Leone Avido / Engelstanz

Казалось, сон в одной комнате с возлюбленным оказал бы положительный эффект на Кэсседи, но вопреки всем ожиданиям, мужчина долго ворочался в постели, так и не сомкнув глаз. Очень хотелось лечь с Барретом – да вот только мешал его уж слишком чуткий сон, из-за которого он бы в миг проснулся от касаний шерифа и ощущения холодного металла на теле.
В одной лишь мятой футболке, шортах и домашних тапочках он выходит в коридор, чтобы выпить воды и успокоить нервы. МакКоннелла часто посещали неприятные воспоминания о прошлом — они приходили в виде кошмаров, внезапных «триггеров» или даже при простом упоминании своей фамилии. Во всех ситуациях разговор один — прошлое. Как бы мужчина не пытался жить настоящим, его всегда что-то заставляло возвращаться в ненавистное время снова и снова.
Идя по длинному коридору отеля, Кэсседи невольно засматривается на настенные картины – лес, унылые люди, убитые временем дома. Неизвестные художники нагоняют лишь тоску своими творениями, потому шериф ускоряет шаг и скоро оказывается в холле. У стенки стоит кулер, дающий одну только холодную воду, но больше мужчине и не надо, ему хотелось скорее увлажнить горло и продолжить свои безуспешные попытки уснуть. Стоило шерифу опустить рычажок и подставить стакан под струю, как за его спиной раздался голос — нежный, девичий, словно поющий на высоких нотах приятную мелодию.
— Скучаешь, Кэсседи? — спросило существо, вдруг материализовавшись прямо за спиною МакКоннелла. Холодными бледными руками оно обвивает его шею, словно стараясь как бы случайно не причинить ему вреда.
— Аэ? Кто.. кто, блять? — длинноволосый резко оборачивается, но получает лишь внезапную головную боль и неприятный хруст в шее. Как только он успокаивается и поднимает голову, он замечает перед собой девушку в платье. Что-то с ней явно не так: несмотря на красоту её тела, изгибы талии и аккуратную белую косу, женский силуэт кажется очень нечетким и размытым. Казалось, сквозь неё можно увидеть стену, если хорошо приглядеться.
— Никто-о-о! Ха-ха-ха, ах да, как я слышала, тебе не нравятся женщины... я совершила огромную ошибку, явившись к тебе именно в этом обличии! — та делает расстроенное лицо, сразу же меняя его на гадкую улыбку. — Я здесь не за этим, мой хороший! Я пришла, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты привёл сюда Каролину... ты ведь толком её и не узнал, а уже решил, что это будет хорошей идеей — привезти в Рейдок малолетку! Ведь она сто-о-о процентов говорит правду. Тебе самому не смешно?
Кэсседи слушает её не перебивая, после чего спешно протирает глаза и встаёт в оборонительную позу, схватив первый попавшийся предмет возле него, а если быть точнее — палку, которой персонал часто пользовался, чтобы поправить высоко закрепленные шторы.
— За че, нахуй, спасибо? Я смотрел за ней неделю, она не вызывала никаких подозрений. И даже сейчас она не делает ничего такого... какого хуя я вообще перед тобой оправдываюсь? Иди куда шла, — грубо отрезает шериф, — Каролину ты и пальцем не тронешь.
— Ой, напугал, мальчик! Её я не трону, она мне совсем не нужна. Понимаешь, мне нужен был её папа, — та хихикает, — и кое-что ещё! Если она раскопает мой труп, то сможет обрести свободу и жить без того, чтобы я её докучала. А если не раскопает, то будет очень и очень грустно! Это плохо для неё закончится, знаешь ли, МакКоннелл... ой, прости, забыла, что ты ненавидишь свою фамилию!
— Так, сука, как ты узнала о том, что я.. о том что Каролина... блять, да что ты такое вообще? — стараясь говорить вполголоса, Кэсседи все равно повышает на девушку тон и замахивается. Стоит ему только опустить руку, как она проходит прямо сквозь его грудь!
