Лирика в Тарусе

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

Лирика в Тарусе

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Лирика в Тарусе

Русский Барбизон / Стиль жизни / Независимая газета

Лирика в Тарусе

Скорость в ставрополе купить

Метадон телеграмм Навои

Лирика в Тарусе

Волоколамск купить VHQ Cocaine 98,8% Ecuador

В год юбилея Беллы Ахмадулиной и пятилетия Российско-итальянской поэтической премии «Белла» в Тарусе, в Доме литераторов состоялся «круглый стол» «Белла и Борис: поэт и художник», объединивший писателей, литературных критиков, филологов, теоретиков культуры и посвященный двум гениям этого места — Белле и ее мужу, художнику Борису Мессереру, роли Тарусы в их жизни, их участию в создании смыслового облика города и окрестностей. Каждый участник выступал в соответствии со своими профессиональными интересами, а собравший всех вместе город задавал разговору общее русло. Материалы выступлений мы публикуем в апрельском номере журнала к му дню рождения главной героини тарусского разговора. В течение нескольких последних лет в журналах «Знамя» и «Октябрь» публиковались тексты Бориса Мессерера о Белле Ахмадулиной и подготовленные им к печати, откомментированные письма поэта художнику. Эти публикации, дополненные изобразительным материалом, составили две книги: «Промельк Беллы» М. Вступление, комментарии и рисунки Б. Мессерера» М. Последняя книга имеет уточняющий подзаголовок, вынесенный на обложку: «Белла Ахмадулина Борису Мессереру — Письма. Борис Мессерер Белле Ахмадулиной — Портреты». Таким образом, в самом начале, вернее, даже перед книгой обозначены два важнейших жанра: жанр письма и жанр портрета. Но это еще не все жанры в книге: в нее включены стихи, рисунки — наброски — кроки и, что важно, акварельные пейзажи. Тарусский хронотоп, общее время-пространство поэта и художника, обнимает не только годы, обозначенные в особо выделенной части книги — Исток этого общего времени-пространства, на самом деле, — еще детство художника, проведенное в окрестностях Тарусы, — детство и его особый мир, ставший стимулом общих переездов туда летом и не только летом:. Во время этих бесед и возникла столь дорогая для меня тема Поленова — Тарусы, где я, как правило, проводил много времени, поскольку в летний и осенний период стремился туда с особенной страстью. Топография около тарусских мест запечатлена в стихах Ахмадулиной — кроме самой Тарусы, это Паршино, Бехово, Ладыжино и др. Таруса и топография ее окрестностей с первого приезда и до конца дней постоянно присутствуют в стихах Б. Но, если у чужого моря нам не встречать чужой весны, когда наступит осень, Боря, ты в Бехово меня возьми. Искать пристанища иного — какая бедная тщета. Весь этот мир — не больше слова и не просторнее холста. Так же концептуально для Б. Звук указующий, десятый день я жду тебя на паршинской дороге. И снова жду под полною луной. Звук указующий, ты где-то здесь. Пади в отверстой раны плодородье. Зачем таишься и следишь за мной? Изобразительный ряд в книге сочетает: 1 портреты; 2 пейзажи; 3 копии рукописей стихов, записок и телеграмм. Кстати, на выставке, состоявшейся в «Галерее» журнала, рукописи — наравне с рисунками. Каллиграфия Б. А тарусский и околотарусский пейзаж наполнен лиризмом — именно поэтому Б. Где бедный мальчик спит над чудною могилой, не помня: навсегда или на миг уснул, — поэт Сиренев жил, цветущий и унылый, не принятый в журнал для письменных услуг. Он сразу мне сказал, что с этими и с теми людьми он крайне сух, что дни его придут: он станет знаменит, как крестное растенье. И улыбалась я: да будет так, мой друг. Он мне дарил сирень и множество сонетов, белели здесь и там их пышные венки. По вечерам — живей и проще жил Сиренев: красавицы садов его к Оке влекли. Иногда меня ставят в тупик окружающие меня умы и поведения, но я от этого так опрятно далека, так чудесно одинока, за что и вознаграждена неизбывным приветом и любовью природы. Я наслаждаюсь счастливым однообразием моих дней: я неизменно встаю в половине седьмого, в восьмом часу спускаюсь к Оке и до девяти сижу за