Магия

https://www.academia.edu/25678359/Magic_2016_

Магия всегда была проклятой темой для ученых. При всем желании ее никак не удавалось определить, и в результате многие задавались вопросом, обозначает ли это слово вообще что-либо реально существующее, и если да, то что именно и в каком смысле. И тем не менее от этого понятия никак не удается избавиться. Подобно мифическому чудовищу, даже будучи убитым, оно воскресает в новом облике.

Чтобы объяснить это затруднение, нам придется разделить два способа понимания магии. Первый заключается в том, чтобы описать и систематизировать все, что когда-либо называлось этим словом. Как мы увидим, именно этот способ позволит максимально приблизиться к пониманию значения магии для западной эзотерики.

Второй способ – в том, чтобы понимать магию как часть традиционной незыблемой триады «магия – наука – религия». Как мы увидим, этот подход и стал основным источником неприятностей и сложностей в исследованиях. Поэтому с него мы и начнем.

Хотя существует множество теоретических определений магии, все они так или иначе восходят к трем наиболее устоявшимся и влиятельным теориям.

Во-первых, интеллектуалистский подход, сформулированный еще в конце 19 века Эдвардом Тайлором и его учеником сэром Джорджем Фрэзером. Тайлор определил магию как интеллектуальную ошибку: человек принимает ассоциацию между понятиями за связь между самими вещами. Ему кажется, что если вещи как-то связаны в его уме, то между ними существует взаимодействие и на самом деле.

Фрэзер включил определение Тайлора в свою эволюционную триаду. По его мнению, человечество последовательно развивается от примитивной магии к более прогрессивной религии, а затем к науке – вершине этого пути.

Для Фрэзера «магия» обозначала прежде всего магию симпатическую – убежденность, что вещи могут взаимодействовать между собой через некое тайное сродство (как предполагал еще Плотин) или через невидимый эфир (занятно, что эта концепция была популярна среди признанных ученых даже во времена самого Фрэзера).

Важно понимать, что для Тайлора и Фрэзера противоположностью магии была наука: магия основана на воображаемых связях и невидимых силах, в отличие от истинных причинно-следственных связей и реальных природных сил.

Второй подход можно назвать функциональным, и он концентрируется на ритуальных действиях. Его основу заложили французские исследователи Марсель Мосс и Эмиль Дюркгейм. Для Мосса магия обозначает «любой ритуал, не являющийся частью организованного культа; ритуал частный, тайный, загадочный и почти всегда направленный на достижение запретного».

Дюркгейм, продолжая ту же линию рассуждений, определяет религию как верования и обряды определенной социальной группы: религия неотделима от церкви. Магия, с другой стороны, асоциальна – не существует Церкви Магии.

Иными словами, здесь магия противопоставляется религии, а не науке. По мнению Дюркгейма, «в магических манипуляциях есть нечто исконно антирелигиозное».

Примечание переводчика. Надо сказать, что в этом подходе есть определенный резон с точки зрения исследователей паранормального. «Сверхъестественные» явления действительно чаще всего проявляются именно в антисистеме. в том, что не имеет устойчивого положения в обществе. Малые маргинальные группы, безумцы и шарлатаны, изгои и еретики – вот та среда, где по-настоящему можно увидеть чудо.

Наконец, третий подход основывается на трудах французского философа Этьена Леви-Брюля. Нужно, впрочем, отметить, что сам он применял свою концепцию не только к магии, но и к религии.

Согласно ей, существует два взгляда на мир. Первый – это взгляд инструментальной причинности: между причиной и следствием всегда есть некие посредники, или второстепенные силы, которые и обеспечивают связь. Второй – взгляд соучастия: причины и следствия существуют в единстве, порой до полной неразличимости.

Леви-Брюль поначалу считал мировоззрение соучастия свойственным только примитивным народам, но впоследствии пришел к выводу, что оно пронизывает любую культуру, включая нашу собственную. Последующие ученые пришли к некорректному выводу, что магия и «соучастие» – синонимы, и результатом стало множество работ, где магия описывалась как «основанная на иной форме рациональности».

Здесь, как видим, магия снова противопоставляется науке, как альтернатива миру инструментальной причинности.

Эти три подхода могут смешиваться в разных пропорциях, но конечный результат всегда сохраняет главную, незыблемую основу – веру в существование триады «магия – наука – религия» и убежденность, что все можно определить в терминах этих трех способов мышления.

Триада ведет начало в эпоху Просвещения, хотя ее предпосылки прослеживались намного раньше. Отправной точкой рассуждений становится относительно понятный тезис, что религия (как ее ни определяй) есть нечто отличное от науки и современной рациональности.