— Глупыш, не надо мне угрожать. Ты ведь не знаешь, что я могу с тобой сделать , — она лишь расправляет белоснежные крылья, вдруг начиная негромко хлопать в ладоши, — ты такой смешной! Мне нравится твой характер. Не хочешь помочь мне взамен на небольшую награду? Ха-ха, ну, как небольшую...
— И как мне тебе помочь? И нахуя мне тебе помогать, если ты сейчас несёшь какую-то чушь... Причём очень стремную чушь. — тот хмурится и отходит от девушки подальше.
— Их-хи-хи! Ты ведь точно можешь сделать так, чтобы Каролина пош... — начинает говорить та, но грубый голос шерифа вдруг прерывает её.
— Блять, в пизду. Я либо сошёл с ума, либо я все ещё сплю, — МакКоннелл с подозрением смотрит на крылатую, но не говорит ей ни слова – лишь идёт к коридору, не опуская своего «оружия».
— Ну что-ж ты заладил, голубчик, — раздражённо, но всё ещё с приветливой улыбкой произносит та, разводя руками в стороны, — в обмен на моё предложение ты сможешь, например, счастливо жить с Барретом... не скрываясь! Или, может, ты хочешь больше денег? Ахах, или восстановить утерянную руку? Ну давай же, Кэсси, ты всю жизнь пытаешься отпустить прошлое и существовать лишь в настоящем. Думаешь, отец похвалил бы тебя за то, кем ты стал? А Валентайн? Нет, конечно! А я могу сделать так, чтобы ты стал тем, кого все, абсолютно все уважают и боятся.
— Мне не нужно ничье признание, психованная. Особенно от этих людей. — мужчина щурится, — откуда ты вообще, блять, знаешь? Агх..!
Кэсседи бросает палку в лицо девушке и сразу уходит прочь, но совсем не слышит звука падения. Он оборачивается, однако, как оказывается, она уже преспокойно лежит на полу и незнакомка более не стоит на том месте. Шериф быстро заваливается в комнату, теперь уже не обращая внимания ни на картины, ни на их содержание. Главное сейчас — это оказаться рядом со своим барменом.
Резко захлопнув дверь, МакКоннелл тяжело дышит и смотрит на взъерошенного Баррета, который, кажется, не так давно проснулся.
— Ты с кем там так разговаривал, Кэсси, солнце ты моё? — кудрявый встаёт и, взяв любимого за здоровую руку, нежно одаривает его поцелуем в щеку, — ещё и сердце так стучит. Ты же знаешь, что тебе нельзя сильно беспокоиться.
— Эм... я, кажется, просто лунатил, — говорит мужчина, крепко обнимая партнёра. Теперь всё хорошо. Теперь ему спокойно, — эм, ты ж не против если я прилягу с тобой? Боюсь ещё чего учудить ночью, если буду спать отдельно...
Баррет широко улыбается, глядя возлюбленному в глаза.
— Конечно, конечно можно! Ещё спрашиваешь, блин, — тот садится на край кровати, — только вот мне пока не спится.
— Да я теперь тоже вряд ли усну, — недолго думая, Кэсседи усаживается рядом и кладёт руку на ногу бармена, — не хочешь заняться чем-то более приятным, м?
— Оу, Бог ты мой, Кэсси, — он посмеивается, прикрывая рот ладонью, — лишь бы нас тут не услышали.

Просыпаясь, ты чувствуешь прикосновение чьей-то руки. Она нежно, но боязливо гладит тебя по голове, кажется, пытаясь разбудить. Перебирают пряди твоих волос явно не пальцы Баррета — они нежнее, тоньше и похожи на женские. Ты не без труда размыкаешь веки и смотришь на сидящего рядом человека. Это Паула! От удивления ты вдруг вскакиваешь и смотришь на не менее ошарашенную девушку.
— Каролина, все нормально? — она, впервые не игнорируя твоё присутствие, озадаченно оглядывает тебя с головы до ног, — Кэсседи с Барретом пошли к конюшне, сказали тебя разбудить если что. Ну, как я вижу, ты уже проснулась, эхех.
— Да, доброе утро, Паула, — ты неловко чешешь затылок, параллельно пытаясь придумать оправдание своему поведению. — А где Пьеро?