столом. После мгновенного завтрака иду по дороге до Пачева или до Паршина, то же после обеда и поздним вечером. Ложусь около двух и сразу же засыпаю. Литературная деятельность Б. Акварельные пейзажи и портреты Б. Под двумя пространствами я имею в виду реальное пространство Тарусы с окрестностями и — в переносном смысле — ее культурное пространство, тот ареал, который окружает ее, начиная, по крайней мере, со второй половины ХХ века, когда в широкий читательский и поэтический обиход возвращается наследие Марины Цветаевой, Виктора Борисова-Мусатова, других художников Серебряного века, связанных с этими местами. Таруса же как точка русской истории, с ее до сих пор этимологически не проясненным именем, изображается, например, в третьем стихотворении Игоря Волгина из его раннего «Тарусского триптиха»:. И гудящий над крышей Набата внезапный налет, И орды Тохтамыша Размеренный тяжкий намет. А дальше — песчаное дно. Что ты плачешь, Марина? Об этом нам знать не дано. Но необходимо заметить, прежде чем перейти к стихотворениям Беллы Ахмадулиной, что реальное и культурное «пространства» далеко не всегда находились и находятся в идиллических отношениях. Между ними время от времени возникает напряжение. Примером может служить эпизод, произошедший между Николаем Заболоцким и его квартирной хозяйкой, когда освободившийся после сталинских лагерей поэт поселился в Тарусе, «столице го километра», и снимал комнату у вышивальщицы Марии Грачевой. Заболоцкий прочитал ей свое стихотворение «Городок». Напомним его начало, а для дальнейшего нашего повествования — и заключительную строфу:. Целый день стирает прачка, Муж пошел за водкой. На крыльце сидит собачка С маленькой бородкой. Целый день она таращит Умные глазенки, Если дома кто заплачет — Заскулит в сторонке. А кому сегодня плакать В городе Тарусе? Есть кому в Тарусе плакать — Девочке Марусе. Ой, как худо жить Марусе В городе Тарусе! Петухи одни да гуси, Господи Исусе! Любопытно, как много лет спустя, уже в году, прокомментировала эти стихи М. В этом комическом эпизоде, как мне представляется, не только отразилось наивно-реалистическое восприятие стихотворения очевидицей. Понятно, что предъявлять претензии к «тете Мане» вряд ли кто-нибудь мог бы хотя в критике советского времени, от х годов и как минимум до середины х, как и в официальных постановлениях этих десятилетий, касавшихся искусства, мы находим великое множество примеров такого же вульгарного материализма, принесшего много зла и самому искусству, и его творцам — вплоть до «оргвыводов», реально следовавших в отношении многих писателей, художников, композиторов. В ее статье, посвященной Заболоцкому и опубликованной в «Знамени» в году, этим строкам предшествует признание поэта: «Вот и я тоже не так давно — вовсе помимо творческой воли и сознания — на это стихотворение Заболоцкого оперлась, как опираются, ослабев, о надежные перила» 2. Правда, замечу, что в этом стихотворении Бек ни собственной слабости, ни подражания Заболоцкому не чувствуется: ни ритмом, ни образным строем Бек Заболоцкому не вторит. Переклички, аллюзии, цитаты, однако, очень важны. Так создается и умножается, накапливая культурные слои, то самое «второе пространство» Тарусы, о котором говорилось в начале этих заметок. Сказанное должно прояснить метафорическое происхождение и вместе с тем бесспорную, надеюсь, точность избранного мной — но не мной придуманного — выражения «культурное пространство». Однако стихотворение Ахмадулиной содержит аллюзию не на Заболоцкого, а на Цветаеву, причем аллюзия, в начале стихотворения, возможно, не для всех очевидная, в финале подводит уже к прямому называнию имени Цветаевой. Напомню стихи Ахмадулиной. Пред Окой преклоненность земли и к Тарусе томительный подступ. Медлил в этой глубокой пыли стольких странников горестный посох. Нынче май, и растет желтизна из открытой земли и расщелин. Грустным знаньем душа стеснена: этот миг бытия совершенен. К церкви Беховской ластится глаз. Раз еще оглянусь — и довольно. Я б сказала, что жизнь — удалась, все сбылось и нисколько не больно. Просьбы нет у пресыщенных уст к благолепью цветущей равнины. О, как сир этот рай и как пуст, если правда, что нет в нем Марины. Нет никакого сомнения в том, что Ахмадулина как и цитированный выше Волгин имеет здесь в виду не кого иного, как Цветаеву. Если же мы вернемся от концовки стихотворения, традиционно понимаемой как «сильное место текста» Ю. Лотман 3 , к его началу, то «странники», «горестный посох», дорога — все это неизбежно приведет нас к стихотворению Цветаевой «Над синевою подмосковных рощ…», которое было написано за 65 лет до ахмадулинского о чем, скорее всего, Ахмадулина вовсе не задумывалась при создании своего. Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы калужскою дорогой, —. Калужской — песенной — прекрасной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья, И от уступчивости речи русской, —. Надену крест серебряный на грудь, Перекрещусь — и тихо тронусь в путь По старой по дороге по калужской. Конечно, реальный комментарий обязывал бы нас сказать, что совершенно не обязательно ахмадулинская героиня имеет здесь в виду тот же путь, который представляет себе Цветаева, — вовсе нет! Калужская дорога, как явствует из ее названия, находится в противоположной стороне от Тарусы по отношению к той, которая ведет героиню Ахмадулиной: указание на Беховскую церковь совершенно точно говорит нам об этом, то есть о пути, скорее всего, от Москвы к Тарусе. А «подмосковные рощи» у Цветаевой, наоборот, должны были бы вообще нас увести от Тарусы прочь: неважно, как проходила граница Московской и Калужской губерний в начала ХХ века, но Таруса тогда принадлежала именно к Калужской как и сейчас. Правда, можно предположить, что подмосковные рощи для цветаевской лирической героини сменились само собой, не подозревая о том калужскими — а дальше, через не названную в этих стихах Тарусу, мысль поэта простирается уже в сторону Калужского тракта. Все сказанное, однако, еще совершенно ничего не дает нам для понимания стихотворений ни Ахмадулиной, ни Цветаевой. Возникает вопрос: для чего же потребовался этот реальный комментарий? У Ахмадулиной же реальное пространство то и дело пересекается с культурным, почти не существует без него, а если существует, то оказывается «пустым» и «сирым», при всем своем «райском» великолепии. В следующем же стихотворении, которое, как мне кажется, составляет с первым диптих, мы видим диалог героини с Окой, причем внутренним напряжением этого диалога и держится все стихотворение. Снова не идиллия, а драматизм определяет сосуществование двух «пространств». Этот драматизм выносится на поверхность сразу — уже самим названием стихотворения «Препирательства и примирения». Почему же два стихотворения — «Возвращение в Тарусу» и «Препирательства и примирения» — представляются мне диптихом? Дело не только в датах их создания, хотя они были написаны почти одновременно. Под первым стоит: «16 и 23 мая Таруса». Второе датировано с такой же дотошной, дневниковой точностью: «16, 18—19 мая Таруса». Это, конечно, важно. Получается, что они были начаты в один и тот же день; вероятно, к первому автор вернулся через неделю, чтобы его доработать, а к этому времени было закончено и второе. Но более важным кажется даже не это, а то, что оба стихотворения написаны одним размером. Еще важнее, что это анапест. Как бы ни расходились в оценке размеров поэты и стиховеды тут имеет значение не род занятий, а особенности личного восприятия и конкретные стихи , расхождения касаются чаще всего двусложных — хорея и ямба. В отношении же анапеста на протяжении одного только ХХ века, от Валерия Брюсова и Андрея Белого до Татьяны Бек, от Давида Гинцбурга до Михаила Гаспарова, и поэты, и филологи сходятся в том, что это самый взволнованный, самый напряженный и вместе с тем самый «ответственный» размер, способный передавать «напряженье нечеловеческой страсти» Гумилев. Но анапест должен быть внутренне обеспечен, им пользуются нечасто, его не следует расточать понапрасну такие суждения высказывала Татьяна Бек в разговоре с автором этой статьи на рубеже ХХ—ХХI веков. Итак, внутренний динамизм обоих стихотворений Ахмадулиной