МИФОЛОГИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ РЯЖЕНИЯ
- СЛАВЯНСКИЙ ОБРЯДОВЫЙ МАКИЯЖ
Лингвистический уровень:
Исключительно ценным комментарием к вопросу о мировоззренческой сущности данного явления служит богатый фонд его диалектных обозначений. Определённый пласт названий (окрутники, окрученники) позволяет любого наряженника сближать с кругом демонических существ, для которых принципиальна способность превращаться, менять свой облик, «перекидываться». Именно в этом отношении ряженые мало чем отличаются от т.н. обертунов и обертих - оборотней, которые являются окрутниками по своей природе. Ещё для А.Н. Афанасьева было очевидно, что в данном случае «язык и предание ярко засвидетельствовали тождество понятий превращения и переодевания». Другая группа терминов (в частности такие, как фофанцы, шулики, шиликуны, лешаки, кудеса, кудесники, чудилки, букушки, кикиморы, хухольники, хухляки, пугалашки, пужала, страшки, мудрушки, и др.) отчасти совпадает с диалектными названиями демонов, отчасти находится с ними в некотором родстве. В результате возникает возможность почти безоговорочно рассматривать весь круг персонажей ряженья как существ сверхъестественных.
На уровне конкретных персонажей демоническая идея реализуется как бы ещё один раз. Происходит это тогда, когда мы сталкиваемся с определённой группой действующих лиц: по сути дела, именно о демонизме «второго порядка» можно говорить применительно к т.н. фантастическим персонажам. В разных классификационных системах они представляют, как правило, более общий разряд героев, называемых антропоморфными; при этом страшилища и фантастические персонажи противопоставляются бытовым (к последним относят обычно сословные и профессиональные, этнографические и сатирические типы) .
Ряженый-демон, ряженый в демона…
Л.М. Ивлева, М.Л. Лурье
Лекция на тему культуры, этничности, воспоминаний русов и глубоких комплексов у обезличенных расеян при виде окрутников\ряженых, народных плясок и в целом любых языческих элементов. Боязнь идёт изнутри. Боязнь происходит потому, что детей не учат своей культуре, а отдают на откуп американским мультфильмам.
+++
СЛАВЯНСКИЙ ОБРЯДОВЫЙ МАКИЯЖ
"...и румяна и бела,
и умом, и всем взяла..."
А.С. Пушкин
На протяжении многих веков образ руской красавицы определялся как «кровь с молоком», то есть белая кожа с румянцем в нужных местах (щёки, подбородок, мочки ушей — в зависимости от моды). Считается, что именно для достижения такого идеала руские женщины всех слоёв общества раскрашивали лица. В боярской среде отметил этот обычай Олеарий, посетив в XVII веке Россию. В XIX веке В.И. Даль писал: «Купчихи наши белятся и румянятся, натираются белилами» (Даль В.И. Толковый словарь живого великоруского языка. С. 154). Не отставали и крестьянки: «На шильце, на мыльце, на алые румяна, на белыя белила, собирают дружки отдарки невесте» (Там же. С.156).
Однако образ «матрёшки» — с белым лицом и красными кругами на щеках — не совсем верен. Этнографы сообщают: «Поверхность лица была выбелена тщательным образом, резко оттеняя цвет кожи на шее; на щеках были нарисованы красные пятна — у иной в форме площади круга, у другой они имели овальную форму, у третьей — полосками и др.» (Мужики и бабы: мужское и женское в руской традиционной культуре. Иллюстрированная энциклопедия. С-Пб., 2005. С. 52. Со ссылкой на Архив РАН). К сожалению, какие формы таятся за туманным «и др.» остаётся неизвестным. Внимательно вчитаемся и в сообщение Олеария: «Кроме того (раскраски лица) они (руские женщины) размалёвывали себе шею и руки белою, красною, голубою и коричневою красками; окрашивали ресницы и брови... — чернили светлыя, белили чёрныя» (Руский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэззия, собранные М. Забылиным. М., 1880. С. 517). Как видим, о подчёркивании природного, естественного румянца щёк и губ, чёрноты бровей и ресниц речь здесь не идёт. Раскрашиваясь таким образом, женщины преследовали не косметические, а какие-то другие цели.