Как только мы делаем это различие, то тут же обнаруживаем, что целый класс явлений в культуре и обществе не укладывается в дихотомию. Они определенно отличаются от рациональной науки, и все же их нельзя уверенно назвать и религиозными.

В результате этот третий класс оказывается мусорной корзиной, куда сваливают все, чему не смогли найти место. Вместе с «магией» туда относятся и такие разрозненные категории, как «оккультизм», «суеверие», «мистицизм», «эзотерика», «иррациональное», «примитивное мышление», «язычество», «идолопоклонство», «фетишизм» и так далее.

Под это разнообразие названий попадает еще большее разнообразие верований и практик, и как-то связать их между собой проблематично. Что общего у призыва демонов с составлением гороскопов, или у алхимической трансмутации с оживлением статуй и изготовлением амулетов? Тем не менее существует убежденность, что их можно собрать вместе под общим ярлыком магии, чтобы отделить от таких же однозначно определенных науки и религии.

Исследователи, негласно принимая за истину существование этой триады, обычно с симпатией относятся к науке, с уважением – к религии и крайне негативно – к магии (как бы они ее ни называли).

Перейдем теперь к сути проблемы. Очевидно, что само разделение религии и магии – прямое наследие христианской теологии и связанной с ней доктринальной полемики. Явно или скрыто, под религией всегда понимается именно христианство (причем «правильное», признанное христианство), магия же обозначает поклонение идолам и демонам, то есть ложную религию. Такой подход настолько очевидно нормативен и предвзят, что непонятно, как он вообще стал основой исследовательской программы, которая вроде как должна быть объективной. Тем не менее, именно так и случилось.

Отчасти причиной тому еще один дискурс в дополнение к теологическому. Начиная с 12 века, интеллектуалы начали продвигать идею «естественной», или натуральной магии – магии, основанной не на демонической силе, а на действии скрытых (оккультных) сил природы, и таким образом теологически приемлемой.

Сторонники натуральной магии оказались под огнем со всех сторон. Протестантская Реформация добавила ярости и актуальности анти-магической полемике, обычно направляя ее против римского католицизма. Многих богословов не слишком убеждал довод, будто натуральная магия не связана с демонами. Натурфилософы и ученые, со своей стороны, обвиняли любого защитника любой магии в обскурантизме и суеверии.

У магии настоящий талант оказываться по ту сторону баррикад, без разницы, как ее определять и какие доводы приводить в ее защиту.

Итак, триада «магия – религия – наука» стоит исключительно на нормативных различиях между «правильной» и «неправильной» религией и «правильной» и «неправильной» наукой. Это чисто полемическая категория, на которой не может основываться исследование.

Основная проблема с этой триадой – и, что парадоксально, главная причина ее популярности – моментальная реификация всех ее составляющих.

Примечание переводчика. Реификация – признание чего-то несомненно и реально существующим.

Иными словами, мы как бы подразумеваем, что некоторые способы мышления и действия на самом деле являются магическими, другие – религиозными, а третьи – научными.

Магия, наука и религия автоматически считаются основополагающими категориями, и в этом качестве сыграли важнейшую роль в самоопределении всей западной культуры. К ним апеллировали и христиане, и ученые-рационалисты.

Протестанты, к примеру, утверждали, что католическое поклонение иконам – не христианская практика, а разновидность магии. Католики, в свою очередь, приводили сложные аргументы, доказывая, что, хотя их практики и имеют некоторое сходство с магическими, но в действительности легитимно религиозны. Рационалисты же доказывали, что вообще все, что кажется обывателям сверхъестественным, имеет научное рациональное объяснение.

Ирония в том, что подобная реификация абстрактных терминов полностью подходит под данное Тайлором определение магии. Люди полагают, что явления, соединенные в их умах общим термином, в действительности связаны между собой.

В результате Фрэзер с тревогой писал, что вера в магию – единственная воистину всеобщая вера, и она является главной угрозой цивилизации.

Но этот же процесс мог идти и в пользу магии. Как только триада «магия – наука – религия» окончательно устоялась, критики христианского фундаментализма и научного механицизма (в основном романтики и их последователи) начали идеализировать магию как благородное мировоззрение «очарованного мира».

Именно из-за своей идеологической, нормативной природы, триада стала неотъемлемой частью самоопределения западного общества. Отсюда, например, и концепция «расколдованного мира» Макса Вебера.

Но она послужила основой также и для западного миссионерства и колониализма. Триада, с ее постоянными отсылками к ужасам язычества, была обоснованием, почему необходимо обратить дикие народы от магических суеверий к свету христианства, просвещения и науки. Отвержение магии стало признаком цивилизованности.

И здесь логика также может работать в обратную сторону. Те, кто разочаровался в западном образе жизни, неминуемо приходили к идее магии, как жизни в заколдованном мире, идеологии «благородных дикарей», которую можно и нужно возродить в современности.