передается — подчеркивается — еще и анапестом, и это тоже сближает их, заставляя думать о диптихе. А вся вторая «Препирательства и примирения» , половина из которой довольно точно воспроизводит берег Оки под Тарусой вплоть до топографических подробностей «справа Серпухов, слева Алексин» — героиня отвернулась от реки, поэтому та и взывает: «Оглянись! Однако получается, что полное слияние двух пространств произойдет только после смерти поэта дважды упомянутая кукушка, «горла рваного алый проем», страх — все это, конечно, создает общее семантическое поле. До того драматическое напряжение между ними, вероятно, неизбежно. И хотя разрешения его не происходит, а если оно и обещано, то не здесь, не в этом стихотворении, а скорее всего, и не обещано, намек на будущее примирение в стихотворении все же есть:. Благоденствуй, воспетое мной! Ты воспомнишь меня и возлюбишь. Всякая работающая поэтика вырастает из противоречия. Если противоречия нет — чуда не будет, будет бесконечный строчечный объем, как у Бальмонта. О нем Розанов написал в «Опавших листьях»: «Это какой-то впечатлительный Боборыкин стихотворчества. Да, — знает все языки, владеет всеми ритмами, и, так сказать, не имеет в матерьяле сопротивления для пера, мысли и воображения: по сим качествам он кажется бесконечным…». Чтобы поэтическая работа получила смысл завершенность формы в отличие от бальмонтовской растекшейся бесконечности , она должна столкнуться с неразрешимым противоречием. И тогда либо ничего вообще не получится как чаще всего и бывает , или при очень большой удаче два одномерных движения пересекутся и образуют двумерное пространство, то есть в своем взаимоограничении создадут новую степень свободы, той свободы, которой еще не было, — и смысл двинется в это пространство. Лидия Гинзбург писала: «Тынянов говорит, что для него существуют только те стихи, которые заставляют его двигаться в каких-то новых семантических разрезах». Это движение «в новых семантических разрезах» возникает как преодоление противоречия. Ахмадулина дает пример такого плодотворного противоречия. Ахмадулина часто использует конструкции, которые уже в XIX веке выглядели архаично. Если значимая часть словаря поэта — это высокая лексика, существует опасность повтора и несамостоятельности стиха: так уже писали. А каждый серьезный поэтический успех оставляет за собой выжженную землю, где уже ничего не соберешь. Архаическая лексика требует точной рифмы. Ассонансная рифма, утвердившаяся в XX веке, точно так же требует современного словаря — она к нему приросла. В этом противоречии, в разнонаправленности требований возникает возможность выбора оптимальной стратегии, которая и позволяет выйти за предустановленные рамки и создать что-то новое, возникает своего рода оптимальная кривая, колеблясь около которой, живет единственный стиховой строй. Пародийность, явная в XIX веке и до сих пор очевидная Андрею Арьеву , Вознесенскому совсем не очевидна: ему близок визуальный образ, запечатленный в рисунке буквы. Возможно, Вознесенскому нравилось это двустишие еще и новым звуком. Поэты слышат звук лучше, чем литературоведы. Мне неизвестны соответствующие высказывания Ахмадулиной, но, мне думается, ей Тредиаковский тоже был близок. Проникли в сплетни, в письма, в дневники. Его бессмертье — длительность надзора, каким еще не вдосталь допекли, но превзошли терпимость Бенкендорфа. Ахмадулина приближается здесь к синтаксической беспомощности Тредиаковского. Он, по-видимому, не всегда умел выразить тот смысл, который хотел. Это видно, например, в «Телемахиде», где Тредиаковский борется с им же придуманным русским гекзаметром и терпит поражение. Ахмадулина, в частности, в приведенном мной примере просто отказывается отрабатывать обязательную программу — выправлять грамматические согласования и синтаксические вывихи. В обязательном «правильнописании» просто нет необходимости: русская поэзия за прошедшие почти лет наработала такие прочные клише, что из них можно спокойно вычеркнуть половину слов, а если сломать грамматику и синтаксис, возникает неожиданное сближение с поэзией