Лондон

1598 год

Первые месяцы наступившего года были безрадостны для Эдмунда. Его литературные труды канули втуне. Он предложил свою пьесу «Слугам лорда-адмирала», но те с сожалением отказались.
– Она слишком хороша для нас, слишком тонка, – сказали они учтиво.
И дальше – тишина. Прошел месяц. Уныние Эдмунда углубилось. Прошел другой. Наступило мрачное время Великого поста. Затем свершилась метаморфоза.

Друзья сначала не поверили. Он сохранил беспечность и остроумие, но в остальном… Нарядов как не бывало: колет простецкий и чаще бурый, прежняя шляпа сменилась меньшей и только с одним пером, он даже отпустил жесткую бородку и положительно смахивал на работягу. Когда Роуз и Стерн выразили протест, Эдмунд назвал их хлыщами. Но самым поразительным стало его заявление: «Я собираюсь написать пьесу не для двора, а для простонародья. Я напишу ее для „Куртины“».

В конце концов, то единственный театр, который он покинул. От него не отделаются. Если раньше Эдмунд был уверен, то сейчас исполнился решимости. Бёрбеджи усомнились в его способности создать такое произведение, но он хладнокровно напомнил, что они должны ему пятьдесят пять фунтов. Когда же те нехотя признали, что задолжали ему, и осведомились, какого рода пьесу тот задумал, Эдмунд ответил: «Историческую, со множеством батальных сцен». Он, разумеется, видел такие драмы и решил теперь, что пора их прочесть и проанализировать.

Здесь он столкнулся с закавыкой. Текстов почти не было, ибо написанную пьесу ждала необычная судьба. Ее разделяли на части так, чтобы каждая оказывалась ролью отдельного актера, дабы тот выучил. Сценические примечания направляли костюмеру, и тот готовил реквизит. Полный текст, тщательно охранявшийся, оставался, наверное, только у автора или управляющего театром. Бывало, что эти рукописи в дальнейшем отправляли в печать, но чаще – нет. И чем успешнее оказывалась пьеса, тем меньше была вероятность, что автор ее напечатает.

Законов об авторском праве не существовало. Если другая труппа занималась воровством – раздобывала экземпляр пьесы и ставила оную, не платя автору ни гроша, – то с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому тексты являлись ценным имуществом, и если Шекспир не публиковал их – а так оно и было всю его жизнь, – то вовсе не потому, что относился к ним безалаберно. Он просто защищал свои доходы.

Конечно, Эдмунд мог испросить у Бёрбеджей с десяток экземпляров разных пьес, но не хотел, опасаясь обнаружить свою неуверенность в успехе. Ему пришла в голову другая мысль: актеры, отыграв, хранили партии в артистической уборной на случай повторных представлений. Флеминг наверняка собрал несколько пьес. Поэтому на Пасху Эдмунд вернулся к Джейн и попросил поискать рукописи.

Он застал ее очень занятой. Первые месяцы в «Куртине» выдались трудными. Тот был того же размера, что и «Театр», но далеко не столь удобным. Артистическая уборная меньше, сцена хуже; постоянно приходилось освобождать место для других представлений, вроде петушиных боев. Джейн не покладая рук перетаскивала с места на место и проверяла гардероб.

Девушка сказала себе, что в такой суматохе ей некогда думать об Эдмунде. Она слышала, что его роман с леди Редлинч завершился, но Эдмунд, оказавшийся в положении почти безнадежном, с Рождества так и не зашел в театр, а потому они не виделись. Да Джейн и вовсе не думала о мужчинах, за исключением, пожалуй, Доггета.

Как он вошел в ее жизнь, сказать трудно. Она видела молодого лодочных дел мастера в обществе Эдмунда, но в январе мало-помалу стала к нему присматриваться. Тот часто бывал рядом и смешил ее, за что Джейн была ему благодарна. Но подлинно глубокое впечатление на нее произвел небольшой случай в начале февраля. Работники театра с друзьями собрались в трактир, Доггет в том числе. Джейн пришлось остаться, дел в костюмерной было по горло. И Доггет, ни слова не говоря, но с бодрой улыбкой, остался с ней и целых пять часов помогал перебирать и чистить костюмы, как будто не было на свете занятия естественнее. Она же невольно подумала: «И почему это ни разу не приходило в голову Эдмунду Мередиту?»

