Lurk Moar

Вас когда-нибудь удивляла неподвижная молчащая статуя? Людвига удивляла: он не понимал, как живая мраморная девушка умудрялась не шевельнуться всю ночь.

Он рассматривал перстень, инкрустированный синим камнем, и вспоминал строгий наказ короля: «Не смей снимать. Всю ночь чтобы на пальце держал. Если хочешь — пусть она тебе поёт, но тихо».

Тихого пения Людвиг слушать не хотел: статуя обладала дивным голосом, но истинно раскрывался он лишь когда проходил через доспехи и странный шлем, где вместо наносника висел овальный дымчатый камень. Тогда железо резонировало и оттеняло пение, делая его истинно завораживающим.

Слушать её пения рыцарь не хотел, а что ещё придумать, не знал, поэтому и отдал короткий ясный приказ. «Молча стоять в углу комнаты»: ни больше, ни меньше. И Поющая послушно выполнила это указание.

С каждой минутой, что Людвиг смотрел на свою любимицу, его настроение портилось. Будто деревенщина зашёл к нему в душу, да и воспользовался ею вместо отхожего места. Раньше Людвиг искренне считал статую живой. Ради этого чуда он каждый праздник ездил через половину страны, когда остальные дети четы баронов пользовались привилегией остаться дома.

Сколько он себя помнил, этот грациозный кусок мрамора разговаривал с ним, отвечал на вопросы. Двигался абсолютно непринуждённо: будто это не статуя в доспехах, но девушка в лёгком платье.

А теперь, когда Людвиг добился своего и охраняет идеально выточенную из мрамора юную деву, он понял, что ошибся. И заодно понял поговорку родителей про количество знаний и крепость сна.

Людвигу, в сути, было плевать, что статуя такой создана и что такова её природа, усердно скованная усилиями давно мёртвых алхимика, чернокнижника и скульптора. Его чувства можно было сравнить с чувствами короля, узнавшего свою даму в обозной девке.

А потому, сколько бы юнец не пыжился, радости от встречи со статуей у него не осталось. Зато проснулось природное любопытство. Ведь, как он узнал у короля, статуя общалась всегда сама. Стало быть, она разумная. И, если надеть кольцо на палец разумного существа, чтобы оно само отдавало себе приказы…

Людвиг ничего не увидел, когда яркая вспышка из обоих камней залила закрытую комнатушку светом. Но, проморгавшись, он увидел, что теперь в латах стоит не мраморная статуя, но девушка, прогнувшаяся под весом древних доспехов. Тихо, стараясь не греметь полным комплектом облачения, она припала на четвереньки.

— Сними… — грудной низкий голос с хрипотцой, приводивший всех в восторг, впервые звучал умоляющим. — Лучше уж… статуей.

Ничего не понимая, дрожащими руками Людвиг стащил с пальца девушки кольцо. Ровный свет, изливающийся из камней, тут же унялся, а кожа девушки моментально покрылась мрамором.

— П-поднимись. — Пробормотал Людвиг, натягивая кольцо на палец. Он знал, что статуя должна подчиняться его приказам, и только это его успокаивало. Людвиг уже повидал многое: и призраков, и боевую магию. Ему доводилось даже видеть те сложные заклинания, что творил придворный маг, прилюдно прошибая насквозь самые толстые доспехи. Но он даже не представлял, что магия, даже в сочетании с алхимией, способна на подобное. — Поднимись и расскажи. Расскажи всё, что с тобой произошло.

— Не могу. Мне запретил владелец кольца. — Теперь её голос вовсе не выражал эмоций. Ровный и безжизненный.

— На ком сейчас кольцо? — Людвиг не отступал.

— На вас, господин.

— Чьи команды ты выполняешь?

— Владетеля кольца.

— А я кто?

Здесь статуя умолкла. Не понимала, что делать: слишком сложной была магия, но использовали для неё слишком однозначные формулировки, безо всяческих оговорок, и потому ей приходилось думать, куда именно вписать имя юного рыцаря.