начала XVIII века, с Тредиаковским в первую очередь. Ахмадулина перекидывает мостик к русскому XVIII веку, и эта связь может оказаться плодотворной не только для нее. Во всяком случае, когда я сегодня слушаю или читаю Тредиаковского, — он звучит неожиданно свежо. Мне хочется задуматься над взаимоотношениями поэта и его адресата; над обращенностью существования — всего, а не только речевого и поэтического — создающей и направляющей, воспитывающей поэтическую речь. Поэзия Беллы Ахмадулиной с некоторых пор — собственно, можно точно датировать, с какого года: с го — видится мне как может быть, вся; где более, где менее явно обращенная к значимому собеседнику — Борису Мессереру. В году они встретились, и далее было 36 лет непрерывного словесно-несловесного диалога. Значимый собеседник или адресат — это тип культурной фигуры. В строгом смысле, «адресат» от «значимого собеседника» отличается тем, что он может, собственно, и не отвечать: ему достаточно быть. Так — или почти так — собственно, и поступал Мессерер, который не отвечал словами — он отвечал иначе: всем — просто своим присутствием, участием в жизни Беллы — и ее портретами, которые он писал и рисовал все время. Тип особенный и, может быть, в смысле культурообразования, создания смыслов не менее важный, чем сам поэт как таковой. Адресованность — особенный модус речи вообще и поэтической в частности в особенности. Это ситуация, когда для поэтического события необходимы двое. Когда в формировании речи — в отборе слов, тем, интонаций, складывании образов — активно участвуют свойства, особенности, обстоятельства человека, которому эта речь предназначена. Адресат — это не тот, о ком пишут, но тот, кого постоянно имеют в виду, постоянно чувствуют, даже когда говорят и пишут о предметах, совершенно, казалось бы, с ним не связанных. Это — тот, в свете которого и благодаря которому видят — не будь которого, видели бы не то и иначе самим своим присутствием он распределяет взгляд обращенного. Адресат — это тот, с кем — для обращенного — связано все. То, что я тут могу сказать, — в сущности, только обозначение проблемы, которая, при должной ее постановке, способна быть даже исследовательской. То же, что скажу я, — сплошная лирика, но с этой проблемой связанная и способная работать на ее понимание. Тема сама по себе необъятна, даже если мы сосредоточимся только на взаимоотношениях Беллы и Бориса, на их экзистенциальном диалоге , — качественное ее развитие потребовало бы тщательного анализа всего корпуса и поэтических, и околопоэтических текстов Ахмадулиной. В рамках короткой реплики нет возможности выполнять настолько серьезную исследовательскую работу тем более, что, может быть, она уже давно кем-нибудь и выполнена , поэтому сосредоточимся на книге, которая навела меня на мысль об адресованности поэтического — произведя сильное впечатление самим своим телесным, рукописным обликом. Книга «Письма Беллы» состоит из двух рядов высказываний: писем Беллы к Борису — словесных и Бориса к Белле — бессловесных, но очень говорящих: множества ее портретов, пейзажей, увиденных вместе пространств — форм их общей памяти. Книга поразила меня уже тем, что это как будто никакая не литература, и издание ее — акт совсем не литературный. Несмотря на то, что она переполнена стихами, письмами в форме стихов, говорить, думать, чувствовать и жить которыми для одного из ее соавторов было не менее естественно, чем для нас с вами — прозой. С изданием-то понятно: конечно, оно — акт человеческий, событие любви, благодарности, памяти, еще одна не хочется говорить — последняя реплика в многолетнем разговоре Беллы и Бориса. А вот сама книга…. Показано, как и из чего она растет. Кстати, и то, что не только «жизнь» порождает «литературу», но и наоборот, «литература» дает начало «жизни»: в этом смысле символично, что вошедший сюда диалог поэта и художника начинается стихами, написанными вскоре после их знакомства. Любовь нащупывает себя этими стихами, выращивает себя ими: они — большой открывающийся глаз будущей любви, которому еще многое предстоит увидеть. По существу, мы