Любительница ночных прогулок совсем не против отдаться за деньги на улице

👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Любительница ночных прогулок совсем не против отдаться за деньги на улице

Я так думаю.
 Был самый обычный день. День, каких для Дмитрия Костромина уже случилось более семнадцати с половиной тысяч. И даже именно этот, 22 ноября, был по счёту сорок девятым. Несчастливый сорок девятый трагически оборвал привычное чередование дней и ночей, поставив на прошлом жирную точку или крест, это кому как нравится. Вообще – то, сказать, что жизнь Дмитрия Андреевича представляла собой что – нибудь заслуживающее внимания или тем более выдающееся, нельзя. Так себе была жизнь. С натяжкой она подходила под определение «не хуже, чем у других», да и то, когда у других - хуже некуда. Но, если принять во внимание, что другой всё равно не было, и на реинкарнацию рассчитывать не приходилось, то расставаться с уже имевшейся, пусть непутёвой жизнью, ещё не достигшей среднестатистической, даже по российским меркам, продолжительности, ему не хотелось. Правда, в тот момент его желаниями никто не интересовался. Всё решали неподвластные человеку объективные силы, которые когда – то открывшие их люди назвали кинетической энергией и инерцией. Эти силы служили только своему великому повелителю - Солнцу. Именно Солнце, находясь за миллионы километров от Костромина, заставило его машину, надеявшуюся обмануть закон всемирного тяготения, вылететь на встречную полосу со всеми вытекающими отсюда последствиями. А последствия вытекли, надо сказать, совершенно нерадостные. Природа абсолютно равнодушно отнеслась к тому, что в машине сидит живой человек, и у него могут быть какие – то планы на сегодняшний день. Что своей смертью он очень огорчит нескольких связанных с ним родственными узами людей, и что, вообще, биться со всего размаху головой о стекло и железо крайне неприятно. Вероятность полного прекращения осознанного существования стремительно подскочила к цифре «100». К цифре, возле которой только что стояла стрелка спидометра. Столкновение со встречной «девяткой» на такой скорости не оставляло Дмитрию ни малейших шансов на дальнейшее существование среди живых. Но Господь рассудил иначе. Имея великое множество причин быть недовольным Костроминым, Всевышний всё же не забрал его. Он оборвал эту никчёмную, не приносящую радости ни самому Дмитрию, ни его близким скучную смену светлых и тёмных времён суток, которые складывались в месяцы, годы, десятилетия и назывались таким радостным и оптимистичным словом «жизнь». Костромин не умер. Умерла прежняя система ценностей, которой он жил. Сам он вернулся. Вернулся из небытия, чтобы оценить себя и окружающих и попытаться найти ответы на вопросы: Кто мы? Зачем мы? С какой целью живём?
 Тот, силой воли и духа которого существует всё вокруг, будто устав наблюдать, как мучается Костромин, пытаясь изобразить из себя человека, который ещё ого – го что может, выдернул из его рук невзрачный блокнотик. Блокнотик, на страницах которого Дмитрий Андреевич, так и не нашедший собственной системы координат, изо дня в день вкривь и вкось писал свою жизнь, постоянно что – то исправляя и зачёркивая. Господь выбросил эту жалкую летопись неудачника в корзину и сказал, протягивая чистый лист:
 - Я дам тебе время. Но учти: его не будет много. Попробуй разобраться, зачем ты жил. Если не сможешь, смысла влачить это жалкое существование, нет. Сейчас ты прикоснёшься к смерти. После этого будет проще определить, чего стоишь ты сам и твои друзья. Где правда, а где ложь. Что ценно, а что мишура. И, самое главное, попытайся понять, для чего из года в год, из века в век всё рождаются и умирают, рождаются и умирают люди. В чём смысл бесконечного калейдоскопа человеческих жизней?
 Так как прежний Костромин в силу сложившегося стереотипа мышления и наработанного годами отношения к себе и окружающим, не смог бы найти нужных ответов на поставленные перед ним вопросы, Всевышний изменил его. Он научил Дмитрия Андреевича умению выделять главное, не разбрасываясь по мелочам. Для того чтобы уроки быстрее дошли до вновь обретённого сознания, Создатель щедрой рукой отмерил своему послушнику страданий и боли и убедительно показал, что беды, случавшиеся в его жизни ранее – это не беды, а так, мелкие неприятности.
