Любое время года располагает к печали. 21.12.2017

Морозное марево лишало очертаний видневшиеся за деревьями неоновые вывески, превращая их в расплывчатые красные и зеленые стоп-сигналы. Оно смешивалось с выхлопными газами, сигаретным дымом и ритмично выскальзывающими из сухого рта облачками теплого дыхания, обволакивало озябшие от влаги руки и медленно оседало на свежевыкрашенные перила казенного балкона. 

Как писал в свое время Кундера: «из неосторожной метафоры может родиться любовь». Мысль хорошая, но загнанная в рамки. Он не хотел её отрицать, потому что и любовь может – но из метафоры вообще может родиться все что угодно. Вопрос заключается лишь в том, способен ли человек ухватиться за нематериальное, еле живое мерцание будущего, когда перед глазами всплывают вполне ощутимые физически и, в отличие от пустых обещаний грядущего, наполненные смыслом картины прошлого? Камнем преткновения в таких ситуациях становится жонглирование культурными кодами: ассоциации, мотивы, декорации. Все то, что его младшая сестра восторженно называет «атмосферой». Достаточно один раз провести параллель, как эмоция тут же намертво сцепится с вполне конкретным пейзажем. Оторвать можно, но будет больно – как в советских шутках про дверь, которую нужно лизнуть.

На улице дул сильный ветер и мерзкие, склизкие градины попадали глаза. Многие «картины» уходят корнями в детство. Он подумал, что человеческие руки, ноги и туловища значительно увеличиваются в процессе взросления. Глаза же на их фоне кажутся неизменными, и это символично. Скорее всего он ничего не смыслит ни в психологии, ни в, кончено же, анатомии. Может быть, даже «словил птичку». Но разве кому-то есть дело?

В животе густо ворочалось нетерпение: вот ему семь, а может быть восемь; иссиня-черная улица за стеклом манит мигающими витринами и смеющимися компаниями, маленькие фиолетовые фигурки одна за другой проходят мимо, оставляя за собой вереницу темных следов. Быстро проносятся по дороге машины. Взрослые – уже изрядно пьяны, но еще не начали ссориться и уходить в себя, остекленело пялясь в полные салатов тарелки. Он – уже не верит в деда мороза, но все еще ждет подарок. Наверное тогда он в первый раз почувствовал себя посторонним. Пахло мандаринами и жареной картошкой, и почему-то очень хотелось заплакать.

Сейчас ему тоже хотелось плакать. Когда прошлое и текущее сплетаются воедино, к чему в принципе тяготеет вся наша жизнь, настоящее облекается в тайну. Если в поэзии, умных статусах для вк или кинофильмах это приобретает своего рода прелесть, то в действительности подобное ощущение лишь тревожит.

Вот ему двадцать. До нового года почти месяц, на ужин макароны с сыром и кружка растворимого кофе. Было бы классно сказать, что ему не пристало пить такую дрянь и даже в самые сложные финансовые периоды на кофе экономить нельзя. Но не себя же обманывать. Мандаринами пахнет только освежитель воздуха. Но если посмотреть на улицу – можно увидеть желтые тени, маленькие фиолетовые фигурки, фары проезжающих под окном машин и миллионы горящих окон, которые, как и прежде, насмешливо складываются в пеструю мозаику одиночества. В наушниках играет что-то из репертуара РЕТРО-ФМ. Мелодия очень похода на те, что играли в далекий сочельник 2005-го. Ему так же одиноко, сколько бы людей не находилось в эту минуту рядом. Остранение по формалистам? Депрессивная замкнутость по Бергману? Модное в последнее пять лет отстранение по Годару?

Наверное нет. Просто «птичка». Просто вспышки воспоминаний и долгие-долгие мыли о прочитанных книгах, продруженных дружбах, пролюбленных любовях и профуканных возможностях. Если бы все эти рассуждения пришлось собрать воедино и постараться донести до собеседника, то он бы сказал, что отрицает существование печати первородного греха и единственным возможным критерием оценки человеческой жизни делает подлинность выбора. Но он никому ничего не хочет говорить и совсем не хочет упорядочивать свои мысли. Выкурить вторую?