присутствуем тут при медленном сотворении мира. Стихотворение внимательно-аналитичное, прослеживающее это сотворение мира шаг за шагом. И притом, одновременно может быть, это тут самое сильное , это несколько страшное, трагическое стихотворение — оно написано как будто отчасти из будущей разлуки. Оно восстанавливает из этого будущего то, что тогда, зимой го, — едва начиналось и стало огромной жизнью. Потом я вспомню , что казался мне труд ожиданья целью бытия, но и тогда соотносила я насущность чуждой нежности — с тоской грядущею… а дом на Поварской — с немыслимым и неизбежным днем, когда я буду вспоминать о нем…. Еще жива, еще любима, все это мне сейчас дано, а кажется, что это было и кончилось давным-давно…. Вообще же дальше ее и прозаическая речь к нему будет продолжением поэтической речи может быть — просто иным ее обликом , наращиванием ее возможностей, высматриванием ее предстоящих путей:. Зато очередь в магазине мне не в тягость, потому что подлинный сюжет моего пребывания в очереди — любовь и печаль. Не говоря уж о том, что мы найдем здесь свидетельства влияния на Ахмадулину самой предметной среды их общей с Мессерером жизни, его мастерской, — без этого пространства, которое с самого начала произвело на нее сильное впечатление. Об этом пишет в комментарии к одной из записок сам Мессерер: « Моя мастерская произвела на Беллу сильнейшее впечатление. Она по-настоящему полюбила это пространство и как бы растворилась в нем. Это огромное светлое помещение, заставленное и завешенное картинами и разными диковинными предметами — граммофонами, старинными утюгами, самоварами, шарманкой, прялками и многими, многими другими вещами, — соответствовало представлению Беллы о художественной атмосфере места обитания поэта, художника, мыслителя. Здесь не было ничего, что бы напоминало о мещанском уюте, и существовала своя необычайная обстановка, питавшая творческую мысль Беллы и дающая отдохновение неприкаянности поэта ». Но я увидела все это, такой силой зрения, лишь отсюда, из этого места моей судьбы, из Твоей мастерской и благодарю Тебя. Не будь Бориса Мессерера, стихи Ахмадулиной с высокой вероятностью были бы другими. Может быть, и она сама была бы другой. Он создал ей среду, в которой она могла быть самой собой. В книге, дневнике общей жизни Беллы и Бориса, особенно сильно и убедительно то, что перед нами — сама плоть этого разговора: здесь каждое письмо сопровождается его факсимильным воспроизведением в натуральную величину, благодаря чему и время, и сама смерть исчезают уж точно. В движениях пишущей руки, в структуре остающегося на бумаге штриха сохранены мельчайшие подробности единственного мгновения, в которое это писалось. Наверстываю ли былое, обессмысленное твоим долгим отсутствием, или знаю предел грядущего, за которым — вечность, опять-таки без тебя? Книга вышла смущающе-живая, пронзительно-личная, очень незащищенная в своей хрупкой и откровенной рукописности. Мессерер отважился включить сюда даже совсем домашние, бытовые записки — « Просьбы к Боречке 1. Всегда любить и жалеть бедную меня. Позвонить Ольге Ивановне. Поискать черные вельветовые брюки выпали или на даче. Поискать черный свитер в мастерской , синий и коричн. В мастерской, в спальне, в столике на коробке — бритва. При случае купить кофе раств. Валенки на даче. Бела ». Включил, потому что это имеет к поэзии более прямое отношение, чем, наверное, принято думать и чувствовать. И, конечно, эти письма — как раз то чуткое, проницаемое пограничье между литературным и долитературным, предлитературным словом, которое ясно показывает, что никакой границы между этими двумя состояниями слова, по большому счету, и нет. По крайней мере, для Беллы Ахмадулиной — точно не было. Бог с книгой! Не в книге же дело! Спасибо за то, что страница пуста, Что я так любила тебя и сидела Прилежная, как на уроке письма». Функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Журнал«Знамя»4, Укажите e-mail:. Журнал«Знамя»4, КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ Весь этот мир — не больше слова В год юбилея Беллы Ахмадулиной и пятилетия