С тех пор между ними установились милые дружеские отношения. Доггет часто заглядывал, они гуляли. Ей было уютно в его обществе. Тогда же, в феврале, он поцеловал ее, но целомудренно, как будто не рассчитывал на большее. Через неделю она кокетливо заметила:
– Девиц у тебя, наверное, было не счесть!
– Ни одной, – отозвался он, глядя весело, и оба рассмеялись.
Еще через пару недель она велела ему поцеловать ее как следует, и это ей тоже понравилось. Незадолго до Пасхи мать мягко спросила:

– Юный Доггет так и вьется вокруг тебя. Думаешь, тебе с ним будет хорошо?
И Джейн неуверенно ответила:
– По-моему, да. Наверное.

Если Джейн и сомневалась, то причина казалась ей совершенно неважной. Она была сродни ощущению накануне летних гастролей: желание повидать незнакомые края, потребность в приключении, свойственная путешественникам. Такие мысли, насколько знала Джейн, никогда не посещали семейство Флеминга, и смысла она в них не видела, а потому сочла чепухой, мимолетной и детской фантазией. Если Доггет со своей лодочной мастерской в Саутуарке не утолял эту смутную тоску по неизведанному, то Джейн решила, что не беда, – возможно, они и без того будут счастливы. И тут вернулся Мередит.

Шла весна, и Эдмунд радовался все больше. Его пьеса затрагивала волнующую тему: испанскую Армаду. Звучали благородные речи в исполнении королевы, Дрейка и прочих морских волков. Намечалась грандиозная реконструкция боевых действий с многократной стрельбой из пушки. Эдмунд не сомневался, что Лондон еще не видел столь шумного представления. Он собирался выстроить финал по образцу напыщенной речи Марло с рассказом о том, как Божья десница сокрушила в шторме испанские галеоны.

– Стаду понравится, – предсказывал Эдмунд. – Провал невозможен.
К концу мая, когда был готов первый акт, Эдмунд исполнился еще большей уверенности. Он снова начал воображать себя во славе, и это видение приятно сочеталось с осознанием удовольствия от близости Джейн. Настала пора ее приручить. В первую неделю июня он послал ей букет. Во вторую – серебряный браслет. И если она, отвергнутая, терзалась сомнениями, Эдмунда это не волновало.

Джейн же, когда он впервые обратился за помощью, порадовалась своему спокойствию. Она признала, что была немного заинтригована произошедшей в нем переменой, но все его знакомые испытывали то же самое. Что касалось цветов и браслета, она отнеслась к ним как к благодарности за предоставленные тексты, не больше. Если он намекал на что-то еще, Джейн отвергла это, благо понимала, что он в любой момент способен передумать и найти себе очередную леди Редлинч.

В «Куртине» дела тем временем ничуть не улучшились. Вопреки всем усилиям труппы светская часть былой аудитории по-прежнему не хотела там показываться. Возникли трения и в актерской среде. Одни, подстрекаемые клоуном, считали, что публику надлежит развлекать погрубее; другие, включая Шекспира, теряли терпение, так как хотели повысить качество работы.

– Мы собираем плохую кассу, – сказал однажды Джейн отец и намекнул на затруднительное финансовое положение Бёрбеджей. – Труппе никогда не встать на ноги на этой площадке, – заключил он.
Вот бы вернуться в приличный театр! Она подслушала реплику одного из Бёрбеджей: «Вдвойне возмутительно! Мы даже отстроили это место!»

Лет двадцать назад, когда аренда только началась, Бёрбеджи возвели деревянное строение, но, едва вышел срок аренды земли, не могли туда и шагу ступить. А в начале июня отец печально сказал ей:
– Боюсь, как бы этот сезон не стал для нас последним.

Такая перспектива заставила Джейн покрепче задуматься об Эдмунде. Она рассудила, что, если труппу прикроют и его пьесу никто не поставит, Эдмунд лишится всякой уверенности, чтобы обзавестись женой. С немалой зрелостью мысли девушка объяснила его интерес к ней тем, что она принадлежала к театру. Но Доггету она нравилась как таковая. Поэтому Джейн держалась с Эдмундом дружески, но не больше.

В середине лета Джейн обещала Джону Доггету пойти с ним вечером на реку, и тот в изрядном нетерпении ждал. Тем же днем заглянул Эдмунд. Они с друзьями собрались на пикник в Ислингтонский лес, где думали не только перекусить, но и предаться сценической импровизации. Джейн вежливо отказалась, сославшись на данное обещание, и Эдмунд ушел. Она же сразу после его ухода подумала, что следовало согласиться и захватить с собой Доггета, но выбросила это из головы. Последний мог почувствовать себя обманутым, да и вообще уже поздно.

