Lurk Moar

Я стоял перед старостой деревни и еле сдерживал гнев.

— Я не верю тебе, шельмец, — скрипел старик, покачиваясь из стороны в сторону.

Он сжимал суковатую палку, буквально повиснув на ней. Скрипели его старые кости, ветхий от времени голос. Порывом ветра сорвало капюшон, и мне открылась плоская плешивая голова старосты и кустики седых волос над ушами. Старик нервно напялил капюшон, придерживая зубами веревочку, ловко затянул её скрюченными пальцами. Я понял, что человек, который может завязать тугой узел двумя пальцами одной руки, вряд ли выпустит из тощего кошелька лишний медяк. За его спиной толпились жители деревни, хмуро глядя на меня. По всей видимости, они тоже желали сэкономить на моих услугах.

— Можешь не верить, но Гнилой Балке ничего не угрожает, чудовище уничтожено.

— Пока ты не предъявишь нам труп, оснований верить тебе не вижу, — хмыкнул старик.

— Уговора не было на то, что я предъявлю вам труп, — начал я как можно более уверенно, — ты сказал мне, что Гнилую Балку нужно избавить от чудовища, я всё выполнил.

— Ты хочешь сказать, что можешь вот так вот прийти и заявить: я всё выполнил, и мы должны тебе на слово поверить?

— Именно. Тем более что вдова Натазя видела, как я расправился с тварью.

Натазя, которую выпихнули из задних рядов, беспомощно оглянулась. Она шмыгнула носом, но не произнесла ни слова.

— Почём знать, что ты не договорился с этой вдовой поделить барыши? Видела – не видела… — неожиданно сально захихикал старик.

— Не, ну… — промычала Натазя, которая не хотела никаких проблем себе на седую голову, — я что-то видела. Это да… Сначала оно брыкалось, потом этот его загнал в дупло. И всё.

— Так, может, чудовище всё ещё сидит в том дупле? — спросил старик, — Посидит да и вылезет…

— Не, этот туда палкой тыкал. Никто не вылез. Я ж была там.

Натазя покивала для пущей убедительности.

Я решил, что мне не стоит продолжать бессмысленный спор со старостой. Обещанную плату за избавление от чудовища он явно собирался зажилить. Не то чтобы я сильно страдал от безденежья или моему доброму имени был нанесён непоправимый урон, но не любил я, когда со мной вот так обходились. Наглецов не любил.

— Хорошо, старик, — сказал я, широко улыбнувшись, — не хочешь — не плати. Только пеняй на себя, если вместо одного чудища придёт целая компания зубастых тварей. Дверь не только закрывается, но и открывается.

***

— Ты — Томаш по прозвищу Быстрый из Мышкувского повята? — судья посмотрел в пергамент насупив брови.

Я вздохнул. По крайней мере, этот блюститель закона умел читать. Другие чиновники, что попадались мне раньше, не познали радости печатного слова.

— Повторяю вопрос, ты — Томаш по прозвищу Быстрый из Мышкувского повята?

— Именно так, ваша честь, — я ответил с поклоном. Стражники с алебардами по бокам выглядели откормленными полудурками. Они стояли, надув щёки и выпучив глаза. Возможно, им помогала в этом сытная гороховая похлёбка. А в моём животе нещадно урчало, я уже третий день сидел в темнице, дожидаясь справедливого суда. Вчера корка плесневого сыра была мне завтраком, обедом и ужином. Сегодня благодетели позволили мне держать благочестивый пост.

— Отчего-то в Мышкувском повяте о таком Томаше и слыхом не слыхали. Уж не врёшь ли ты нам? — грозно спросил судья.

— Признаться честно, я мальцом ещё покинул родные места, а растила меня дорога и люди добрые. Матушка моя померла из-за неумелой повитухи, отца я и не помню.

— Вину свою знаешь? — спросил судья.

— Вся моя вина в том, что забрёл я в недоброе место с названием Гнилая Балка, ваша честь, а бродяг нигде не любят, — снова поклонился я.

