом доброму Санте. Когда он видел, что они достаточно сломлены, чтобы не осмелиться кричать — хотя и выбирал такие места, где их крик вряд ли могли услышать, но осторожность никогда не вредит — он всегда расклеивал им рот и заставлял рассказывать о себе. Диплом детского психолога — полезная вещь, но теоретическая наука мертва без постоянного подтверждения практикой. Обычные серийные убийцы с каждой новой жертвой все ближе к провалу, а он с каждым разом узнает о своей добыче все больше и становится все неуязвимее. Да и какое наслаждение смотреть и слушать, как они стоят, голые и беспомощные, по колено в снегу, трясясь от холода и страха, и жалкими срывающимися голосками лепечут о своей несчастной жизни!.. Одно лишь воспоминание об этом вызывало столь быстрый и твердый отклик в штанах, что хотелось прямо сейчас остановить машину и запустить туда руку. Но нет, нет, не время... впереди еще долгие месяцы, когда единственным источником наслаждения для него будут эти воспоминания, не стоит растрачивать их остроту сейчас...

Все же Николас остановил джип. Впереди показалась развилка — самое время определиться с координатами и дальнейшими планами. Он вытащил из бардачка карту, расстелил ее над приборной панелью. Так, если он повернет сейчас направо, то всего в пяти милях отсюда будет Малькольмтаун. 16 тысяч жителей. И среди них, конечно, найдется достаточно плохих мальчиков и девочек.

— Ну, что там в лаборатории? — осведомился Даглас, когда Рокстон положил трубку. Они сидели в кабинете Дагласа, и за окном струилась белая пелена метели.— Хорошие новости, сэр. Между ногтем и заусенцем на среднем пальце правой руки нашли волосок. Точнее, обрывок волоска. Белого цвета. Сейчас они в него вцепятся и вытащат все, что можно, — Джон сделал паузу и добавил: — Хотя мне кажется, это не то, что они думают. По-моему, я знаю, кто это.

— И кто же?

— Санта Клаус.

Даглас громко фыркнул, но потом понял, что стажер не шутит.

— Ты хочешь сказать — парень в костюме Санта Клауса?

— Конечно. Вообще эта мысль мелькнула у меня еще утром, когда мы осматривали место преступления. Кровь и снег, красный и белый. Цвета Санта Клауса.

— Своеобразная ассоциация, — усмехнулся Даглас.

— По правде говоря, в детстве я боялся Санта Клауса, — признался Джон немного смущенно.

— Боялся? Почему?

— Мне совсем не нравилась идея, что какой-то странный тип может влезть ко мне через дымоход, пока я сплю, — произнес Рокстон с улыбкой, а потом заговорил более серьезно: — А почему люди боятся привидений? Ведь вовсе не потому, что они злобные или способны причинить реальный вред. Согласно большинству легенд, от привидения вреда не больше, чем от голограммы. И тем не менее, девять десятых людей завопили бы от ужаса, даже увидев призрак собственной горячо любимой мамочки. Так почему? Просто потому, что это нечто потустороннее. Сверхъестественное. И потусторонний ужас сильнее любого материалистического страха. Санта — из той же серии, и впору спрашивать не почему его боялся я, а почему его не боятся другие...

— Ладно, экскурсы в психологию подождут, — нетерпеливо перебил Даглас. — Действительно, версия с Сантой объясняет, почему он так легко заманивает детей. И человек в таком костюме в эту пору года не вызывает подозрения у взрослых, не говоря уже о том, что вся эта атрибутика хорошо маскирует подлинную внешность. Какие у нас еще аргументы?

— Сначала я подумал, что красное и белое действительно может быть его фетишем. А потом понял, что это еще и очень удобно. На его костюме не видно крови, по крайней мере, издали. А вещи он, очевидно, прячет в мешок с подарками. Роль Санты настолько идеальна для убивающего детей маньяка, что я просто изумляюсь, почему мы не столкнулись с таким раньше.

