Лолоцест AU

Спонсоры — личности из ряда вон выходящие. Причём отличаются они во всём: не только в количестве денег на банковском счёте, но и в своём поведении да поступках.

Сегодняшняя встреча с ними должна была быть самой долгой и утомительной: у какого-то богача Хэнфорта состоялась годовщина, и после долгих переговоров по поводу поставки автоматонов на остров он решил пригласить всех коллег на вечеринку — в том числе и Харриса, к сожалению. У Джона хоть и были дела (например, сходить в солярий), отказать и тем самым показать своё неуважение к главному спонсору он не мог. Поэтому решил скрасить вечер алкоголем и сейчас, с распухшей от мыслей головой, сидел на празднике и со стаканом виски в руках выслушивать малознакомого спонсора-старичка.

— Джонни!! А вы не хотели бы реализовать ваш проект в общепите? У меня есть сеть столовых в городе, и ваши автобатоны могли бы очень там пригодиться, всё-таки, поток покупетелей огромен!.. — коротышка в дорогом костюме тараторил без остановки, и Джона это начинало раздражать. Тем более, ЕГО АВТОМАТОНЫ НЕ будут использоваться для таких примитивных вещей.

Джон Дейви Харрис вообще не знал, зачем всем этим занимается — он мог бы отдать чертежи спонсорам и улететь на Гаити ещё очень давно, но что-то его держало в Хэнфорте. Может, ответственность за своё изобретение, а может... Парень сделал ещё один глоток и помотал головой, останавливая поток мыслей прямо перед тёмной пропастью.

Шум вокруг и внутри — комбо по-настоящему ужасное, от которого голова просто раскалывалась. Но если свои думы он мог остановить хотя бы минут на пять, музыку и крики людей вырубить Джон был неспособен. И это по-настоящему бесило. Потому что для Джона Дейви Харриса не было ничего невозможного... до этого грёбанного вечера. А старикашка напротив настроения ему не прибавлял.

Не собираясь выслушивать старческий маразм и дальше, он поднял голову и встретился взглядом с Молли — ассистентка стояла на другом конце помещения, явно не зная, чем себя занять. Пару жестов, и эта проблема была решена: Молли, улыбнувшись, направилась к болтливому спонсору, а Джон — подальше от него.

Недолгие плутания Харриса по танцполу привели его к барной стойке. Приветливый официант услужливо налил ему бокал вина и предложил присесть, на что Джон закатил глаза, схватил первую попавшуюся бутылку и потопал куда глаза глядят — разговаривать здесь он ни с кем не хотел. Не сейчас, когда он голос собственный еле слышал: настолько громко играла музыка. В поисках более тихого места ноги привели его к туалету. Последнее место, где Харрис хотел бы напиться, но искать место получше настроя не было от слова совсем, и он, открыв дверь в санузел, вошёл внутрь.

Первым делом Джон посмотрел в зеркало и, как бы это ни было удивительно, увидел в нём себя: взлохмаченные волосы, но ясные глаза; полурасстёгнутая рубашка, но хмурое лицо. Наверное, если бы они с Молли сейчас остались бы наедине, девушка сошла бы с ума... Джон даже мог представил, как она облизывает сухие губы и пытается куда-нибудь деть руки, опускает голову вниз, но не сводит с него взгляда... Слава себе, ассистентки рядом не было, поэтому Харрис просто закрыл глаза и, глубоко вздохнув, опёрся на раковину.

Бутылка алкоголя тяготила руку, а сердце... Его не тяготило ничего. Джон редко был в душевных беспокойствах. В голове — да, вечно витали мысли, из-за которых у парня частенько случались приливы активности, а любой психиатр давным-давно выписал бы ему СДВГ, но в сердце — нет, было тихо, как на Дону. И даже сейчас, когда Джон внезапно услышал тихий вздох сзади, от мимолётного испуга кольнуло не в груди, а в где-то в мозгу, пытаясь анализировать ситуацию: «Как он мог не заметить, что находится здесь один?»

Открыв глаза и резко развернувшись, Джон увидел перед собой ещё более жалкую картину, чем представлял пару минут назад с Молли: на полу возле кабинок сидел парнишка и с заплаканными глазами смотрел перед собой. Руки незнакомца подрагивали, дышал он нарочито ровно, пытаясь успокоиться. Видимо, Харрис пришёл именно в тот момент, когда у того закончилась истерика.