 В момент удара Костромин не почувствовал ничего. Он просто вошел в освещённую ярким белым светом комнату. Свет шёл ниоткуда. Дмитрий тщетно пытался найти источник этого чудного излучения, но ни окон, ни ламп в помещении не было. В комнате находились две женщины в красивых чёрных гипюровых платьях. Одна из них, лицо которой он так и не увидел, была в чёрном платке, и он как – то сразу почувствовал, что она не в восторге от встречи с ним. Вторая женщина была без платка, с осветлёнными волосами, очень красивая. Она подошла к нему, и он её узнал. Это была Лена, сестра его жены, чудесный человек, который слишком мало прожил на белом свете. Лена умерла четыре года назад, и за это время Костромин ни разу не видел её в своих сновидениях, поэтому очень обрадовался встрече.
- Здравствуй, Лена, - закричал Дмитрий Андреевич и протянул руки, пытаясь её обнять. Она уклонилась от объятий и строго сказала:
- Быстро уходи отсюда. Тебе нечего здесь делать.
- Ты что, Лена, не узнала меня? Это же я, Дима.
- Я сказала – уходи, – начиная сердиться, почти прокричала ставшая неприветливой и холодной свояченица и выпроводила его за дверь.
«Ничего не понимаю. Что случилось? Куда идти?».
 Когда он открыл глаза, чувство обиды ещё не прошло. «Зачем она так со мной? - подумал Костромин, - мы же были друзьями. Нехорошо как – то получилось. Кстати, а где я нахожусь?»
 Прямо перед собой он увидел белую стену, до половины отделанную кафелем. На стене по периметру висели лампы дневного освещения. Слева - окно, в котором вдалеке виднелись несколько домов, выглядевших как – то нелепо, с кривыми стенами и несимметрично расположенными окнами.
 «Странная какая – то стройка. И непонятный шум, как будто морские волны накатывают на берег. Откуда здесь море? Со мной что – то случилось. И не самое хорошее».
 Он посмотрел по сторонам и понял, что лежит в постели. Среди тех постелей, на которых ему приходилось спать в последнее время, такой он припомнить не мог. Кровать была одноместной, деревянной, явно чужой. Комната удивила и озадачила: огромная, если судить по ширине стены, которую он видел, и высокому потолку, недомашняя. Чувствовалось в этом помещении что – то официальное, публичное.
 Костромин догадался, что сзади него большое пространство, и там есть люди, но повернуться он не мог.
 - Интересно, что это? - подумал Дмитрий, - Похоже на подсобное помещение супермаркета или морг. Тьфу, тьфу, тьфу. Как бы там ни было, но я - в гостях. Хорошо бы ещё узнать, званый ли гость?
 Он попытался приподняться. Безуспешно, тело не повиновалось.
 - Кажется, я куда – то капитально влип.
 В этот момент дверь в комнату открылась, и вошли две девушки в белых халатах.
 «Это больница, - мысль, как обух топора, опустилась на голову, - а барышни – медсёстры. Интересно, за что меня сюда упрятали, и вообще, кто я такой? Почему в голове только шум и больше ничего? У меня должно быть имя. Всем людям при рождении дают имена. Какое имя у меня? Сейчас, сейчас... Надо обязательно всё вспомнить. Чем я занимался? Помню чувство полёта, полное спокойствие, отсутствие всяких забот, мне было так хорошо. Я летал. Значит, я - лётчик. Да – да, я – военный лётчик. Что же это – катастрофа? Или меня сбили? Сбили, но не убили. Да, смешного мало. Я катапультировался?»
 От напряжения Костромин даже вспотел:
 «Ерунда какая – то. Я не хочу, и не буду жить без памяти. Я всё вспомню. Как называла меня мама в детстве? Санечка, Вовочка, Славик или, может, Юрик? Всё не то. Димочка она меня называла, вот как! Вернее, Димульчик. Да, именно так. Я – Дмитрий. А фамилия? Как странно. Человек находится в ясном сознании, хотя, вероятно, не в полном здравии и не может вспомнить свою фамилию. Сейчас меня могут назвать как угодно, и возразить будет нечего.
- Вы Смирнов?
- Смирнов.
- А, может Иванов?
- Может, Иванов.
- Или Сидоров?
- Или Сидоров.
Нет, нет. Это неправильно. Так быть не должно. Даже, если я упал, и сейчас не очень хорошо себя чувствую, это ещё не повод называть меня, как угодно.