— Ай, его хер знает. Скорее всего, придумывает название для очередной статьи про Рейдок или отсыпается. Он в последнее время часто плачет по ночам, я даже не знаю, че с ним делать.
— Плачет? Почему он плачет? — вставая с кровати, ты не отводишь глаз от вдруг содрогнувшихся губ сыщицы.
— Ты только проснулась, а уже задаёшь дохера лишних вопросов. Бабка у него тут умерла, чего таить-то, — пока девушка рассказывает тебе о прошлом Пьеро, ты невольно замечаешь, как она улыбается и чуть ли не сдерживает смех, — Ей диагноз неверный поставили и лечить отказались. Ну и он теперь страдает, хочет репутацию больничке похерить, но всем на это, короче говоря, насрать. Случилось это много лет назад, а белобрысик все не теряет надежды..
— Ой! Ужасы с самого утра какие-то, — ты кривишь рот, неловко отворачиваясь и сразу убегая в туалет.
— Я буду ждать тебя в холле, принесу тебе завтрак, — слышишь ты голос женщины, а после громкий хлопок двери.
Хорошо жить в номере одной, но бывает страшно. По сравнению с домом — рай... При папе ты редко могла побыть одна, ведь дом маленький, а вас в нем двое. Хотя, если смотреть на рост папы, то можно посчитать и троих человек! Когда ты была маленькая, он мог одной рукой с лёгкостью держать тебя на руках, а второй мешать борщ в кастрюле и ещё несколькими делами одновременно!
Тебе всегда казалось, что папа может всё что угодно. Умывшись холодной водой, ты быстро переодеваешься в привычную одежду и выбегаешь в коридор.
Вопреки её словам и твоим ожиданиям, в холле Паула тебя не ждёт. На столе стоит запечатанный в пластиковую коробку омлет, на который ты смотришь разве что с отвращением. Нет уж, сегодня обойдёмся без завтрака...
— Ну не мог же он знать, что они тут находятся.

Баррет расстроено плетется за шерифом, пытаясь не смотреть назад. Конюшня, сейчас наполненная трупами кобыл, почти полностью превратилась в подобие руин. И всё это за одну ночь. Из Фионы вытащили почти все органы, оставив лишь кожу, а Беллы и след простыл – похоже, испугалась и убежала. Бедняжка.
— Никто другой не умеет разделывать животных так, как это делает Валентайн, — равнодушно хмыкает Кэсседи, усаживаясь на срубленный пень неподалёку. — От них только кожа на кости остались. Буквально. Да и зачем кому-то другому пытаться испортить нам жизнь?
— Выходит, мы не вернёмся домой...
— Вернёмся. Но придётся пройтись.
Казалось, мужчин заботят две совершенно разные проблемы, от чего в воздухе висит неприятное напряжение. Длинноволосый бармена к себе ближе, чем на метр не подпускает: всё думает о случившемся, хоть и не выглядит сильно грустным.
— Ты совсем не выглядишь расстроенным, Кэсси.
— Я очень злюсь, если ты не заметил, — хмыкает шериф, поправляя шляпу, — Лучшим решением в нынешней ситуации будет вернуться в отель. Задержимся тут надолго – попадём в его ловушку.

Ты соврала Пауле, что поела, предварительно смыв свой завтрак в туалет. Будет очень нехорошо, если об этом кто-то узнает! Идей о том, что делать и куда деваться не было, потому-то в твою голову и пришла мысль пройтись по территории отеля. Ты спустилась на первый этаж, уже обмотанная шарфом, как вдруг тебя за руку схватил Пьеро и оттащил куда-то в сторону. Лицо его было бледнее, чем обычно, а великолепную голубизну его глаз перекрыла покрасневшая склера.
— Каролина! Как хорошо, что ты здесь! — Мужчина чуть ли не впивается в твою одежду руками, глядя то на тебя, то на выход из здания. — Ты не представляешь, что я видел! О Боги, я... Я просто шёл в столовую, хотел выпить чая с булками, как вдруг!
