У главного героя всегда всё плохо. Интервью с группой L'Homme Absurde
Цирк с козламиУчастники московского пост-блэк-метал/металкор проекта L'Homme Absurde о том, зачем заниматься творчеством, что делает музыку русской и как андеграундной российской группе съездить в тур по Европе.
В разговоре участвовали: Алексей, вокалист, автор текстов и музыки, Роман, гитарист.
— Вы долго готовились к концертам в поддержку альбома Belong, расскажите, как они прошли.
Алексей: В целом всё прошло так, как было задумано, и, пожалуй, на сей раз мы остались довольны, хотя мы никогда ничем не бываем полностью довольны. Удовлетворение концертом — это субъективная штука. Бывает так, что и людей пришло мало, и сыграли посредственно, но ты уходишь оттуда вполне довольным собой, и сложно объяснить, что конкретно на это повлияло. Но поскольку мы пытаемся играть в профессионалов, нам важно в первую очередь, чтобы люди, которые пришли на концерт, остались довольны, чтобы они получили интересное шоу, качественную картинку, хороший звук и так далее. Хотя мы, как обычно, сыграли перед чужой аудиторией, но в этот раз эта чужая аудитория была чуть более наша, чем обычно.
— А ваша аудитория — это какая?
Роман: Никакая. У нас её нет. Любая аудитория, перед которой мы играем — чужая.
А: Я, когда говорил про чужую аудиторию, имел в виду, что обычно из-за тех тегов, которые мы себе понаставили в самом начале, на нас часто приходили люди, которые, возможно, ожидали чего-то другого. Но в этот раз посетители были в большей степени готовы к тому, что они увидят, нежели обычно.
Р: Да, для людей, которые любят блэкгейз типа Deafheaven, мы слишком слишком металлизированные, у нас много хардкора и всего такого. А для людей, которые любят корщину, у нас слишком много постухи.
— Есть ли всё-таки у вас родственные проекты?
Р: Они есть по факту, но не по музыкальной форме.
А: Я всегда хотел найти единомышленников, с которыми можно было бы делать интересные штуки, а не просто тусоваться вместе. Я сейчас говорю не только про музыку, мне интересно взаимодействие разных видов искусств, допустим, я бы очень хотел поработать с современным танцем. Но я такого сообщества, которое было бы нацелено именно на какие-то коллаборации, на совместное создание чего-то большего, сейчас не вижу, и как его организовать, я не знаю.
Р: Если говорить про близкую нам сцену, то можно посмотреть, какие группы обычно выступают в баре «Frakcia»: Naska, Гедонист, Smyčka… В общем, это те, кто играют с питерскими привозами типа Somn и Show Me a Dinosaur.
— Расскажите про ваши европейские туры.
А: Первый выезд был во Францию. Я случайно в каком-то паблике услышал записи группы Morteminence. И решил написать лидеру коллектива, его зовут Антонин. В общем, мы с ним связались и договорились о том, что мы приедем и сыграем вместе. Также он посоветовал своих друзей, к которым можно обратиться по поводу концертов в других городах. Естественно это был полный DIY, мы вообще не знали, что там будет, опыта у нас никакого не было, мы просто договорились и поехали. С Антонином мы сделали 2 концерта, ещё один концерт сделал Кевин, барабанщик группы Sons Of A Wanted Man. Наверное, какие-то иллюзии относительно Европы у некоторых рухнули, но в целом было классно, стоит повторить при первой же возможности.
Р: Тур по Прибалтике и Польше я изначально делал для другой своей группы, но потом я нежданно-негаданно стал играть в L'Homme Absurde, так что в тур поехали обе. Группу Eschatos, которая нас принимала в Риге, я нашёл в алфавитном списке на Метал-Архивах. Я просто ткнул в случайное название — смотрю, в тегах дум, сладж, блэк. Пошёл на бэндкэмп их послушать, а там музло крайне солидное оказалось. Предложил им сделать концерт, они согласились. Так в общем-то со всеми проектами было, с которыми мы играли в этом туре.
