МЕСТЬ
Женские истории
Мастер взглянул на нее так…
Ей показалось, что она не в мастерской, а в пустыне жаркой, и вдруг откуда-то взялся ангел во плоти и дал напиться ключевой, сладкой, живой воды.
- Я буду очень рад. В вас столько жизни! Наверное, когда вы прикасаетесь к цветам, они распускаются под вашими руками. Для меня очень важно, какой человек находится рядом, когда я работаю. Обычно, посторонних около себя терпеть не могу. А от вас тепло идет… Вы меня простите, но я не понимаю – зачем рядом с вами такой страшный человек, этот Андрей Викторович? Он около смерти ходит. Он дружит со смертью. От него тленом разит.
Девушка приходила к мастеру каждый день. И каждый день она с удивлением замечала – чем больше она проводит времени в маленьком флигельке, тем меньше становится безобразный горб Валентина.
За месяц мастер вернул к жизни дубовый буфет, и виноградные листья, обвивавшие дверцы, казалось, вот-вот затрепещут на ветру. А бюро из красного дерева с множеством секретных ящичков и тайных отделений матово поблескивало при утреннем свете. А еще в самом дальнем углу мастерской белела картонка с легким наброском. Совсем юная, похожая на бабочку или нежную птаху, девушка, смотрела на мир удивленными, распахнутыми глазами. Легкая улыбка освещала ее лицо. Девушка была реальной, живой…
- Это я?
- Это ты! Ты именно такая, как на портрете. Ты – весна, - сказал мастер, - прости, я не отдам тебе этот рисунок. Хоть что-то мне должно остаться от тебя. Хоть что-то… Я – урод и калека. Ты замужем за большим уродом, и большим калекой, чем я. Но…
Валентин вдруг прикоснулся к ее губам. А она прильнула к нему, как к роднику, как к целебному источнику, перебирая пальцами его густые, смолистые кудри.
Нет никакого горба. Нет его, и не было никогда! Ничего нет вокруг. Лишь запахи сосновой хвои, разогретой на солнце, да медовые ароматы скошенной травы, вянущей в полуденный зной жарким, ягодным летом…
Андрей догадался, что случилось в огромном доме, окруженным лесом. Чутье его никогда не подводило. Иначе, он не обладал бы чудовищной властью и влиянием на человеческие души. Да и как скрыть лихорадочный блеск глаз у этих двоих, жалких, убогих существ? Вот тебе и домашняя курочка, миленькая комнатная болонка, подле которой приятно отдохнуть от проблем. Вот тебе и горбатый уродец…
Зинаида закашлялась и прижала руки к груди. Ей тяжело было говорить. Но она продолжила:
- Валентина Замахин похоронил здесь. На участке, за домом. Закопал живьем! На моих глазах. Меня держали его псы. Рот мой был заткнут грязной тряпкой. Я умирала. А муж смотрел в упор на меня. И… улыбался.
Я смотрела, как колышется земля над телом Вали. Над телом человека, прижавшего к сердцу мой портрет. Я молилась, чтобы и меня кинули к мастеру! А Андрей улыбался, - Зинаида судорожно сглотнула. Закрыла глаза ладонями, - почему я не ослепла? Почему я не умерла? Наверное, это было бы слишком просто. Замахин не любил, когда слишком просто. Он ведь искатель приключений и острых ощущений…
Он кинул меня вот в эту лачугу, где ты сейчас. Я ползала по полу, как животное, и лакала воду из ржавой миски, как собака. Его приближенные шестерки охраняли хибару. Выхода не было.
Через какое-то время я поняла, что беременна. Я поняла, что мне нужно как-то выживать. И я вымолила у охранников свидание с мужем.
Я сказала Замахину, что ребенок – его. Он верил и не верил. Но меня опять привезли на дачу. Я слонялась по дому и без остановки плакала. Видимо, мое состояние сказалось на развитии ребенка. Родился инвалид. Полный инвалид, глухонемой и с отклонениями в развитии.
- Ты только и можешь, тварь, якшаться с уродами и рожать уродов, - сказал тогда Замахин.
А я валялась в его ногах и просила оставить нам жизнь. Боже, как я кричала… Я целовала ботинки. Замахин пощадил нас. Но лучше бы он убил бы меня тогда. И меня, и сыночка.