Но по пути к Челси, покуда теплое солнце играло на воде, а юный Доггет со счастливой улыбкой возлагал свои перепончатые руки на весла, она ощутила безотчетную грусть и даже досаду. Когда они вернулись в Шордич и парень увлек ее в тень у балагана, где погасили огни, она едва сумела ответить на его поцелуй.
Правда, перед прощанием она договорилась с Джоном Доггетом о новом свидании через два вечера и приказала себе впредь целоваться как следует.

На следующий день после отъезда из Лондона на летние гастроли отец сообщил Джейн мрачные новости при условии, что та не скажет актерам.
– Шекспир выдвинул требование. Он заявил Бёрбеджам, что, если ему не найдут театр, он бросит сцену и удалится от дел.
Поскольку Шекспир обзавелся недвижимостью в Стратфорде, Флеминг счел эту угрозу реальной.
– С этого дня он может уйти в любой момент.
– Есть ли надежда? – спросила Джейн.

– Призрачная. Бёрбеджи попросили Джайлза Аллена о новой аренде «Театра». Ему предложили так много, что он обещал подумать, хотя и боится Дукета с олдерменами. Я даже не уверен, что Бёрбеджи могут себе это позволить, но так обстоят дела. – Он грустно улыбнулся. – Он примет решение к осени. Если откажет… – Отец развел руками. – Мне останутся булавки. Как, смею заметить, и тебе.

И долгими летними неделями Джейн, переезжая из города в город, ловила себя на мыслях о пустовавшем театре. А также об Эдмунде и его пьесе.

Холодным октябрьским днем Эдмунд Мередит шел к дому Бёрбеджей, находясь в настроении одновременно задумчивом и приподнятом.

Причиной задумчивости был Катберт Карпентер. Его жалобы Эдмунд только что битый час выслушивал в таверне «Джордж». Бабка становилась просто невыносимой. Она окончательно уверилась, что внук обречен гореть в аду, поскольку Карпентер был без ума от зрелищ, и поделилась этим мнением с мастером, который, сам будучи человеком глубоко верующим, начал придираться к его работе.

– Мне нужен новый начальник, – заключил Карпентер. – Но среди лучших плотников сейчас столько пуритан, что могут и не взять, с пятном-то. Мне всяко придется туго, даже если ноги моей больше не будет в театре.
Эдмунд как мог успокоил его, но толком не знал, чем помочь.

Бодрился он, правда, по причине намного более важной. Пьеса была готова – до последнего зова трубы и пушечного залпа. Это был шедевр, квинтэссенция мелодрамы, помпезности и грохота. Два дня назад он подал весточку Бёрбеджам, и вот они пригласили его к себе. Рукопись была у него под мышкой.
Он удивился при виде Шекспира и троих остальных. Этого Эдмунд не ожидал. В мрачном молчании взирали они на него через дубовый стол. Бёрбедж сообщил новости:

– Боюсь, что труппе Чемберлена пришел конец. Мы больше не хотим иметь дела с «Куртиной».
Эдмунд вытаращился на них:
– Но моя пьеса… – Он предъявил ее, как будто это что-то меняло. – Она написана для «Куртины»!
– Сожалею. – Бёрбедж вежливо кивнул на уже бесполезные листы. – Мы пригласили тебя как кредитора.
– Пятьдесят пять фунтов, – произнес второй Бёрбедж с уважением к сумме.
– Мы не знаем ни когда их вернем, ни даже вернем ли вообще, – продолжил первый.
Эдмунд был ошеломлен:

– Неужели нет никакой другой возможности?
– Мы пробовали снова арендовать «Театр», – объяснил Шекспир. – Аллен дал нам от ворот поворот.
Он пожал плечами. И основные участники взялись растолковывать Эдмунду суть трудностей, с которыми столкнулось их предприятие.
Эдмунд редко терял лицо, но тут, не сознавая даже, что делает, закрылся ладонями и чуть не расплакался. Немного позже он кивнул им, поднялся и вышел.