Такой макияж был обязателен, то есть был обычаем, ритуалом, причём, не одобряемым церковью: «одна руская боярыня, ... красивая собою, не хотела румяниться, так тогдашнее общество издевалось над нею: так силён был обычай; а между тем церковь его не оправдывала и в 1661-ом новгородский митрополит запрещал пускать в церковь набелённых женщин» (Забылин М. Руский народ. С. 518).
Можно встретить мнение, что обычай белиться и румяниться пришёл на Русь из Византии, население которой действительно обильно пользовалось косметикой. Там высшие слои общества обязаны были раскрашивать лица и именно в таком виде посещать храмы. Рпц во многом копировала церковную организацию Византии, следовательно, не должна была осуждать раскрашенных женщин. Но осуждала, значит руские дамы белились и румянились не так, как в Византии, а по древним народным обычаям.
Олеарий описал цвета (белый, красный, чёрный, голубой, коричневый) и места нанесения красок (лицо, шея, руки). Известно, что красному цвету в славянской традиции приписывалась охранительная семантика; белый цвет также мог иметь положительное значение: например, для того, чтобы дети новобрачных были белокожими, каравайницы, готовя свадебный хлеб, мазали друг другу лица мукой. Беление женщиной лица с целью рождения даже не у неё самой, а у кого-то другого белокожего ребёнка — акт, несомненно, не косметический, но магический. С голубым и коричневым цветами предстоит ещё разобраться.
«В некоторых случаях нанесение на лицо, обычно на лоб, пятен сажи или краски служило оберегом от сглаза — чтобы человека (особенно невесту или ребёнка) не сглазили, нужно краской поставить на лбу или лице чёрную точку, чтобы именно она привлекла внимание (Охрид)» (Славянские древности. 2004. Т. 3, статья «Лицо». С. 125).
Становится ясно, зачем «женщины, по замечанию Олеария, ... белились и румянились до того, что совершенно изменяли выражение своего лица», ведь любой выход на люди, а к «подозрительным» иностранцам особенно, таит в себе опасность негативного магического воздействия.
Защищались не только женщины: «для отвращения сглаза ... маленьких детей одевали в разноцветную одежду (например, ребёнку на одну ногу надевали красный, а на другую — чёрный носок) на хребтах овец рисовали краской пятна, чтобы они бросались в глаза и "отбивали" сглаз от скотины» (Там же, статья «Обереги». С. 445). Болгарские кукеры — мужская дружина, совершающая масленичный обход села — белили себе лица мукой.
На свадьбу:
«Мати свойго сына наряжала,
Калиною личенько натирала,
Чтоб его уроки не брали...» (Полесская свадебная песня. Там же. С. 126).
«Уроки», «сглаз» относятся к деятельности так называемой "низшей демонологии". Но вот беларуский вариант вышеприведённой свадебной песни:
«Маты сына выражала:
Мiсяцэм опаразала,
Зiркою да застэгнула,
Долею да огорнула.
— З богом, з Богом, да дытя, з Богом,
З всыми святыми,
З Тiийциюiи з Мыколою,
З шчастэйком да i з долею»
Калина в народной косметологии применялась для отбеливания. В этой песне жених, украшенный зарёю и месяцем, принимает космические масштабы, становится и идёт вровень с Богами, следовательно, и его лицо, натёртое калиной, подобно Божественным Ликам. Необычный цвет лица Бога отмечается в мифах многих индоевропейских народов, однако для славянской традиции такое свидетельство — большая редкость.
Тихон Задонский сохранил для нас в своём «Слове», осуждающем #язычество, информацию о весёлом, ярком раскрасе Ярилы: «В Воронеже одного мужчину наряжали в пёстрое шутовское платье, навешивали на него бубенчики и раскрашивали ему лицо разными фантастическими изображениями. Этот шут представлял Ярилу» (Шеппинг Д. Мифы славянского язычества. М., 1997. С. 33). А вот другой пересказ того же эпизода: «До 1763 в воронежских "игрищах" участвовал босоногий человек в цветочном венке, который нёс колокольчики. Его лицо было раскрашено в красный и белый цвета» (Гимбутас М. #Славяне сыны Перуна. М., 2005. С. 198).
«В календарных обрядах ... раскрашивание его (лица) сажей, глиной, обсыпание мукой — обязательная часть ряжения, символизирующая собой потустороннюю природу тех существ (духов, демонов, душ предков), от имени которых выступают ряженые» (Славянские древности... С. 124).