Вообще тур — лучшее, что может случиться с группой. А тур в Европу, в силу своей специфики, — это ещё и приключение, потому что там всё так непонятно, интересно, клёво, никто не разговаривает ни на твоём, ни на вражеском языке. Кстати, как раз в этом туре состоялись первые концерты нового состава L'Homme Absurde, то есть мы вместе репетировали меньше, чем полгода, но взяли и поехали, и всё сложилось.
— Как вас там принимали?
А: Люди везде более-менее одинаковые. Но, допустим, когда мы приехали в глухую французскую провинцию, на нас смотрели как на чудаков, потому что мы ехали 4 дня на машине, чтобы выступить в кафе, где не ступала нога человека. Но было не так важно, что мы именно из России, имело значение то, что мы просто издалека. Хотя когда мы были в Прибалтике, всплыла тема неприязни к русским, было сказано, что есть люди, которые не пришли бы на этот концерт, потому что мы из России, но это чисто локальная история. Мне кажется, что за границей в целом неважно, откуда музыканты, вряд ли это как-то влияет на количество и качество людей в зале. Важно то, что они играют, и как это звучит. Хотя, наверное, какая-то экзотика всё-таки была в том, что мы из России.
Р: Думаю, можно какой-то русский вайб выделить, пусть это абстрактные материи, и конкретного диалога об этом не выйдет. Я понимаю, что если включить наш лайв и 50 лайвов европейских групп, будет невозможно отличить нас от них, так как наш андеграунд в целом звучит достойно, и по качеству продакшна у нас всё давно на европейском уровне. Взять, например, дарк-хардкор, группы Vólan и Supruga звучат не хуже Baptists и Oathbreaker.
— Можно ли сделать музыку, пришедшую, допустим, из Европы, русской?
Р: Я считаю, что можно сделать музыку русской, даже не прибегая к лубку, кокошникам и прочим калинкам-малинкам. Потому что русская музыкальная традиция на протяжении всей своей истории имеет явно выраженную эмоциональность и сильную драматургию, что прослеживается и в андеграунде. Все наши группы действительно остросюжетные, они реально выводят на эмоции и обладают очень яркой образностью. Думаю, в этом и состоит русскость музыки.
А: Действительно, русскую культурную традицию продолжают нынешние андеграундные проекты. Здесь у главного героя всегда всё плохо, и русский экспортный культурный продукт — это далеко не калинка-малинка, а, скорее, Достоевский. Я считаю, что наша группа вполне вписывается в эту традиционную русскую драму.
Р: Нормальный художник поёт о том, что у него болит. А если он об этом не думает, когда выбирает о чём петь, значит, он думает не о том.
— Как страна происхождения влияет на карьеру музыканта? Чем отличается работа группы, скажем, в США, Казахстане, России?
А: Мне кажется, что основная разница заключается в организации бизнес-процессов, например, в США тяжёлая музыка существует уже очень много лет, там это большой, хорошо функционирующий бизнес. А у нас даже просто профессионального исполнителя или студию бывает сложно найти. Поэтому разница между, например, США и Казахстаном в том, что в Казахстане, музыканты будут вынуждены записываться в студии, которая специализируется либо на симфонических оркестрах, либо на народных казахских песнях, а не на метале. В России тоже до сих пор есть некоторые проблемы подобного рода, советская школа звукорежиссуры, например. Да и, кажется, андеграунд у нас ещё не до конца развился, поэтому тут много дилетантов и людей, которые не исполняют своих обязательств, потому что для них это просто прикол, а не работа.
Р: У европейского музыканта путь от неофита до артиста на самообеспечении гораздо короче, чем у нас. Там более жирный финансовый поток в андеграунде, и процент проектов, которые получают хоть какие-то деньги, сильно выше, чем у нас. В Европе много групп, которые ездят на концерты с гонораром в тысячу евро. Там считается, что это скромно для группы среднего калибра, но у нас найти андеграундную группу, которая ездит по России с таким гонораром невозможно.
А: Если ты профессионально занимаешься музыкой, ты делаешь это в ущерб другой работе. Я, например, тунеядец. Нет, богема — так красивее звучит. Перебиваюсь пассивным доходом, всякими случайными заработками. Если бы я ходил на работу пять дней в неделю, я бы не смог писать музыку, потому что не сочиняется музыка вечером после восьмичасового рабочего дня. Да и заниматься музыкой в наших условиях — это же не только музыкой заниматься непосредственно, это и картинки какие-то порисовать, организационные вопросы порешать и так далее. К сожалению, многие не могут себе это позволить, потому что у них семьи, ипотеки и прочее. Хотя и в Европе те музыканты, с которыми я общался, тоже, мягко говоря, не жируют.