Блондин, не отпуская тебя ни на секунду, подводит тебя к окну и указывает на лес. Хоть его вид и наводит на тебя чувство отвращения, ты не замечаешь ничего сверхъестественного.
— Так-так-так! Я знаю, что ты мне не поверишь, но там точно были какие-то люди! Один был разодет в какое-то тряпье, ох, он был почти нагим, второй нес на плече топор, а третий... Выглядел весьма нормально!
— П-пожалуйста, давай помедленнее!
— А суть знаешь в чем? Да в том, что я, как самый лучший журналист из Нарцифая, взял газеты из ларька и тщательно их изучил! — Внезапно успокоившись, гордится Пьеро, — И там были их фотографии! Конечно, не самые четкие, но я тебя уверяю, точь-в-точь вот эта банда! И надпись жирным шрифтом «В РОЗЫСКЕ»! Чёрт возьми, ну где в такое время бродит Кэсседи?! Мы сюда не прохлаждаться приехали, знаешь ли!
— Паула сказала, что они с Барретом пошли к конюшне. Но, эм, не переживай за них! Они оба сильные и...
Тебе не дали закончить предложение лишь звуки, что донеслись прямиком с улицы. Выстрел. Ещё один. Казалось, что происходит это близко, но в то же время нельзя было понять, насколько. После них ничего не последовало.
— Господи! Каролина! Ты это слышала?! Нам... нам надо пойти и проверить, что там!
Но Пьеро не двигался. Он, подкосив ноги так, словно сейчас описается смотрел на тебя и ждал твоих действий.
— Нам надо понять, безопасно ли вообще снаружи. — Шепчешь ты, залезая на низкий подоконник и прислоняясь лицом к стеклу. Все чисто.
Ты, как самая смелая и самая младшая в компании, берёшь журналиста за руку и под его испуганные вопли выводишь из здания. Осмотревшись, вы решаете идти по звукам. Чем дольше вы прислушиваетесь, тем лучше понимаете, откуда исходит шум. Вскоре выстрелы затихли. На их место пришёлся ужасающий мужской крик, нет, вопль! Вы решаете ускорить шаг, но для собственной безопасности перебегать с места на место, укрываясь за различными ограждениями.
Наконец, спрятавшись за киоском, ты одним глазком решаешь выглянуть наружу.
Человек, весь в крови и грязи лежит на земле и не подаёт признаков жизни, кроме жуткого кряхтения и неразборчивой мольбы о помощи. Ты не видишь всей картины, ведь показываться опасно. Выглянув с другой стороны ты видишь, что это был...
Кэсседи?

Больничная палата увешана небрежными праздничными декорациями, видимо, чтобы пациенты не падали духом и верили в рождественское чудо. Конечно, никому этот декорум и даром не сдался: прошлой ночью умер человек. Узнали на утро.
— Ну, вот я и остался тут один, док, — парень смеётся, вертя в руке сигарету, — какие прогнозы? Как долго ещё меня будут удерживать на земле?
— Будьте добры, не курите в помещении, — даже не глядя на пациента говорит мужчина в очках, отмечающий что-то в своём блокноте, — пока ничего неизвестно, но шансов мало. Хотите начать писать завещание?
— Да чего ж мне там завещать, — недовольно бурчит блондин, укладываясь на бок, — разве что батьку и матушке свою совесть, как они грят, у меня отсутствующую напрочь, ха-ха.
— И с чего бы им так говорить? — доктор пододвигает стул к кровати и усаживается на него, чтобы быть чуть ближе к уровню клиента, — это явно не просто так.
— Они ведь деньги отдают за моё лечение, — тот вздыхает, — а уже давно хочу сдохнуть и переродиться в кого-то, кто будет делать благие дела и спасать мир, а не лежать на смертном одре и смотреть, как недалекие родственники пытаются продлить его мучения.
— И с этих денег я получаю зарплату, не бойся, хоть какую-то пользу ты приносишь, — серьёзное лицо врача на долю секунды кривится в неумелой улыбке, после чего раздаётся нервный смешок, — прошу прощения. Как ты себя чувствуешь?