А какие фамилии я вообще помню? Сталин, Брежнев, Сахаров. Но они, кажется, уже умерли. А из лётчиков? Чкалов, Кожедуб, Маресьев. А может, я Кожедуб или Маресьев? Нет, не то. Фамилия у меня была простая, хорошая фамилия, без выкрутасов. Меня даже в школе пацаны не дразнили, потому что им никак не удавалось придумать какую – нибудь мерзкую рифму к моей фамилии. Думай, Дима, думай. Что – то связано с русским городом. Да. И город входит в «Золотое кольцо» России. Может, я - Владимиров? Нет. Суздалев? Тоже нет. Ростов? Может, Ростов? Дмитрий Ростов. А что? Звучит. Нет. Ростов уже был. У Толстого, в романе «Война и мир». Да…. Война. В моей жизни тоже была война. Я же воевал, точно. Значит, сбили. Ну, вспоминай, вспоминай. Какие ещё города входят в «Золотое кольцо»? Стоп. Кострома. Вот, именно, Кострома. Я - Дмитрий Костромин, полковник, военный лётчик. Пилот первого класса, воевал в Анголе и Эфиопии, имею награды, постой – постой, я же Герой Советского Союза. Этого высокого звания я был удостоен за выполнение интернационального долга в Африке. За мной сотня боевых вылетов, шесть сбитых самолётов. Ну, Слава Богу, вспомнил.
 Что же получается? Отлетался? Смог катапультироваться, остался жив, и сейчас - в госпитале? Так что ли? А как я оказался в России? Ведь лица у медсестёр славянские, и говорят они на русском языке. Ладно, это потом, главное сегодня я уже сделал: я вспомнил - кто я и что я».
 Рядом с его кроватью стоял большой красивый прибор, который периодически попискивал, электронный лучик рисовал на экране забавные кривые. Костромин попробовал пошевелиться. Удалось это только отчасти. Вернее, правая рука и нога двигались вполне сносно, а левую половину тела он не чувствовал вообще.
- Наверное, упал на левую сторону, - подумал Дмитрий. Он потрогал правой рукой левую, рука была на месте, но абсолютно чужая. Левая нога тоже была, но торчала в сторону, а оттянутый носочек мог стать мечтой любой балерины. Свести ноги вместе ему не удалось, и он прекратил дальнейшие эксперименты. Приятно удивило то, что у него совершенно не было живота. Если бы он знал, что его не кормили уже около двух месяцев, он бы так не удивлялся.
- Выйду из госпиталя, накачаю бицепсы, пресс, жиру – бой, - решил он. Дмитрий Андреевич представить себе не мог, что он ещё очень нескоро выйдет из больницы, что впереди несколько операций, тысячи часов постоянной боли, километры больничных коридоров, пройденные на чужих, негнущихся ногах, бессчетное количество упражнений, сделанных с помощью старушки – врача лечебной физкультуры - и отборного русского мата. Если бы сейчас ему сказали, что врачи только чуть – чуть оттащили его от края могилы и совершенно не уверены, что он не рухнет туда снова, он бы тут же умер. Иногда человека спасает то, что он не знает своего будущего, не помнит прошлого, он просто терпит изо дня в день, из ночи в ночь. Он ведёт свою войну. Она для него и Великая, и Отечественная, с победами и поражениями, с отступлениями и боями в окружении, и цена в ней – собственная жизнь.
 Костромин попытался привлечь к себе внимание, но ничего не получилось: говорить он не мог. К его телу от прибора тянулось множество проводков, с белыми кружочками на концах, приклеенными к телу. Эти кружочки, насколько он разбирался в медицине, были подкладками под датчики, которые, в случае необходимости, сообщат врачам, что он уже умер и спешить к нему теперь совсем не обязательно. Красивый, неестественно белый гофрированный шланг, извивающийся змеёй и отливающий всеми цветами радуги, тянулся к нему и пропадал из поля зрения где – то в районе подбородка. Кстати, о зрении: он понял, что в глазах сильно двоилось, но пока не придал этому большого значения, полагая, что всё наладится. Скользнув по шлангу рукой, Костромин с удивлением обнаружил, что тот уходит прямо в горло и дышит он с его помощью, и ни нос, ни рот полковника в этом процессе не участвуют. Это неприятно удивило Дмитрия.
 - Неужели я изуродовал всё лицо? - подумал он. – И так красавцем никогда не был.