— Вы — доверенное лицо владетеля, которому кольцо было передано добровольно. Я обязана слушаться любого вашего приказа, кроме тех, что угрожают владетелю, — проговорив это всё, статуя выдохнула. Её голосовые связки, носоглотка и лёгкие работали, как у обычного человека: иначе бы она не могла так дивно петь.

— Как приказ рассказать угрожает владетелю? — Людвиг не собирался сбавлять темп.

— Этот приказ ему не угрожает.

— Тогда рассказывай. Я, как доверенное лицо, должен знать, что с тобой творится. Я дарую тебе свободу слова и движения.

Полминуты статуя молчала: топталась на месте и водила руками из стороны в сторону, да наклоняла голову.

— Господи… спасибо, рыцарь! — И в следующую секунду мраморная девушка преклонила пред ним колено.

— А за что?

Сказать, что Людвиг опешил — что промолчать. Ибо в его голове, подобно стае комаров, прилетевших на костёр, роилось множество мыслей.

— За магию. Ты убедил все лежавшие на мне печати, что ты — друг владетеля. А ещё ты не ставил на меня запретов. Потому я наконец могу всё тебе рассказать…

Около часа прошло, прежде чем Люси — так звали девушку до её обращения в Поющую Статую, известную на весь материк — рассказала, как она дошла до жизни, после которой ей пришлось стать вечной статуей. Рассказывала о не самом счастливом детстве. Рассказывала, как её брат, ставший шутом, оскорбил короля настолько, что спустя год положил голову на плаху. И рассказывала, как до этого брат наблюдал за превращением девушки в статую: живущую и сознающую, что творится вокруг, но при этом вечную. Рассказывала и о том, как полторы сотни лет развлекала королей своим дивным пением.

И рассказала, что теперь, когда перстень лёг в руку человека, способного на любовь и безрассудные поступки, они могут избавиться от оков государства и оков заклинания.

— Мы сбежим. Сбежим, Людвиг. И если я не буду снимать перстень, то за три луны избавлюсь от заклятья.

Здесь Людвиг несколько опешил. Разумеется, он был влюблён в образ юной красивой девушки с дивным голоском. Однако он не думал, что ради такой любви придётся пожертвовать всем: домом, статусом, всеми родственными связями...

— Погодите, леди, прошу. — Парень взмахнул рукой. — Вы представляете последствия?

Люси представляла. Описала парню в красках, какая реакция последует и от кого. За годы пребывания в замке мраморная девушка слишком хорошо изучила его обитателей, и прекрасно знала, что король будет рвать и метать, но прикажет достать предателя. Что барон Клайв с севера посетует на полнейшее отсутствие преданности у южных вассалов. Но, что самое главное, Люси точно знала: родители слишком любили маленького Людвига, и когда приходила пора отдать его на обучение, то мать убеждала отца отправить его младшего брата. Не Людвига.

С тех пор прошло уже семь лет. Людвиг помнил только улыбки родителей и тепло родного дома. Не больше. Даже письма запрещались: из мальчишек хотели сделать правильных рыцарей. Думающих в первую очередь о стране, не о доме. Но певчая статуя слишком хорошо слышала, и знала, что родители Людвига дождаться не могут следующего праздника: лишь бы наконец увидеть сына, ставшего взрослым.

Они примут его, когда он прибежит в компании мраморной девушки. Примут, кем бы он ни оказался. Людвиг слушал увещевания полчаса, и с каждой минутой он всё чаще думал, стоило ли позволять статуе свободу слова и движения. Намного проще было отдать пару приказов и забыть всё это.

Но теперь девушка, скованная латами, молит его об освобождении.

— Люси, я обязан попросить у вас прощения, но я не могу. Даже если мои родители меня примут, в чём я весьма сомневаюсь, разве мы сможем пройти через замок? Вы забываете, что надёжнее охраняются лишь покои короля, и нам придётся пройти через три поста. А если не повезёт, то и через пару патрулей.

— Я понимаю вас, милостивый рыцарь. И благодарю, что вы не мчитесь к королю каяться за свою ошибку. — Статуя поклонилась, и, выпрямившись, замолчала. Замерла и замолчала.