Из-за своего статуса «другого» по отношению разом и к христианству (в особенности протестантизму), и к науке (атеистическому механицизму), «магия» с восемнадцатого века стала главным воплощением страхов и надежд западного мира. Она использовалась, чтобы отделить «истинное» от «ложного», но по нормативным, а не объективным критериям. То, что казалось ее открытием и изучением, в действительности было ее созданием.

Из всего этого понятно, что любая попытка написать «историю магии» обречена изначально. Она может привести только к анахронизмам и искажениям. Зато можно – и нужно – написать историю концепций магии, взглядов на нее.

Это, конечно, слишком большой объем работы, чтобы хотя бы наметить его в такой маленькой статье. Но мы можем перечислить основные концепции и кратко описать, как и когда они возникли.

Мы насчитали семь таких концепций, но этот список, разумеется, не может считаться полным и исчерпывающим. Важно помнить, что под каждый ярлык попадало огромное количество разных практик и идей, так что то, что конкретно называлось в разные времена магией, не совпадает, и потому бессмысленны любые попытки объединить все семь категорий под каким-то общим универсальным определением.

Итак:

1) Магия как древняя мудрость

2) Магия как поклонение демонам

3) Магия как натуральная философия и наука

4) Магия как оккультная (тайная) философия

5) Магия как псевдонаука

6) Магия как «заколдованный мир»

7) Магия как психология

Примечание переводчика. Несмотря на то, что Ханеграаф намного объективнее многих других исследователей, он все же сам, по всей видимости, не до конца освободился от влияния критикуемой им триады. Например, в его списке нет определения «магия как прикладная ритуальная практика», под которое попадают и таинства и обряды традиционных религий. Иными словами, разделение магии и религии он все же считает нужным сохранять.

Греческое слово «магия» восходит к персидскому корню magu-, значение которого неясно. Известно лишь, что он обозначал некоторую разновидность религиозного служителя.

Понимание магии как древней премудрости идет от одной-единственной строчки из диалога Платона «Алкивиад I», где Сократ называет магию Зороастра «почитанием богов». Эту строчку цитировало удивительное количество древних авторов, и порожденное ей позитивное отношение к магии просуществовало до времен Апулея, то есть второго века нашей эры.

В эпоху Возрождения оно также пережило ренессанс, благодаря тому, что Георгий Гемист Плифон приписал авторство «Халдейских оракулов» Зороастру, который тем самым стал одним из авторитетов в «древнем богословии». Поскольку Зороастр считался также основателем магии, Плифон озаглавил свое издание «Магические речения магов, учеников Зороастра». Отсюда пошло распространенное верование: магия есть древняя мудрость, переданная от Зороастра к Платону и платоникам, но впоследствии смешанная с демоническими и суеверными практиками. Отсюда же и постоянные апологии на тему «истинная магия хороша и божественна, но ее не следует путать с демонической гоэтией».

Тут мы приходим ко второй категории. Хотя заимствованное у персов слово «магия» поначалу несло в себе положительный смысл, оно достаточно быстро его утратило и приобрело те же зловещие оттенки, которые уже имело родное греческое слово goes – отсюда и латинское «гоэтия». Эти смыслы сохранились и стали нормативными в христианскую эпоху, приведя к пониманию магии как поклонения демонам.

Демоны были, конечно, не кем иным, как языческими богами. Так что «древняя премудрость» превратилась в языческое идолопоклонство, запрещенное истинным Богом. Нет необходимости подробнее останавливаться на этом мнении – оно широко распространено и всем известно.

Но демоническую концепцию магии, как уже упоминалось, начали оспаривать уже в 12 веке, когда с арабского на латынь были переведены античные тексты, посвященные естественным наукам. Это приводит нас к третьему пункту списка. Интеллектуалы настаивали, что многие чудеса, которые невежественная толпа приписывает демонам, могут быть объяснены действием природных сил. Важной частью аргументации была отсылка к скрытым (оккультным) качествам вещей.

При этом не вполне верно считать натуральную магию попыткой представить магию наукой. Скорее, это было стремление защитить естественные науки от богословской цензуры и представить их как легитимное поле исследований.

Это переоткрытие античных знаний не закончилось переводами с арабского. С пятнадцатого века были переведены многие греческие тексты, посвященные платонизму и герметизму, еврейские книги о Каббале и другим направлениям иудейской мысли, и все эти знания получили беспрецедентное распространение благодаря книгопечатанию.

Исследователям и ученым того времени пришлось решать сложную задачу: как упорядочить и свести в систему все это множество античных и средневековых традиций, посвященных разнообразным чудесным явлениям? Синтетический подход привел к размыванию границ и различий между этими традициями.