Дальнейшие действия Джона зависели лишь от того, останется ли он здесь или свалит куда-нибудь пить в одиночестве. Чёрт в голове шепнул: «Останься, потешишь эго», и Харрис остался. Сел у противоположной к парнишке стене и приторно улыбнулся.

— Чего ревёшь тут один? Истерики действенны только тогда, когда их кто-то наблюдает.

Улыбка на лице стала ещё шире, когда незнакомец откнулся в прижатые к груди колени, обнимая те руками. Ответа не последовало. Кажется, истеричка продолжил плакать молча, внутри себя.

Невольно Джон вспомнил, как сам так однажды плакал. Забившись в угол комнаты своей сесты, еле-еле сдерживая слёзы. Сдержал. И больше ни разу не нашёл более весомого повода пустить хотя бы маленькую слезку. Навряд ли незнакомец, потеряв близкого человека, пришёл бы на дискотеку, но обесценивать чужие проблемы Харрис не мог. Поэтому кряхтя открыл бутылку с вином и протянул его парнишке.

— Пей, легче станет.

Джону этот способ помогал всегда. Нет, сам он не напивался до дури, но с удовольствием спаивал людей, дабы вытащить из них нужную информацию. Из плаксы перед ним смысла выпытывать было нечего, но желание что-то сделать, сказать оставалось

— О, вино, здорово. Может, если я напьюсь, то вспомню, откуда я тебя знаю, — парнишка потянулся за бутылкой, а после залпом сделал несколько глотков. Джон нахмурился.

— Не понял.

— Лицо знакомое, — то ли икнул, то ли всхлипнул незнакомец и опять приложился к бутылке. Где-то в подсознании зазвенело беспокойство: не свалится ли этот дрыщ от количества выпитого за раз алкоголя? Но ему, кажется, внезапно стало лучше, словно ударило током: он вытер мокрые щёки, поправил прядь волос, сползшую на глаза, и наконец-то поприветствовал Джона. — Я Лололошка.

— Джон Дейви Харрис.

— Оо, вспомнил! — парень вскинул руки вверх. — Ты по телику всё время мелькаешь, роботов мастеришь.

— Не роботов, а автоматонов, и не мастерю, а проектирую, — процедил сквозь зубы.

— Да какая в целом-то -ик- разница! — громко выдохнул Лололошка, на что учёный лишь фыркнул. Будь у него настроение — выпотрошил бы из паренька извинения и заставил бы на всю жизнь запомнить различия, но... не хотелось.

Этому Ло-ло-лошке вообще говорить что-то плохое: только сейчас Харрис заметил, какое у того светлое лицо, по-детски пухлые щёки и большие глаза. Большие и... глубокие. Хотелось пододвинуться поближе и рассмотреть их со всех сторон, а может даже спроектировать такие же автоматонам...

— Почему ты плакал?

Парень замялся и отвёл взгляд в сторону.

— Да так-с, мелочь.. Как в целом и все мы. Вы вроде так говорили на интервью, мистер Харрис, «Люди лишь шестерёнки, которые я использую для создания своих творений?»

Вздох.

— Хорошая у тебя, однако, память...

... была до того момента, как они оба не спились в хлам.

Вышло это совершенно случайно: словечко за словечком, глоток за глотком (в какой-то момент Харрис даже перестал вытирать горлышко бутылки, прежде чем отпить) и понеслось. Быстро, почти мгновенно — по сравнению с их невнятной беседой болтовню пожилого спонсора можно было назвать самой скучной и долгой в мире. Слова скакали от языка к языку, а мысли в голове текли спокойным ручейком, время от времени натыкающимся на глыбы молчания. Но с этим Ло-ло-лошкой и просто молчать было хо-ро-шо.

— Знаете, Джон Дейви Харрис, навряд ли мы встретимся когда-нибудь ещё раз, — промямлил парень прямо в уже пустую бутылку. — Может, тогда проведём этот вечер, как в последний раз?

«Нельзя соглашаться с пьяным человеком — это как заключать договор с пугалом на огороде», — говорил ему Евсей, но Джон считал иначе. Напившись, люди показывали свои истинные чувства, натуру. И голубые глаза, смотревшие на него без капли притворства, давали понять: этот парень всегда живёт так, как в последний раз. Возможно, это и было его поводом для слёз.

Джон мечтал жить так же беззаботно — один день - одна история — по крайней мере, когда не был полностью погружен в работу. И, кажется, Судьба предоставила ему единоразовую акцию, которую было грешно пропустить.