Российско-итальянской поэтической премии «Белла» в Тарусе, в Доме литераторов состоялся «круглый стол» «Белла и Борис: поэт и художник», объединивший писателей, литературных критиков, филологов, теоретиков культуры и посвященный двум гениям этого места — Белле и ее мужу, художнику Борису Мессереру, роли Тарусы в их жизни, их участию в создании смыслового облика города и окрестностей. Наталья Иванова Письмо, портрет, пейзаж В течение нескольких последних лет в журналах «Знамя» и «Октябрь» публиковались тексты Бориса Мессерера о Белле Ахмадулиной и подготовленные им к печати, откомментированные письма поэта художнику. Исток этого общего времени-пространства, на самом деле, — еще детство художника, проведенное в окрестностях Тарусы, — детство и его особый мир, ставший стимулом общих переездов туда летом и не только летом: «Когда мы с Беллой соединили наши судьбы, то и разговоры между нами стали касаться самых заветных сюжетов, которыми раньше мы бы никогда не поделились друг с другом. Из телеграммы: «Боречка, спасибо, я очень счастлива в Тарусе». Таруса воздействует на Б. Екатерина Орлова Два пространства Тарусы в поэзии Беллы Ахмадулиной Под двумя пространствами я имею в виду реальное пространство Тарусы с окрестностями и — в переносном смысле — ее культурное пространство, тот ареал, который окружает ее, начиная, по крайней мере, со второй половины ХХ века, когда в широкий читательский и поэтический обиход возвращается наследие Марины Цветаевой, Виктора Борисова-Мусатова, других художников Серебряного века, связанных с этими местами. Таруса же как точка русской истории, с ее до сих пор этимологически не проясненным именем, изображается, например, в третьем стихотворении Игоря Волгина из его раннего «Тарусского триптиха»: И гудящий над крышей Набата внезапный налет, И орды Тохтамыша Размеренный тяжкий намет. Напомним его начало, а для дальнейшего нашего повествования — и заключительную строфу: Целый день стирает прачка, Муж пошел за водкой. Возвращение в Тарусу Пред Окой преклоненность земли и к Тарусе томительный подступ. Но вот это стихотворение Цветаевой. Бредут слепцы калужскою дорогой, — Калужской — песенной — прекрасной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья, И от уступчивости речи русской, — Надену крест серебряный на грудь, Перекрещусь — и тихо тронусь в путь По старой по дороге по калужской. И хотя разрешения его не происходит, а если оно и обещано, то не здесь, не в этом стихотворении, а скорее всего, и не обещано, намек на будущее примирение в стихотворении все же есть: Благоденствуй, воспетое мной! О Пушкине Ахмадулина говорит: Проникли в сплетни, в письма, в дневники. Ольга Балла Достаточно быть Поэт и адресат: обращенность существования Мне хочется задуматься над взаимоотношениями поэта и его адресата; над обращенностью существования — всего, а не только речевого и поэтического — создающей и направляющей, воспитывающей поэтическую речь. А вот сама книга… «Как будто» не литература — потому что на самом деле все существенно сложнее: в этой книге, очень цельной, литература схвачена в ее возникающем, почти предлитературном состоянии. Потом я вспомню, что была жива… С самого начала — отчасти посмертное. Потом я вспомню , что казался мне труд ожиданья целью бытия, но и тогда соотносила я насущность чуждой нежности — с тоской грядущею… а дом на Поварской — с немыслимым и неизбежным днем, когда я буду вспоминать о нем… выделено мной. Кстати, этот мотив, этот жест воспоминания из будущего будет еще повторяться: Еще жива, еще любима, все это мне сейчас дано, а кажется, что это было и кончилось давным-давно… Вообще же дальше ее и прозаическая речь к нему будет продолжением поэтической речи может быть — просто иным ее обликом , наращиванием ее возможностей, высматриванием ее предстоящих путей: « Ты еще спишь неподалеку, а я уже бодрствую в замогилье разлуки. Пользовательское соглашение Политика конфиденциальности персональных данных Условия покупки электронных версий журнала.

Наркотик Мет, метамфа цена в Ростов-на-Дону

Лирика в Тарусе

Купить закладку марихуаны Фетхие