— Староста деревни говорил, что ты вымогал денег. А ещё он свидетельствовал против тебя о том, что ты с чудищами запанибрата.

— Это наговоры всё, ваша честь. Денег я не вымогал, а просил милостыню, пел и байки сочинял про чудищ. А сам-то я их отродясь не видал.

— Добрая женщина, вдова Натазя, подтвердила, что ты сговорился с одной такой поганой тварью. И та послушалась тебя и убралась из Гнилой Балки.

— Ваша честь, добрые люди дали мне прозвище Быстрый. А всё потому, что на ноги я прыткий, а на смекалку слаб. Я с вдовой Натазей не сладил, чтобы она меня на ночлег пустила в свою тёплую койку. Где мне с поганой тварью сговориться?

Стражник слева загоготал, но судья бросил на него такой взгляд, что тот смутился, а потом снова принял вид тупого бревна.

— Так было чудище-страшилище или нет?

— Страшнее вдовы Натази в Гнилой Балке я не видал никого. А наплёл я честным жителям с три короба о том, как я умён и ловок с чудищами воевать, чтобы получить миску каши да грошик. Вина моя в том, что будил воображение бедных крестьян, отвлекая их от труда и молитвы.

Всё это время молчавший писарь кашлянул, призывно глядя на начальство с низенькой скамеечки у высокого дубового кресла и чинил перья. Судья наклонился к нему и спросил грозно:

— Ну?

— Я перед дознанием разговаривал с жителями Гнилой Балки, — вкрадчиво шепнул писец, — никто не видал, как именно Томаш Быстрый из Мышкувского повята сговаривался с чудищем.

— А чудище видали?

— Видали. Ида, одноглазая сестра старосты, сказала, что оно было покрыто зелёным волосом и воняло болотной тиной. Тадеуш, Филиппов сын, утверждал, что чудище хоть и было размером с лесного сычика, но ревело бычьим голосом. А сам староста говорил, что над деревней измывался поганый леший, росту неимоверного, и лохматый как сам чёрт.

Я не выдержал и произнёс самым елейным голосом:

— Ваша честь, позвольте заметить… Если бы жители не имели склонности к свежей браге, что в избытке приготовляет благонравная вдова Натазя, то их показания бы совпадали… Как вообще здравый, образованный человек может поверить в существование чудищ?

— Иди с богом, шельмец из Мышкувского повята. Не худо бы запомнить, что двери суда не только открываются, но и закрываются.

***

— Матушка Крыся, с тебя три золотых, — я с удовольствием потирал руки, поглядывая на её блудного сынка. Тот жевал пирог с грибами, широко разевая зубастую пасть.

— Многовато за одного сыночка-то! — матушка Крыся покачала всеми тремя лохматыми головами, но вытащила из-за пазухи платочек, в каждом уголке которого было завязано по монете.

Пока она расплачивалась, причитая, какие нынче дорогие стали услуги по розыску, я перемигивался с отпрыском матушки Крыси. Тот уже наелся и показывал мне то перепончатые лапы, то превращал их в пернатые крылья, радостно хихикая после каждого удачного обращения.

— Потом ещё дороже будет, — разочаровал я, — раз сыночек твой научился менять облик, то найти его с каждым разом будет всё труднее. Вот сычом оборачивался, водяником, лешим. Хорошо, что жители Гнилой Балки столь пугливы, сколь и красноречивы. Иначе я бы его не нашёл.

— Может, мне дупло заколотить? — с надеждой взглянула на меня матушка Крыся, — А то шастает сынка мой через портал туда-сюда. Прямо беда с ним.

— Эх, кабы это помогло! Дверь не только закрывается, но и открывается. Повзрослеет – поумнеет, будет подальше от порталов держаться. Нечего ему в мире людей делать.

— Но ты же не поумнел, Томаш по прозвищу Быстрый из Мышкувского повята? — лукаво улыбнулась матушка Крыся.

— Работа такая… С чудищами сговариваться. Ещё бы с людьми ладить научиться…

#паста