Он брел к своему жилищу, переваривая услышанное. У актеров не было приличного места для выступления. Безвыходное положение. Он так расстроился, что ненадолго даже забыл о своей пьесе.
Его осенило, едва он достиг Стейпл-инн, и мысль погнала его обратно к дому Бёрбеджей. Эдмунд ворвался, застал всех на месте и крикнул:
– Покажите-ка договор!
В конце концов, он учился на юриста.

Через пару минут Эдмунд внес предложение. Идея оказалась настолько дерзкой, до того возмутительной и коварной, что какое-то время все молчали.
– Нам придется позаботиться, чтобы никто не пронюхал, – добавил он под конец.
И тут Шекспир ухмыльнулся.

Из всех перемен, состоявшихся в Англии при Тюдорах, одна из самых разительных осталась почти незамеченной.
Все началось при великом короле Генрихе VIII, но развивалось исподволь. В разгар же правления Елизаветы стало ясно: в Англии холодало.

Малый ледниковый период на стыке XVI и XVII веков не причинил серьезных хлопот. По острову не двинулась ледовая стена, моря не отступили, но средняя температура все же понизилась за сотню лет на несколько градусов. Бо́льшую часть года это едва замечалось. Погожие летние дни сохранились, и если весна и осень могли показаться чуть холоднее, по-настоящему разница проявлялась только зимой. Снег выпадал раньше и обильнее. На Рождество уже появлялись толстые и прочные сосульки, но главное – замерзали реки, чего раньше не случалось даже в самую стужу.

Это был отголосок далекого морозного прошлого, а также напоминание англичанам о том, что, несмотря на Ренессанс, прибывший из теплого Средиземноморья к королевскому двору, в театр и во вселенную вообще, их остров хранил верность Северу. В декабре 1598 года от Рождества Господа нашего Темза встала.

В морозных декабрьских сумерках никто не обращал особого внимания на людей, устало тащившихся по дороге к Шордичу. Кто-то нес молотки, другие – зубила с пилами. Но если присмотреться, можно было приметить нечто удивительное. Прибывая по одному, все они исчезали в узком домишке Флеминга. Стемнело. Вот подошли еще две закутанные фигуры: братья Бёрбедж. Вскоре подоспел человек постройнее, шагавший легко, и тоже скрылся внутри. Мрак сгустился.

Лицо у Катберта Карпентера блестело. Его попотчевали мясным пирогом и горячим пуншем. Зажатый на лавке между еще одним плотником и ворохом пропотевших костюмов от «Двенадцатой ночи», он не переставал скалиться, ибо в жизни не брался за дело более грандиозное.

Все это было, конечно, заслугой Мередита. Шесть недель назад именно Эдмунд нашел другу нового хозяина, а за три дня до сегодняшнего вдохновил на еще большую дерзость: пререкания с бабкой. Но даже это преступление было мелким по сравнению с небывалой затеей, в которой он нынче участвовал. После сегодняшней ночной работы он непременно угодит в ад. Но ему – самое удивительное – не было до этого дела.

Прошел час. В призрачном лунном свете, что пробивался сквозь тучи, слепо таращились дома Шордича с опущенными ставнями, подобные запертым на ночь костюмерным. Не шелохнулась ни единая душа.

«Какой он странный в темноте», – подумал Катберт Карпентер. Большой пустой цилиндр театра внезапно показался таинственным и даже страшным. А вдруг это огромная ловушка и сами лондонские олдермены подстерегали их там, чтобы арестовать? На миг фантазия породила картину еще ужаснее: как только он окажется внутри, пол разверзнется и явит сверкающий туннель в саму преисподнюю. Он отогнал дурацкие мысли и начал обходить высокую стену.

Послышался приглушенный скрежет: Бёрбеджи отперли дверь. Мгновением позже все мужчины скрылись в «Театре».
Кроме одного. Эдмунд остался в домике, зная, что до поры не нужен. Он растянулся на лавке и укрылся красным плащом актера, недавно игравшего Джона Гонта. Глаза полуприкрыты, на лице – улыбка, а рядом – Джейн.

В последнее время она так тесно сблизилась с Мередитом, что почти забыла Доггета. Летом она сомневалась в Эдмунде, но осенние события все изменили. Ей искренне казалось, что он стал совершенно другим человеком. Дело было не только в энергичной стойкости, образчиком которой он был, но и в спокойной решительности, основательности, которых она прежде не замечала. Он на три недели засел в Стейпл-инн, изучая прецеденты и договоры аренды, пока наконец не предъявил Бёрбеджам законный повод к нынешней ночной акции. По мнению одного опытного адвоката, лучше не придумаешь. Сейчас Эдмунд выступал в роли бесплатного юриста труппы, позволяя той сэкономить целое состояние. «Он старается не только для себя, но и ради других», – сказала родителям Джейн.