— Потому что у этой роли есть один большой недостаток — с точки зрения маньяка, разумеется. Она актуальна лишь несколько дней в году. А маньяком, даже самым умным, правит не разум, а его страсть. Он может сто раз сказать себе, что разумно дождаться Рождества, но если ему припрет в июле, он будет убивать в июле. У нашего парня, должно быть, огромная для такой публики сила воли... или его возбуждает именно рождественская атрибутика. А ты молодец, стажер. Черт, мне следовало подумать об этом раньше! Но, должно быть, в детстве мне слишком долго полоскали мозги добрым Сантой... Значит, по-твоему, то, что изучают сейчас в лаборатории — не настоящий волос, а синтетическое волокно.

— Да. Что вряд ли окажется для нас полезным. В лучшем случае определим компанию-производителя волокна, но покупать его могут для разных целей по всей стране...

— Тогда вернемся к исходной задаче: где он может быть сейчас. Твои предположения, стажер.

Рокстон понял, что это опять проверка его профессионализма. Он встал и подошел к доске на стене, где была прикноплена карта Новой Англии.

— Новых исчезновений в Гринвуде не обнаружено. Местная полиция и учителя уже обзвонили всех родителей, имеющих белых детей подходящего возраста. Значит, из города он уехал. Теоретически за двое суток он мог оказаться в любом районе страны и даже мира. На практике он, очевидно, как и прежде, ограничится теми районами, где лежит снег. Он мог добраться до аэропорта, но рейсы сейчас отменяют пачками из-за снегопадов. У него всего одна неделя в году, чтобы словить свой кайф, и он не станет рисковать провести ее в зале ожидания. Могу также предположить, что он вообще избегает летать, дабы его имя не хранилось в списках пассажиров — разве что локальными чартерами, где нет строгих правил регистрации... Значит, едет на машине. Она у него наверняка повышенной проходимости, но в таких погодных условиях этого хватает только чтобы не завязнуть. Мы знаем, что сукин сын очень осторожен и, наверное, не будет гнать без крайней нужды. Значит, едва ли он делает в среднем более двадцати миль в час. И едва ли едет в темное время. Это дает ему около восьми часов в день. Итого — максимум 320 миль за два дня. На востоке его ограничивает океан, на юге — оттепель. Он все еще где-то здесь, — Джон обвел овал на карте.

— Все верно, — усмехнулся Даглас, — в любом из десятков городов внутри этой области. И мы даже не можем поставить их все на уши, объявив там облаву на Санта Клаусов. Доказательств у нас нет, так что мы окажемся крайними как сеятели паники, нанесшие моральную травму детям. Помнишь учителя, которого уволили за то, что он сказал своему классу, что Санта Клауса нет? В какие времена мы живем, а, Джон? Когда-то это была земля свободных и смелых. А сейчас — земля адвокатов по делам о моральных травмах, диффамациях и дискриминациях. Порой я не понимаю, кто выиграл холодную войну. Если мы, то почему мы боимся называть вещи их именами...

Зазвонил телефон. Даглас взял трубку. Услышанное, судя по всему, обрадовало его заметно больше, чем предыдущие рассуждения.

— Похоже, Джон, ты прав в главном, но ошибся в частности, — сказал он, закончив разговор. — Это не синтетика. Это человеческий волос, причем из бороды или усов. И он крашеный. Оригинальный цвет — темный, но не черный.

— Значит... у него настоящая борода! — воскликнул Рокстон. — Может, этот псих и впрямь возомнил себя Санта Клаусом.

— Ты ведь понимаешь, насколько это отличная новость, парень?

— Конечно, сэр. В наше время не так часто можно встретить в обычной жизни мужчину с бородой, как у Санты, темной или нет. И ее нельзя отрастить за один день. Значит, многие знают его в таком виде... Раз он не седой, сколько ему лет?