- Отдай кольцо. Ты мне – не жена. Я не разрешу поганить имя матери, - сказал Андрей.
Зинаида усмехнулась.
- Это кольцо сейчас на тебе, Ира.
Ирина побледнела. Но Зина не обращала на ее состояние никакого внимания.
- Он придумал мне изысканное наказание. Всю свою жизнь я должна была быть тенью. Призраком моего любимого когда-то дома. Бессловесной служанкой.
Он менял женщин, как перчатки. Я слышала их звонкий смех или горькие рыдания, или ссоры. Я глотала слезы и пыталась справиться со своим унижением. Я подавала кофе в постель. Я мыла полы. Я улыбалась соперницам и не смела высказать даже толику гнева. Андрей упивался, наслаждался моим состоянием. А я молчала. Я готова была на все, лишь бы сынок мой жил! Пусть собачьей жизнью, но…
Я терпела двадцать три года. Замахин даже проникся ко мне доверием: разрешил выезжать из усадьбы в город. Даже сына с собой забирать разрешил. Глупец! Он не знал, что ни одна женщина ничего не забывает. Никогда!
- Зачем вам я? Что вы собираетесь со мной сделать?
- Погибнешь при пожаре. Вот здесь, в этой лачуге. Ты решилась убежать от мужа и спряталась здесь. Затопила печку, а она…
Ира забилась в путах. Закричала отчаянно, дико:
- Вы не сделаете этого! Вы не можете этого сделать! Вы безумны!
- Ну и что? – Зинаида пожала плечами, - с кем не бывает. Зато как красиво получится. Роскошная месть. Я отберу у него любимую игрушку. И пусть скажет «спасибо». Он отобрал у меня жизнь!
- Послушайте! Послушайте! Но он ведь пощадил вашего сына! Пощадите моего ребенка!
Зинаида деловито отряхнула платье. Ее губы были сжаты. Она очень походила сейчас на Андрея: ни капли сомнений, ни толики жалости.
- Хватит болтать! Лучше помолись! Я никого не жа…
Глаза Зинаиды вдруг сделались оловянными, совсем такими же, как у дурака-сына. Она неуклюже повернулась всем корпусом и увидела человека с тяжелой битой в руках…
- Ва-ля, сы-нок, я же… - она не успела договорить и рухнула на заплеванный пол.
Немой, обойдя тело матери, лежавшей без сознания, подошел к Ирине и вытащив из-за пазухи нож, перерезал веревки на ее руках и ногах.
- Мы-ы, - мычал он, - и-и-ды-ы!
- Ты убил ее? – Ирина дрожала.
- И-д-ы-ы! – вдруг заорал немой.
Ира поднялась, взглянула на инвалида. И ахнула. Какие синие, какие чистые были у него глаза. И сколько боли, сколько тоски плескалось в этой глубокой синеве.
- Спасибо. Валя, - сказала она и выпорхнула наружу.
Немой затопил печь, пошире раскрыл дверцу. Огонь весело пылал и прыгал как задорная рыжая лошадка по щепкам. Разыгравшись, он скакнул жарким угольком на пол, подхватил, как щенок кусок тряпки, лучину, другую на полу, и потом взмыл вверх по старым занавескам. Становилось жарко и угарно. Зинаида открыла глаза и взвыла:
- Валя, сынок? Ты что творишь?
Она попыталась добраться хотя бы до окна, чтобы разбить стекло и выползти наружу. Но немой крепко обнял мать и прижал к себе.
- А-а-а-а е-е-е-е о-уууу ы-ы-ы-ть, мам-ма-а-а! Ы-ы-ы-ы е-е-е у-у-у-ем ы-ы-ы-ыть!
Зинаида гладила его по щеке и плакала:
- Не хочешь жить? Не будем? Не будем, ты прав. Мы и не жили ведь…
Вокруг бушевал дикий огонь. Увы, он уже не был задорной лошадкой…
***
Выскочив из лачуги, Ирина подбежала к машине, уселась на водительское сиденье и завела двигатель. Через мгновение желтая нива резво мчалась по шоссе. Правда, не на дачу. Ирина крутила баранку и рыдала отчаянно, взахлеб. Она уже решила: в старый дом среди сосновых деревьев она уже никогда не вернется.
Автор: Анна Лебедева