Итак, раскрашенные лица имели: #Ярило, женихи, невесты, мужчины-дружинники, ряженые, все молодые женщины (красившие также шею и руки), дети; и даже скот. Выделим основные функции перечисленных субъектов. Скот должен плодиться, дети — расти, женщины — рожать, дружинники — защищать всё это от врагов, новобрачные — «любиться», Ярило — давать ярую силу для выполнения этих задач:
«Бык ярует — весну чует», следовательно, будет приплод у скотины. Женщины репродуктивного возраста и дети одеваются ярко — они защищены от негатива, развиваются (дети) и развивают детей (женщины) полноценно. Воины яростно бьют супостатов, «молодые — парочка, что баран да ярочка». Всё связано с корнем "яр".
По Далю, ярый — огненный, пылкий, кипящий;
сердитый, злой, лютый, горячий, запальчивый;
крепкий, сильный, жестокий, резкий;
скорый, бойкий, неудержный, быстрый, крайне ретивый, рьяный;
Субъект, находящийся под таким покровительством Ярилы, является скорее агрессором, нежели жертвой по отношению к силам «низшей демонологии». Все объяснения типа «мы раскрашиваемся от сглазу», то есть, защищаемся, — лукавство, сокрытие истинных причин в условиях двоеверия. Раскрас, в том числе и женский, был в прямом смысле «боевым», давал мощную силу Ярого Бога.
В средневековом «Слове об идолах» в числе прочего упоминаются некие язычницы-«буякини», весьма свободные в вопросах пола и разговорного жанра: «И Мокошь чтут, и килу , и малакию,..., рекуще буякини!»
Интересно, что семантическое поле старинных слов, производных от "буять", почти полностью совпадает с производными от яриться:
Буевый, буявый — буйный, смелый, дерзкий, удалой, быстрый;
суровый, величественный, строгий, жёсткий, гордый;
свободный, привольно растущий;
парящий(!);
крутой (сравни: яр — «овраг»).
Буй тур — обращение к князю = Яр тур.
Буесть — отвага, молодечество, удаль, безумие;
обладание силой, мощью.
Буесловить — говорить безумно о предметах высоких, духовных, вести дерзкие речи против начальства.
Буище — открытое кругом место, пустырь на возвышении (сравни: юр, на юру).
Буян — майдан, площадь, рынок, пристань, открытое возвышенное место (на котором зачастую ставили капища, церкви и кладбища, отсюда буевище — погост, территория за церковной оградой).
Буявый — сырой, влажный, мокрый, сочный (по В. И. Далю).
Последний пример отсылает нас к женскому началу.
Минимальные различия семантических полей «ярости» и «буести» можно свести к дуальным оппозициям «огонь—вода», «война—торговля», а на мифологическом уровне — «Ярило—Мокошь», что совершенно естественно: нежная Леля и «правильная» Лада к Ярильским оргиям имеют лишь косвенное отношение. Если взглянуть на проблему в космическом масштабе, то Солнцу (Яриле) вполне соответствует утренне-вечерняя звезда Венера (Макошь).
Итак, девы в яром состоянии и «боевом» раскрасе, скорее всего, назывались «буякини», они имели отношение к сакральным местам («буевищам»), пророчествам («дерзкие речи»), может быть, к полётам (ведьмы, Вилы, Девы-лебеди наших сказок), и к Яриле, Богу с красно-белым лицом.
В. И. Даль в своём словаре перечисляет растения, которые использовались для изготовления румян:
Echium rubrum — «бабьи румяны»;
Echium vulgare — «румянка», «синяк», «синец», «колючки», «марковей», «шарило»;
Lithospermum arvense — «румяница», «румянка», «бабьи румяны»;
Onosma echioides — «бараний язык»;
Anchusa — «буглаз», «румянка», «румяный корешок»;
Anchusa officinalis — «глазобужник», «червеница», «образки», «утячьи гнёздышки», «вологлодка», «воловик», «красный корень»;
Бодяга.
Из сообщений очевидцев мы знаем, что форма цветных пятен на лице была не обязательно круглой или точечной. Рисовали овалы, полосы, а также другие фигуры и их сочетания — возможно, приблизительно так, как раскрашены головы трипольских ритуальных глиняных «Венер» и другие изображения лица человека, например, маски.