Вас когда-нибудь удивляла неподвижная молчащая статуя? Людвига удивляла: он знал, что не пойдёт на предательство короны так легко. Однако отсутствие воли к жизни и свободе у статуи...

Он так не мог. Не мог решиться на предательство ради несчастной девушки. Но и оставить её без надежды… за что? За то, что её брат, будучи шутом, оскорбил самого кровавого тирана, надеясь на свою шутовскую репутацию? За то, что шутам всегда всё сходило с рук, должна страдать девушка.

Страдать. Притом настолько, что она даже и не верит в собственное освобождение.

Не до конца понимая, что именно он делает, Людвиг подошёл к статуе, и, положив руки на аккуратные мраморные щёки, прошептал:

— Клянусь своей жизнью, что я найду способ обойти клятву своему правителю и смогу освободить вас. — И рыцарь начал медленно читать слова древнего языка, формирующего клятву. — Мит лив лаур дэт ваэр ен крис фон ен лайгн!

Древние слова, означавшие «Моя жизнь да станет платой за ложь», скрепили клятву. Как и в прошлую клятву, внутри груди Людвига что-то сильно сжалось, будто сердце заключали в маленькую тюрьму размером с ноготок. Силы вытекали из него, завершая заклинание.

И, когда Людвиг думал, что упадёт, его подхватили мраморные руки, обрамлённые в металл. И услышал тихий шёпот в ответ.

— Я принимаю твою клятву, сэр Людвиг. И клянусь, что, как только освобожусь от заклятий, стану твоей верной спутницей. Не упрекну тебя словом и не помешаю делом. Клянусь объяснять каждый свой замысел. Клянусь до последнего вздоха защищать тебя, как своего освободителя. Мит лив лаур дэт ваэр ен крис фон ен лайгн.

Наутро Людвиг пошёл писать письмо. Это запрещалось. Но запрещалось и снимать кольцо с пальца, и уж тем более планировать предательство. А почту уже наладили другие стражники: среди них не было рыцарей. Обычные наёмники, которым никогда ничего не запрещали. Хотя и за их клятвами следили строже: их принимал не король, у которого вечно не было времени, а генерал. И за своими солдатами он следил много сильнее, чем расслабленный король за своими рыцарями.

Однако письма, вино, женщины и другие радости жизни не запрещались: лишь бы службу хорошо несли. Потому Людвиг с уверенностью попросил одного из патрульных передать письмо. Просьбу он подкрепил парой золотых, потому знал: всё точно дойдёт.

Людвиг успокоился, когда клятва не помешала ему написать письмо: он клялся королю в верности и обещал, что своими действиями не причинит вреда королю, а также — что не поднимет на короля ни руки, ни оружия. Что никогда не скажет, где его король прячется. Что в случае нападения на короля будет охранять его до последнего вздоха. Но письмо клятва пропустила, а значит, можно было действовать.

Шли дни. И шли ночи. Людвиг, как и полагалось, охранял статую в мелкой комнатушке без окон. Они почти не беседовали: Людвиг стеснялся что-то спрашивать, а сама Люси была молчаливой, потому ночи проходили в редких вопросах да неловких репликах. Рыцаря не учили беседовать с дамами: его жизнь принадлежала королю. И ни к чему было учить бойца лишнему.

По утрам, когда ночь заканчивалась и приходил сменщик, Людвиг думал: не зря ли он дал клятву в пылу эмоций? И раз за разом приходил к выводу, что не знает. Радовало его лишь одно: клятва не осталась безответной.

Все размышления и волнение испарились, лишь когда Кёртиус, наёмник с северо-запада, принёс очередным утром письмо, Людвиг невольно улыбнулся самой широкой улыбкой, и, взяв плотный конверт, тут же упрятал его под кирасу.

После, уже во внутреннем дворе, подставив лицо свежему розоватому предрассветному ветру, юный рыцарь раскрыл конверт.

«Людвиг. Пишет тебе твой отец.

Не передать словами, как сердечно мы с твоей матушкой рады, что ты помнишь о нас. Мать уже покрыла пергамент слезами, и, боюсь, рано или поздно утопит его. Девушка же, о которой ты рассказываешь, будет чрезвычайно интересна нашим магам. Мы вас укроем.