 Костромин осторожно дотронулся до подбородка и снова удивился, но на сей раз приятно: лицо было на месте и заканчивалось окладистой бородой. Он никогда не отпускал даже усов, полагая, и не без оснований, что его предки, из поколения в поколение жившие в северных широтах, хорошего волоса на лице дать не могли, и нечего людей смешить.
 Прикосновение к бороде доставляло удовольствие. Волос был мягкий и густой.
 - Однако чтобы отрастить такую бороду, нужно время,- вдруг осенило Дмитрия, - Получается, я здесь давно. Что же произошло? Почему ничего не приходит в голову? Ах, да…. Надо позвать на помощь. Как же я раньше - то не догадался? Только не врачей, до них мне сейчас не докричаться. Вернее, не дошептаться, не домычаться, не дохрипеться.
 - Ну, что, Умник, последний парад наступает? Крылышки сложил или нет? Давай, подходи, анализируй обстановку, вноси предложения, – все эти вопросы Костромин адресовал самому себе. Он часто прибегал к такому приёму. Когда нужно было о чём – нибудь подумать, принять ответственное решение, Дмитрий Андреевич устраивал нечто вроде «круглого стола», на который приглашал своего вечного оппонента, сидящего внутри, своё второе «Я». Он иронически называл его Умником, всё знающим, и всегда выступающим с противоположных Костромину позиций. На эти позиции его отправлял сам Костромин, так как считал, что, только изучив вопрос с разных сторон, можно принять правильное решение. Причём, чем сложнее и безвыходнее было положение, тем большего противодействия требовал от Умника Дмитрий, чтобы в отчаянном споре с ним родить истину.
- Что молчишь, Умник? Или вместе с памятью у меня отшибло и тебя?
- Да, нет. Пока жив ты, буду жить и я. Какие проблемы вас волнуют, Дмитрий Андреевич?
- Хочу узнать, как ты оцениваешь наше положение?
- Ничего хорошего в твоём положении я не нахожу.
- В моём не находишь, найди в своём.
- Какой тонкий юмор. Будем пикироваться дальше или начнём думать?
- Ладно, не возникай. Положение – то у нас одинаковое. Чего его делить на твоё и моё? Давай лучше попробуем вспомнить, что случилось – то?
- Сначала определимся с фактами, которые будем считать неоспоримыми, - начал Умник.
- Слушаю тебя.
- Факт №1: Ты – военный лётчик Костромин Дмитрий Андреевич. Воевал в Африке. Сейчас находишься в госпитале. Так?
- Так.
- Факт №2: Госпиталь расположен на территории России, или, в крайнем случае, где – нибудь, как принято сейчас говорить, на постсоветском пространстве, потому что медперсонал говорит на русском языке, лица девушек совершенно незагорелые, и, даже среди санитарок, нет ни одной африканки. Так?
- Так.
- Из неоспоримого, это, вероятно, и всё. Остальное попробуем вычислить методом логического мышления.
- Хорошо говоришь.
- У тебя учусь. Ты будешь слушать?
- Конечно, конечно. Просто я не думал, что ты такой умный.
- Ты, что, забыл, как меня зовут?
- А ты забыл, кто тебя так назвал? Будешь много о себе понимать, враз окажешься Дуриком.
- Ну, если ты согласен следовать советам Дурика, пожалуйста. Только учти, я – это ты, хоть и считаюсь вторым. И, если твой второй экземпляр - Дурик, то каков оригинал? За мыслью следишь?
- Ладно, мыслитель, продолжай.
- Значит, так. Огнестрельных ранений на тебе нет?
- Нет.
- Выходит, ты неудачно катапультировался. Как это могло произойти? Вариант №1, самый маловероятный: тебя сбили в воздушном бою, - продолжал анализировать тот, что внутри.
- Кто? Американцев там нет, а местные, да простит меня их президент, - с велосипеда – то падают.
- Я же и говорю: вариант маловероятный.
- Вариант просто невозможный.
- Ну, хорошо. Уговорил. Вариант №2: тебя сбили ракетой с земли. Этот вариант мне кажется самым вероятным.
- Но, если бы ракета попала в самолёт, от меня либо ничего не осталось бы, либо я был бы обожжён.
- Согласен. Но, во-первых, ты мог покинуть самолёт, когда понял, что он захвачен ракетой, а во-вторых, она могла разорваться рядом. Логично?