Это и есть четвертый пункт нашего списка. Ренессансная магия была всеобъемлющей оккультной философией, которая стремилась сделать невозможное: примирить совершенно различные направления арабской, греческой и латинской мысли; соединить платоновскую философию и метафизику с аристотелевой; убедить богословов, что «языческие» традиции были полностью природными (несмотря на постоянные упоминания сознающих агентов, ангельских и не очень); и при всем том – представить свою «естественную» магию как часть единой, высшей религиозной традиции, унаследованной от Зороастра и Гермеса Трисмегиста.

Этот великий проект оккультной философии, в которой соединился огромный пласт разнородного материала, касающегося астрологии, алхимии, Каббалы, натуральной магии, платонических и герметических построений, был прекрасно известен и ко временам Просвещения. Для его мыслителей он стал собранием всех традиционных заблуждений и суеверий. Христиане уже отвергли большую его часть как идолопоклонство и языческие предрассудки, вдохновленные демонами, но рационалисты предпочли заклеймить все сразу псевдонаукой и отвергнуть под общим ярлыком «магии».

Так, собственно, и родилась наша триада «магия – религия – наука». Оккультная философия Возрождения стала в веке Просвещения мусорной корзиной заблуждений. Это понимание, как мы уже видели, использовалось в полемике в течение всего девятнадцатого и почти всего двадцатого века.

Но то, что Просвещение отвергло как неприемлемое, уже поэтому стало привлекательным для тех, кто отвергал новую, рационально-материалистическую картину мира. Оказалось, что содержимое «корзины» можно интерпретировать как древнюю традицию жизни в зачарованном мире. В этом шестом понимании природа полна странных и чудесных сил – «таинственных и неисчислимых», по словам Вебера – которые так или иначе связаны с миром души.

Новая теория была плотью от плоти месмеризма, как его поняли немецкие романтики. Рядом с «дневной рациональностью» Просвещения они поставили иной мир, с которым, по их мнению, человеческий разум был тесно и неразделимо связан. Ночную сторону природы, источник снов, видений, откровений и способностей, которые религиозное суеверие приписывало влиянию демонов, а зашоренные рационалисты отвергали как бессмыслицу.

Германский романтический месмеризм и его увлеченность ночной стороной мира привели, в конце концов, к открытию бессознательного, и тут мы находим нашу седьмую категорию. Естественные науки все больше и больше преуспевали в открытии тайн видимого, дневного мира, но бессознательное стало царством тайных, оккультных, «неисчислимых» сил. Психологизация сакрального шла рука об руку с сакрализацией психологии. В этом смысле очень показательно, что во многих формах оккультизма конца девятнадцатого века, и особенно с началом двадцатого, персональное саморазвитие практика стало считаться истинной целью любой магии.

Карл Густав Юнг – еще один наследник романтического месмеризма – разработал свою влиятельную теорию синхронистичности. Он пытался реабилитировать натуральную магию и оккультную философию Ренессанса, изложив их в психологических терминах и согласовав с положениями квантовой физики, как продвинутой альтернативы пост-ньютоновской науке. Это значит, что по его мнению, передовая физика и глубинная психология объединили силы, чтобы разоблачить позитивизм как суеверие и провозгласить возвращение магии как новой науки!

Стоит повторить, что эти семь категорий – никоим образом не исчерпывающий список. Он может быть расширен или иначе упорядочен. Суть в том, что слово «магия» постоянно обрастало новыми смыслами и содержаниями с античности до наших дней. Так что на вопрос «Что же такое магия?» будет получено великое множество ответов, в зависимости от того, какая сейчас эпоха на дворе и каковы личные намерения отвечающего.

Любая попытка как-то соединить все эти смыслы в одном определении никак не обойдется без произвольных допущений вроде: «Явление X традиционно относится к магии, но в действительности ею не является, а вот явление Y, хотя и не считается обычно магией, тем не менее в действительности магия». По чьему мнению, и на каких основаниях? Ответ очевиден: по мнению говорящего, и на основании любых аргументов, которые он считает авторитетными.

Но как бы там ни было, одно несомненно: магия опасна. Это настолько могущественная концепция, что любой исследователь, касающийся ее, неминуемо попадает под ее чары. Даже ее противники, кажется, не могут устоять. Они делаются жертвами иллюзий и начинают буквально видеть то, чего нет.

Если бы эти иллюзии оставались просто миражами, то были бы безобидны. Но заблуждение, овладевшее массами, становится реальной силой в обществе. Это легко видеть по обширной магической литературе и влиянии концепций на религиозную риторику и колониальную политику.

Так что это краткое исследование поневоле придется закончить предостережением, хорошо знакомым каждому практику магии: берегитесь силы слов!