Прикладываю к письму карту. На ней видно, как можно выйти из замка через потайной ход. Он неподалёку от королевских покоев, так что, быть может, вы прорвётесь незамеченными. Наш человек завтра перед рассветом будет ждать вас с повозкой на выходе.

Удачи тебе, да и сохранят вас обоих Всевышние»

Спать Людвиг шёл со спокойным сердцем. Он знал: впереди непростая неделя, а после его ждут годы скрытной спокойной жизни. Так что теперь, когда есть план, стоит отдохнуть: силы ему ещё пригодятся.

На свой пост мальчишка с алебардой не бежал — летел, опьянённый счастьем, волнением и страхом. Не приветствуя Люси, отдал ей письмо и карту. Та в ответ молча улыбнулась, отчего даже на мраморных щеках проступили ямочки, и тут же порвала письмо на мельчайшие кусочки.

— Я всё запомнила. А вот твоих родителей подставлять нельзя, — шепнула она в ответ на полный непонимания взгляд.

Очередная ночь прошла в молчании. И лишь когда первые лучи рассвета тронули небо, Люси прекратила стоять на месте: напротив, начала будто бы разминать руки.

— У нас на пути две пары стражников. Если не повезёт, наткнёмся ещё на пяток. — Людвиг нахмурился. — С двумя парами я наверняка разберусь, а вот с патрульным отрядом…

— Алебарду дай. — Прервала его статуя и требовательно протянула руку.

— Вообще-то, я один из лучших фехтовальщиков королевства! — Рыцарь искренне не понял, чего от него хотят, и от удивления сильно повысил тон.

— Вот и орудуй своим мечом, раз фехтовальщик. А мне...

Дверь распахнулась, и заговорщики увидели двоих стражников, пялящихся на них непонимающим взглядом.

— Что тут происходит?

Полетевшая в следующую секунду латная перчатка весом под десяток фунтов снесла голову стражу. Людвиг решил тоже не медлить, и в пару движений надрубил шею так, что под его соперником едва ли не в пару мгновений растеклась лужа крови.

— Бежим! — Вроде бы хрупкой девичьей ручкой, состоящая из мрамора, статуя вырвала вырвала алебарду из рук Людвига, оставив его с мечом, и побежала вперёд.

По замку пронёсся шум от топота статуи в железном облачении. Юному рыцарю осталось лишь вздохнуть, и приспустить за своей спутницей.

Со второй парой стражей, уже приготовившейся к битве, Люси расправилась в пару ударов — слишком быстрым был оживший материал, выдерживающий любой вес и не чувствующий усталости. С проткнутыми глотками наёмники улеглись в очередную багровую лужу, воняющую железом.

Теперь сталь грохотала по всему замку: стража бежала на звуки битвы.

Однако до неприметного шкафа, за стеной которого и спрятали ход, был всего лишь в десятке ярдов, за углом.

Как и в любой истории, за углом его ждала неприятность.

Наёмник Кёртиус прижимал нож к горлу короля наряженного при полном параде, а два десятка наёмников уже приготовили палицы.

Людвиг, вынужденный подчиниться клятве, пришёл «на защиту» к королю, как того и требовала клятва: прорваться через толпу врагов и убрать лезвие от горла повелителя. Однако, даже если за твоей спиной стоит живая статуя, одолеть двадцать врагов сразу невозможно. И уж тем более нельзя их одолеть, когда клятва заставляет тебя двигаться неидеально, лишь бы прорваться вперёд и не дать ножу оцарапать королевскую кожу.

Всё закончилось быстро. Рыцаря оглушили, и статуя, потеряв свободу действия, замерла с поднятой алебардой.

— Не убивать его, Кёртиус. — Монарх осмотрел тело. — На таком клятвопреступнике будут держаться заклинания наших чернокнижников.

Надев кольцо, статуе приказали надеть полные латы и возвращаться в свои «покои». Через неделю рядом с доспехами появились такие же — разве что более широкие. Спрятанный под шлемом мрамор повторял образ рыцаря до самой мелкой морщинки.

#паста