- Логично.
- Вариант №3: отказ самолёта. Ты делаешь всё, что в твоих силах, чтобы спасти машину. Поняв, что это невозможно, уводишь её от населённого пункта, проявив при этом невиданное мужество и героизм, и катапультируешься.
- Хватит выпендриваться. Кстати, а чем мужество отличается от героизма? Можно быть немужественным героем или героическим немужественником?
- Вопрос сложный, но сама его постановка уже говорит о том, что голова заработала, хотя и не так, как надо. А если серьёзно, то это масло масленое, слова «мужество» и «героизм» всегда рядом, они превратились в затёртое клише. Хотя, лично мне кажется, что мужество – это черта характера, а героизм – поведение мужественного человека в экстремальных условиях.
- А мне кажется, что мужество – это качество, присущее настоящему мужчине, поэтому его не может проявить женщина, даже если и она настоящая. И, следовательно, женщину надо награждать за проявленное женство и героизм. Хотя, у меня снова вопрос: какого мужчину или какую женщину считать настоящими? И по каким признакам их сортировать: эти настоящие, а эти – нет?
- Значит, по-твоему, выходит, что женщина не может быть мужественной, а как же тогда юноша может быть девственником? Тогда, пускай его называют юношественником.
- Согласен.
- Да, Дмитрий Андреевич, чувствую, лечение нам предстоит длительное. Ты лучше скажи, как тебе набросанная мною схема?
- Логика есть. Но остаются два неясных момента: почему я совершенно не чувствую свою левую сторону, и как я попал в Россию?
- Что касается руки и ноги, то ты или ударился о землю, катапультируясь с «нулевой» высоты, или приземлился, находясь в бессознательном состоянии.
- А как быть с Россией?
- Вот здесь загвоздка. Действительно, чтобы тебя переправить в Россию нужно время, и странно, что ты ничего не помнишь. Но, с другой стороны, ты же не врач. Может, тебя специально накачали какими – нибудь антидепрессантами, транквилизаторами или как у них там это называется, чтобы ты спокойно спал и ни о чём не думал. В конце концов, главное, что ты жив, а остальное - прояснится. Когда вспомнить ничего не удаётся, значит, надо ждать сведений со стороны. В первый раз, что ли тебе приводить себя в порядок после передряг? Хотя, по всему видно, сейчас ты размолотился, как следует.
- Ладно, этот вопрос закрываем, а все проблемы будем решать по мере их поступления.
- Вот, это уже речь не мальчика, но мужа.
- Кстати, о муже. Ведь у меня, наверное, семья есть?
- Наверное, есть. Но давай пока считать эту проблему ещё непоступившей, и её решением займёмся позже. Разрешите откланяться?
- Ладно, свободен. Будешь нужен – позову.
- Всегда рад помочь.
Костромин отпустил своего собеседника, потому что диалог ему сейчас был ни к чему.
 Как человек военный, он привык анализировать ситуацию всесторонне, а затем, на основании анализа, принимать решение. Итак, что в наличии?
Актив: ноги – 2 Пассив: левая нога торчит в сторону и ничего
 руки - 2 не чувствует;
 голова – 1 левая рука – неподвижна и тоже ничего
 глаза - 2 не чувствует;
 уши - 2 в голове постоянный шум;
 нос- 1 в глазах – двоение;
 рот - 1
 При ощупывании лица Дмитрий обнаружил ещё один шланг, выходящий из носа и скрывающийся где – то под кроватью. Вероятно, для надёжности шланг был пришит прямо к носу обыкновенными шёлковыми нитками.
Прикосновение к нему было крайне болезненным, и Костромину стало понятно, почему так послушно идёт за человеком бык, которого держат за кольцо, вдетое в нос.
- Ну, что же, - подвёл итог полковник, - Не густо. Совсем не густо. Но, как говорится, за неимением гербовой пишут и на обыкновенной. Если Господь не забрал меня к себе, значит, за мной ещё должок, который надо отдать здесь, а потому – будем жить.
 В госпитале всё шло своим чередом: нянечки мыли полы, медсёстры делали уколы и ставили капельницы. Время от времени, одна из сестёр подходила к Костромину с набором шприцев и колола куда-
Чернокожий парень рад погрузить огромный хер во все отверстия
Соска соблазнила минетом русского факера и получила сперму во влагалище
Телка засветила перед парнем игрушку в анале и жадно потрахалась с ним