Этнологами установлена общекультурная взаимозаменяемость татуировок, макияжа и масок, а также то, что человек, надевший маску, на время преображался в то существо, которое эта маска изображала. Новгородская земля сохранила для нас около десятка руских личин XII—XIV веков, но только одна из них, найденная в 1957-ом, интересна для данного исследования: на ней остался ритуальный раскрас.
«Она (личина) изображает мужское лицо, на лбу его красной краской нарисовано солнце, нижнюю часть диска которого закрывает нарисованный жёлтой краской месяц... По обе стороны от небесных светил чёрной краской были изображены звери... Во все стороны от солнца идут лучи красные, жёлтые и белые, доходящие до подбородка ... красными кругами на маске обозначены щёки, а дырочки для глаз обведены жёлтым цветом... Вместе с частично прикрытым месяцем диском солнца над переносицей оба красных круга на щеках образуют треугольную схему — черезвычайно широко распространённый в руском искусстве сюжет, символизирующий движение солнца по небосводу на восходе, в полдень (в наиболее высокой над землёй точке), и на закате. ...По ХIХ век включительно утренняя и вечерняя заря в руском языке означали не только рассвет и закат, но и планету Венеру. ... Жёлтые круги вокруг глаз вместе с жёлтым же месяцем во лбу образуют точно такую же трёхчастную композицию, символизирующую убывание луны от полнолуния к новолунию и рост обратно к полнолунию» (Серяков М. Л. «Голубиная книга». Священное сказание руского народа. М., 2001. С. 213 и далее). К сожалению, автор не указывает, где хранится это сокровище.
В своём исследовании этой личины М. Серяков доказывает, что космическая ситуация, изображённая на маске, соответствует расположению светил в момент начала Солнечного затмения, которое представлялось индоевропейским народам свадьбой Месяца с дочерью Солнца (по этой теме см., например, мою работу «В тени сошедшихся Богов»). То есть, маска свадебная.
Мы видим из описания, что круги, овалы, полукружье и полоски на маске совпадают с описаниями женского «макияжа» (круги, овалы, полосы) и росписи на лицах мужчин, изображающих Ярилу («фантастические фигуры»). Совпадения на этом не заканчиваются. Свадебный дружка, отвечающий за благополучие ритуала (функция волхва) и являющийся в некотором смысле «заместителем» жениха (обряд «согревания постели» — смягчённый вариант «права первой ночи»), заговаривая свадебный поезд, так описывает свои действия, совершаемые перед установлением защиты:
«...Умоюсь студёной ключевой водою,
утрусь тонким полотенцем;
оболокусь я оболоками,
подпояшусь красною зарёю,
огорожусь светлым месяцем,
обтычусь частыми звёздами
и освечусь я красным солнышком!» (Майков. № 42. Южная Сибирь)
То есть, дружка выходит на тот же космический уровень, что и жених в вышеприведённых свадебных песнях.
Заметим, что и в том, и в другом случае внимание слушателей акцентируется на лице («калиною личико натирала», «умоюсь»). Если отвлечься от современного представления о том, что «облекать» можно только тело, и представить, что речь идёт о лице — мы получим точное описание раскраски новгородской личины:
«оболокусь я облаками» — набелюсь (что в масштабе всего тела соответствует одеванию в белое),
«подпояшусь зарёю» — нарисую небольшие (по сравнению с Солнцем) круги на щеках («пояс» приходится на середину лица),
«огорожусь светлым месяцем» — жёлтый полумесяц на лбу (соответствует гривне на шее и верхней части груди),
«обтычусь частыми звёздами» — возможно, разноцветные полосы
«освечусь красным солнышком» — большой красный круг на лбу выше месяца (в более крупном масштабе — полностью красное лицо, под которым находится золотая или серебряная гривна — «месяц»).
Вербальная (словесная) форма ритуалов является позднейшим замещением реально происходивших действ древности. Так что совпадение раскраса уникальной новгородской свадебной маски и белорусского описания лиц жениха и дружки вряд ли случайно. Всё это повышает вероятность того, что ритуальный раскрас был не только обязателен в определённых ситуациях, но был содержательным, смысловым и наносился по канонам.