Тем более, навряд ли Лололошка вспомнит, что произошло в этот вечер.

— Если только ты больше не будешь плакать. Твоему миленькому личику не идут слёзы.

***

Джон ведёт парня наверх. Ведёт так, будто это его дом, будто он знает, куда идёт — ведёт так, как вёл бы Джон Дейви Харрис. Образа нужно придерживаться, даже когда глаза разбегаются по закрытым дверям третьего этажа, а мозг анализирует, за какой из них гипотетически находится свободная комната.

Лололошка тяжело дышит: то ли запыхался на лестнице, то ли алкоголь начал душить. Харрис знал это чувство: грудь сжимается, словно тисками, а перед глазами всё плывёт. Джон подметил, что глаза парня за пеленой пьяни выглядят ещё красивее.

Вторая дверь слева оказалась открытой, а комната — пустой. Джон, недолго думая, подтолкнул Лололошку к кровати, а сам нагнулся, пытаясь разобраться с вредным замком и запереть дверь.

— Джо-он, — раздалось сзади, и он обернулся. Парнишка сидел на кровати, пытаясь сфокусировать взгляд и, видимо, мысли. — Ты когда волнуешься... красивый.

На лице Харриса появилась короткая улыбка. Ему делали много комплиментов, но вот такие, пьяные и неконтролируемые, он любил больше всего. Потому что с них верилось.

В комнате прохладно — открыто окно. Джон закрывает и его, как последний путь к отступлению. Но, кажется, Лололошка не против: сидит, раскинув руки, и глупо улыбается. Такой домашний и наивный. Хотел бы Джон хоть раз почувствовать такую беспечность. У самого в голове уже роились мысли о том, что он завтра скажет владельцу дома.

Шаг к кровати, и Лололошка ложиться назад, устраиваясь поудобнее. Для него это привычно: трахаться с первым встречным или он настолько пьян? Джон садится к нему на бёдра и тянется к лицу — поцеловать. Лололошка не сопротивляется, да в целом походит на пластилин: как согнëшь, так и согрешишь. Ещё и глупо хихикает. А Джону это нравится. Смех перед сексом — такого не вытворяла даже Молли.

Парень мягко обнимает Лололошку и прижимается ближе, позволяя ладоням того скользить по своей коже. Разрешения не нужно: с этим парнем Харрис готов отодвинуть в сторону все свои принципы и запреты. Чужая ладонь ложиться на живот, и Джон чувствует, как ниже него всё сжимается.

— Притворишься на эту ночь, что ты мой? — шёпот.

— Да, — такой же тихий выдох.

Джон Дейви Харрис вообще не знал, зачем занимается этим — потешить своё эго, удовлетворить животные потребности или просто развлечься в ужасный вечер — но осознавал: ему было хорошо. Внутри и снаружи была тишина, которую нарушали лишь шлепки, да прерывистое дыхание Лололошки — и от этой тишины хотелось целовать паренька до потери сознания. Тот вырубил мысли Харриса, музыку и крики внизу, оставив на их месте приятную и по-настоящему прекрасную... ночь. Ни о какой любви, естественно, речи идти не могло — такого волшебства Джон ещё никогда не видел.

В какой-то момент Джон увидел своё отражение в глазах Лололошки и мимолетно нахмурился — на секунду ему показалось, что он видит там абсолютно другого человека, не Джона Дейви Харриса. Иллюзия исчезла уже через пару мгновений, когда парень вновь затянул его в поцелуй.

Их не слышал никто, будто и вовсе не существовало мира за пределами этих четырёх стен, двух сердец и внезапного желания. Один день — одна история, а одна ночь... Целая жизнь, закат которой наступал с рассветом.

Но сейчас Джон думал лишь о том, какие же у Лололошки тёплые руки.

Позже, когда искры во взглядах сменились усталостью, а резкие движения всё больше походили на поглаживания, парни лежали на кровати, каждый думая о своём. Внезапный вопрос, вернувшийся в голову Джона, был произнесён вслух:

— Так почему ты тогда плакал?

Лололошка посмотрел прямо на него и грустно, с неким сочувствием улыбнулся.

— По той же причине, зачем ты создаешь автоматонов.

«... По той же причине, почему я просто не ушёл с вечеринки», — молча закончил его фразу Харрис. После кивнул и прижал Лололошку к себе, обещая, что хотя бы до самого утра никто из них не будет один.

В груди что-то кольнуло.

━━━━━━━━━━━━━━━━━

ТГК: reshh бесится