Уголки губ парня расползаются в стороны, показывая на его лице подавленное желание громко и искренне просмеяться.
— Да ладно вам, док! Мне понравилась шутка. Всё чётенько, — он разводит руками в стороны, — я даже не блевал сегодня.
— Может, тебе и станет лучше вскоре. Отдыхай, — мужчина встаёт и выходит из помещения. Вместо мыслей об анализах и других пациентах его голова забита одним вопросом: «о какой шутке он говорил?».

Теперь ты точно один. Блондинистые пряди рассыпаются по подушке, а тусклые голубые глаза бегают по потолку, стараясь выжать из него последние краски, но видят лишь бетонные плиты и повисшую на проводе давно потухшую лампочку. Теперь в комнате вечная темнота. Он тоже потухнет рано или поздно, но будет ли от его смерти зависеть столько же, сколько от смерти фонаря? Без света жизнь на земле стала бы невозможной, так почему нельзя прожить жизнь так, чтобы от тебя тоже зависела чья-то судьба? Почему нельзя жить так, чтобы люди и боялись тебя, и нуждались в тебе одновременно? Почему нельзя просто быть чьим-то светом?
— Никто тебе не запрещает, Рафаэль, — игривый женский голос последовал из темноты, услышав негласные рассуждения оного. Парень вскрикнул.
— Мне нужны таблетки.. — блондин попытался встать, но стоило ему лишь поднять голову, как он увидел перед собой глаз. Глаз, который чуть ли не сжирал его разум своим присутствием. Он смотрел на Рафаэля так пристально, как только мог, от чего создавалось ощущение, что он вот-вот лопнет.
— Они тебе не нужны, дорогуша, — нежно тянет око, вдруг расплываясь в мерзкую густую лужу на полу, отдалённо напоминающую пролитое на человеческие органы вино. Оттуда всё ещё можно слышать неизменный звонкий глас, что разносится по всей комнате, — пока у тебя есть я тебе ничего в этой жизни более не понадобится. И я не твоя галлюцинация, милый.
— А кто ты, блядь... — ругается Раф, сдерживая рвотные позывы. Только бы не сейчас.
— Я буду кем захочешь, — вдруг жидкость собирается в образ молодой девушки. Коса по лопатки, платье в пол и отсутствие лица, — и совсем скоро ты тоже сможешь быть тем, как всегда мечтал.
— Трупом? — недовольно лепечет тот, кажется, от шока не осознавая всю ненормальность ситуации.
— Нет же, глупыш. Я подслушала ваш с доктором разговор, — дева робко сложила свои руки за спиной, — он славный, да? Меня он тоже очень много раз выручал. Пока он рядом ты не сможешь сгнить в земле и стать ничем. Ты сможешь стать свободным, Рафаэль. Ты сможешь стать святым. Не это ли являлось твоим желанием всё время, что ты лежишь тут?
— И до сих пор является, — парень задумывается, прикладывая два пальца к нижней губе, — но причём здесь это. Я все равно скоро подохну, там и сгнию...
— Это лишь один из возможных исходов. Ты никогда не думал о том, что у тебя может быть выбор?
— Выбор? Да какой с такими родителями выбор?
— Он не зависит от них. Ты можешь отмучиться ещё полгода и стать либо бесполезным покойником без души, либо не менее бесполезным инвалидом, не способным даже есть без посторонней помощи... или же ты можешь отдать себя самого ради всеобщего блага и стать наконец-то святым и нужным этому миру. Это разовая акция, мой милый. Выбирай с умом.
Рафаэль пытается проглотить слова таинственной незнакомки, но не может осознать ни одного. Он в надежде на помощь смотрит на место, где должны быть её губы.
— Я все вижу по глазам, — девушка подходит ближе и протягивает ему свою руку, — давай же, помоги нам. Ты станешь частью чего-то великого и до невозможности прекрасного... сыграй эту роль вместе с нами. Ты наконец-то почувствуешь себя незаменимым. Единственный и неповторимый, тот, кто сможет играть без прожекторов и декораций так, чтобы публика аплодировала!