Ей нравилась хладнокровная дерзость затеи; не приходилось сомневаться, что именно поэтому она склонилась, крепко поцеловала его в губы и со смехом заметила:
– Ты похож на пирата.

Стук. Тук. Сначала звуки тщательно глушили. Плотники трудились с умом. В свете лампы они старались работать как можно тише: очистили стыки от штукатурки по всему театру, разъединили и аккуратно развели доски. От сцены уже остался один каркас. За час до рассвета настал черед молотков.

Из окон повысовывались головы. Поднялся крик, распахнулись двери. Из домов, на ходу одеваясь, повалили окрестные жители. Их встретил улыбчивый, даже любезный Эдмунд Мередит, который спокойно заверил их, что скоро шум прекратится. Будучи спрошен, чем это заняты рабочие, откровенно ответил:
– Как – чем? Разбирают «Театр». Мы его увозим.
Именно это и происходило. Бёрбеджи совершили невиданное в истории театра деяние: разобрали свою площадку по досочке и увезли.

Солнце давно уж взошло, когда сквозь толпу зевак протолкнулся олдермен Дукет. Он был белым от ярости и потребовал объяснить, что происходит.
– Мы всего-навсего забираем наш театр, – ответил Эдмунд.
– Вы не смеете его трогать! Театр принадлежит Джайлзу Аллену, а срок вашей аренды истек!
Но Мередит улыбнулся еще слаще.
– Земля, конечно, принадлежит Аллену, – согласился он, – но сам театр построили Бёрбеджи. Поэтому он принадлежит им до последнего бревнышка.

Это была лазейка, которую он так толково усмотрел в договоре.
– Он подаст на вас в суд! – возразил Дукет.
– Пусть, – жизнерадостно отозвался Эдмунд. – Но я полагаю, что выиграем мы.
– Где черти носят этого Аллена?
– Понятия не имею, – пожал плечами Эдмунд.
На самом деле ему было отлично известно, что два дня назад купец с семьей отправились навестить друзей на юго-запад Англии.
– Ничего, я это дело прекращу! – негодовал Дукет.

– Да неужели? – Эдмунд проявил искренний интерес. – Но по какому праву?
– По праву олдермена Лондона! – проорал Дукет.
– Но, сэр, – Эдмунд обвел рукой окрестности, – вы, верно, забыли. Это Шордич. Мы не в Лондоне. – Он отвесил учтивый поклон. – Вашей власти тут нет.
Впоследствии он вспоминал этот момент как счастливейший в жизни.

К середине дня снесли половину верхнего яруса и погрузили на повозки сцену. Дукет вернулся с какими-то рабочими, намеренный помешать, и Мередит заставил их убраться, пригрозив обвинением в драке в общественном месте и возмущении спокойствия. К сумеркам взялись за нижний ярус, и больше им никто не досаждал. Впрочем, предосторожности ради у входа всю ночь простоял их караул, а ликовавший Катберт Карпентер поддерживал в яме небольшой костер, чтобы часовые грелись.

К Новому году «Театр» в Шордиче исчез.

Предприятие было не только отважным, но и необходимым. Любой, кто возжелал бы построить театр, столкнулся бы с колоссальной проблемой даже без всяких финансовых затруднений из-за «Блэкфрайерс», ибо древесина стоила очень дорого. Удивляться тут нечему. Не прошло и столетия, как население Лондона выросло вчетверо, и спрос на нее был огромен. Превыше всего ценился прочный, но медленно растущий дуб, потребный для опор, дабы те выдержали буйную толпу. Красивые дубовые елизаветинские постройки свидетельствовали о благополучии владельцев. Внушительный груз дубовой древесины, который увозили из Шордича Бёрбеджи, стоил целое состояние.

Бёрбеджи выбрали превосходное место для нового театра – участок в Бэнксайде в составе Вольности Кли́нка, но в стороне от борделей. Отсюда было легко попасть к реке, и почтенные горожане могли беспрепятственно причаливать в барках к береговым лестницам. Переговоры с землевладельцем почти завершили, но договор еще не подписали, поэтому древесину предстояло складировать где-то на пару недель. Надлежало разобраться и еще с одним мелким препятствием.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь