М.А. 1962 - 2024.

Мне было девятнадцать, и я ничего не умел делать, но очень хотел что-нибудь делать.

Так, я хотел получить работу в журнале, и даже добился того, что один из его сотрудников, на самом деле бас-гитарист и растаман, назначил мне встречу возле их офиса, - назначил и не пришел, пропустил по своим растаманским причинам.

А я стоял у особняка на Никитской, уже понимая, что ждать мне нечего, и все-таки ждал, потому что работа, потому что журнал, пусть я ничего толком не знал об этих самых журналах.

Я стоял, а к дверям в этот момент подошел невысокий, наголо бритый человек - и не прошел мимо, а посмотрел на меня. Одновременно внимательно и слегка иронически, строго и доброжелательно на меня посмотрел.

Я, оценив этот взгляд, что-то забормотал ему про несостоявшуюся встречу, и что хотел бы, очень хотел бы...

- Пошли, - сказал он, и повел меня за собой в офис.

Так у меня появилась работа, нет, что там работа, профессия. Однажды и навсегда.

Этого человека звали Максим Андреев.

Максим был мой первый собственный взрослый.

То есть тот взрослый, чью компанию, помощь и, главное, учение у которого - ты впервые получаешь отдельно от родителей, сам.

Я сдавал ему неуклюжие тексты, я робел под его ехидным взглядом, я был счастлив от его хорошего слова.

Да что я все о себе.

Он был не просто человек умный и одаренный, опытный и много чего умевший, душевно щедрый и обладавший каким-то тихим внутренним благородством, - он еще и создал свой мир.

И если первый его мир, времен знаменитой некогда газеты Сегодня, где он писал так изощренно, что сейчас уже не поймут, что это и зачем это нужно, - если тот первый мир был коллективным, где его соавторами были разные, но прекрасные критики и публицисты, то второй его мир, более поздний, построенный им в фейсбуке, - это была вселенная его памяти, его семейных воспоминаний, его рассказов о маме и бабушке, его любимых фильмов и стихов, его непременной пятерочки у дома, которую он нежно воспел, - и, конечно же, эта была бесконечная поэма о его родном Тропарево, свои чувства к которому он смог показать так, словно бы это райское место, его Тропарево.

Он писал про Кайдановского и Эфроса, про артистов - друзей матери, про былые праздники и бонмо, про семидесятые и про условное время без времени, происходящее всегда, он рассказывал то, чего уже никому не увидеть и никому, кроме него, не прожить.

И, конечно же, весь этот его литературный цикл был одним большим прощанием с жизнью, но читатель-идиот, пока автор жив, никогда не почувствует, что происходит.

Он тяжело болел в последние годы - и все-таки, хоть и не мне об этом судить, я думаю, что подлинной причиной его смерти были не болезни, а то, что он не видел для себя места в настоящем. А внешняя реальность, равнодушная сволочь, не создала для него такое место, пока еще не было слишком поздно.

Это странно прозвучит, но моя мечта в эти годы была связана с ним.

Я то и дело проходил мимо одного особняка - уже не того, куда он когда-то привел меня и открыл для меня новый мир, но другого, не хуже, - и я заглядывал в окна, где не было ничего особенного, так, столы-ноутбуки, и я думал: авось, денег найдем, придумаем что-нибудь, и, может, еще получится работать так, как это удавалось когда-то.

Но надо же позвать старшего. Я не люблю ничего делать без старших. Кого? Ну конечно, Максима.

Чтобы вернуться туда, где для меня все началось - и, что ли, отдать ему долг, создать для него, пребывающего в постоянной нужде, те условия, которые у него должны быть. Ведь для меня ничего не изменилось за эти четверть века. Он по-прежнему главный, а я по-прежнему стою на улице и жду, что он мне скажет.

Так я бесплодно мечтал.

Никуда нельзя вернуться.

И эти долги, уходящие далеко-далеко, нельзя вернуть.

Несколько дней назад он процитировал Шпаликова - про человека, который переходит площадь, уходя навсегда, и про то, как его, этого человека - Максима Андреева - хочется остановить, хотя мы догадываемся, что ничего не получится.

Это был точный финал.

Любовь всегда недостаточна. Ее всегда не хватает - и, любя кого-то, ты прежде всего знаешь, чего ты не сделал. И уже не.

Так что остается только одно.

Он верил - и за него можно молиться.

И можно простодушно надеяться, что на том берегу окажется кто-то, кто скажет ему - пошли! - и поведет за собой.