Блондин поднимает трясущуюся ладонь и берет девушку за руку. Они вдвоём рассыпаются в прах и в палате не остаётся ничего, кроме запаха гари и всё тех же несносных новогодних украшений. На кровати Рафаэля остаётся только сердце, полностью состоящее изо льда.

Хруст веток и звон железа.
«Как тесно в этом костюме...»
С копьем наперевес чужеземец возвращается домой. Кто-то уже идёт вниз...

— Доктор, зачем же вы себе осанку портите! — девушка подходит к мужчине со спины и разглядывает его каракули.
Хелмет Шмитц, будучи мастером в скрючивании своего позвоночника, даже глазом не пошевелил, чтобы отвлечься на вопрос собеседницы или просто выпрямиться. Поняв, что оный собирается её игнорировать, беловласая вдруг хватает его за шею и начинает трясти, радостно смеясь над реакцией хирурга.
— Ты что творишь, балбеска?! — вскакивает тот, чтобы не упасть со стула. Хелмет строго глядит на девушку, что лишь хихикает над ним и не видит в своём поведении ничего зазорного, — о боже, прошу, оставь меня хотя бы ненадолго...
— Ну док! Мне очень скучно. Вы единственный человек на белом свете, с которым я могу так свободно общаться, — она берет мужчину за руку, — честное и искреннее мнение – вы слишком много работаете. Не пробовали отдыхать чуть дольше, чем исключительно в перерывах на обед, а?
— Не вижу в этом смысла. Я чувствую себя просто великолепно, — несмотря на недовольную гримасу на своём лице, Шмитц берет подругу за руку в ответ, — чего ты хочешь от меня сейчас? Если тебе нужна еда, то, повторюсь, я давно разрешил тебе пользоваться холодильником.
— Дорогуша, мне не нужно есть, чтобы жить... в отличие от некоторых! — та тянет доктора к себе, — как хорошо, что вас это тоже не касается.
Хелмет не отвечает. Лишь бурчит себе что-то под нос, стараясь не смотреть на блондинку, в то время как она уже активно пытается вставить пластинку в проигрыватель.
— Ха-ха, и как эти людские штучки работают? — она смеётся и, нарочно наступив на ногу врача, цепляется за его плечи, — у вас такая странная музыка, мистер!
— Я не силен в танцах, — мямлит мужчина, явно чувствуя себя не совсем в своей тарелке. Он осторожно кладёт ладони на талию девушки, от чего та начинает улыбаться ещё шире, а вот в глазах доктора читается некое удивление, — ах, а где же твои крылья?
— Ты думаешь, танцевать с такими было бы удобно? Принять облик какого-нибудь человека – самая лучшая идея, которая взбрела мне в голову!
— Было бы великолепно, если бы ты превратилась в кошку и вы с Мари бы преспокойно общались на своём кошачьем, не доставая меня своими танцами, — грубо отрезает Хелмет, но уголки его губ невольно приподнимаются. Сам он отводит усталый взгляд на бедра подруги.
Мужчина, видевший пляшущих за руку людей лишь по телевизору, неловко копирует движения девушки, изредка наступая на её ноги и дёргаясь от неожиданности.
— И ты это отдыхом зовёшь? Эти действия напрягают меня сильнее, чем мои привычные занятия, — Шмитц вздыхает и, якобы случайно задев локтем проигрыватель, останавливает музыку. В комнате воцаряется тишина.
— Не отрицайте, что вам понравилось наконец трогать кого-то помимо себя!
— Ха-ха, ты о чём вообще? Мне, — он делает паузу, — действительно было приятно. Но у меня ещё полно дел, так что более прошу не отвлекать.
— Вы, кажется, забываете принимать сыворотку, — беловласая хитро щурится, протягивая мужчине колбу с зеленоватой жидкостью, — ваш зака-а-аз!
— Не делай так. Раздражает, — тот быстро глотает содержимое и садится за стол, — о нет, после неё я буду спать как убитый...
— Ха-ха, я прилягу с тобой?
— Нет. Иди займись делом, — Хелмет поправляет очки, нервно теребя пальцы рук, — или помоги мне сделать ещё несколько порций... Ангелочек.