— Около сорока пяти. Даже удивительно, что он начал убивать только пару лет назад... если, конечно, нам и впрямь известны все жертвы. Впрочем, у маньяков крыша не обязательно едет в молодом возрасте. Или же прежде ему хватало фантазий и порнографии. Еще мы теперь знаем, что он белый, хотя это не удивительно. Даже в нынешние времена черные Санты — еще экзотика. По всей видимости, он не курит и вообще ведет довольно здоровый образ жизни... не считая его главного увлечения, конечно.

— Это не артист, — размышлял вслух Джон, — я думал, что это может быть артист, но у артиста не может быть настоящей бороды...

— Я прорабатывал одну гипотезу, — заметил Даглас. — Еще до твоей идеи с Сантой — кстати, не будем забывать, что она пока не доказана, хотя и трудно придумать, зачем еще красить бороду в белый цвет — так вот, я пытался понять, почему у него не бывает проколов. И пришел к выводу, что он хорошо разбирается в детской психологии. Настолько хорошо, что может составить картину буквально с первого взгляда на ребенка, еще не вступая с ним в контакт. То есть он, скорее всего, профессионал со стажем. Либо непосредственно детский психолог, либо какая-то смежная профессия, скажем, учитель... Первый шаг, стажер?

— Проверить всех людей подходяших профессий, проходивших по делам о сексуальных домогательствах к детям. Включая оправданных и не дошедших до суда.

— Верно. Получился довольно изрядный список, но в конечном счете у всех у них нашлось алиби. Очевидно, наш ублюдок слишком осторожен, чтобы оставлять живых свидетелей и пострадавших. Но раз он профессионал, мы можем поискать следы его профессиональной деятельности. С учителем это сложнее, но вряд ли он учитель. Он отправляется на охоту еще до начала рождественских каникул. Но если предположить, что его работа все же ближе к науке, то — что?

— Мы можем поискать публикации в научных журналах! Посвященные либо теме неблагополучных семей, либо конфликтам в школьной среде, либо сексуальному и иному насилию над детьми.

— Браво, Джон. Однако таких публикаций тоже достаточно много. Всевозможных психологов, психиатров и психоаналитиков в этой стране развелось едва ли не больше, чем адвокатов... Кое-кого мы проверили, достаточно аккуратно, конечно — слишком уж зыбкие подозрения. Ничего примечательного не нашли. С другой стороны, нет гарантий, что он действительно что-либо публиковал...

— И что он вообще психолог. Если он просто одевается Сантой...

— А вот тут не скажи, Джон. Одно другого не исключает. Пятилетнего карапуза обманет любой парень с бородой и в красной куртке. Но Снеговик работает по более старшей категории. Из этих ребят уже не все согласятся безоглядно идти за тобой, если не произвести на них впечатление... Может быть, настоящая борода тоже играет тут немалую роль — но не она одна.

— Пожалуй. Итак, нам надо отобрать среди авторов статей обладателей большой бороды в возрасте от сорока до пятидесяти. Раз вы уже работали в этом направлении, полагаю, личности авторов установлены?

— Да, но их слишком много. Но теперь мы сможем работать более целенаправленно.

— Я бы предложил дополнительные критерии фильтрации, сэр. Скорее всего, он пишет статьи в одиночку, а не в соавторстве. И, вероятно, он уроженец северных штатов. Извращенцы, конечно, бывают весьма своеобразными, но мне представляется сомнительным, чтобы теплолюбивый южанин находил удовольствие в сексе на морозе. Еще на его имя зарегистрирован внедорожник... он, конечно, может брать на месте машину напрокат, но наверняка предпочитает пользоваться собственным автомобилем, дабы не светиться лишний раз в прокатных конторах.

— Ну, внедорожники в этих краях есть практически у всех... Но в целом резонно. Садись за компьютер, Джон. Посмотрим, как вас теперь учат работать с информацией.

Продолжение>