Р: У меня есть желание сделать музыку своим основным видом деятельности, но всё же не заниматься только этим всю оставшуюся жизнь. Потому что, пусть музыка — вещь крайне удивительная, но существует весь остальной интересный мир. Также это связано с тем, что человек, который хочет быть артистом, художником, должен быть разносторонне развит. Для того, чтобы что-то сублимировать в музыку, нужно жить всю остальную жизнь, иметь какую-то общую эрудицию.
— Важна ли визуальная составляющая для андеграундных групп?
Р: Я не знаю, как в 2021 году можно узнавать о новых командах, кроме как по визуальной составляющей — ты каждый день видишь миллион постов в ленте, и если группа не заморочилась продуктом, а музыкальный релиз — это продукт, то ты и подавляющее большинство её потенциальной аудитории пройдёте мимо. Если говорить про удачное сотрудничество с художниками, то вот, например, мы заказывали иллюстрацию для шопера у художника из Индонезии. С ним было сложно коммуницировать из-за плохого английского, но тем не менее, мы получили от него идеальную работу часа через четыре после того, как ему написали. Также полное взаимопонимание случилось с дуэтом Rotten Fantom — просто не к чему было придраться.
А: Визуальная часть критически важна. Когда её нет, ты понимаешь, что музыканту насрать на себя, на своё творчество. Когда я вижу фотосессии на фоне гаража, мне больно. Если говорить непосредственно про визуальный код L'Homme Absurde — это нуар с аллюзией на визуал, близкий к творчеству Тарковского. Не думаю, что мы станем подражать кому-то в плане обложек, хотя мне многое импонирует. Например, мне нравится оформление у группы Celeste, пусть оно довольно жутковатое, если разобраться. Также рекомендую посмотреть буклеты Placebo — очень круто сделано, хотя там ничего особенного вроде бы и нет. А вообще я начал интересоваться непосредственно художниками с Katatonia, им обложки оформлял Трэвис Смит.
Р: Отличный визуал у An Autumn For Crippled Children.
— Планируете ли где-то экспонировать видео, которое вы подготовили для концертов в поддержку Belong?
А: Было бы здорово показать его как кино в каком-то более подходящем месте, но я даже не представляю, существует ли у нас такое место.
Р: У меня мечта — выступать на необычных концертных площадка, в церквях, например. У нас же метал-тусовка играет в лучшем случае в «Городе». Сидячие концерты — это тоже довольно интересно. Я с другой группой в таком формате играл, мне очень понравилось.
— Раз уж мы заговорили о необычных площадках, может быть вспомните концерты российских групп, которые вам особенно понравились?
Р: Shortparis. Это просто какой-то Цирк дю Солей. Всё очень в тему и без пошлости. Theodor Bastard ещё очень органично выглядят.
А: Помню свои мощные впечатления, когда я в первый раз увидел группу Adaen. Несмотря на то, что их музыка мне не особо близка, мне понравилось, как они выглядели. Вообще концерт делает не только группа, но и все те люди, которые остаются за кадром: звукорежиссёры, светооператоры и так далее. Допустим, хороший свет может сделать посредственную группу классной, а плохой свет хорошую группу — посредственной. Вот мы взяли и на последний концерт принесли свои лампочки. Просто же! Недорого! И получилось всё гораздо лучше, чем обычно. И вот так много чего ещё интересного можно сделать. Но делать надо хорошо, а не в духе «и так сойдёт».
Р: Это всё вопрос индустрии. У нас нет материальных потоков, которые бы обеспечивали нормальную работу, например, тем же художникам.
А: С другой стороны, у нас они просят очень мало денег за свой труд. Я видел, сколько берут иностранные средней руки художники, там счет идёт на сотни и тысячи евро за то, что здесь нарисуют за пару тысяч рублей.
Р: Я считаю, что всем нужно перестать заниматься кумовством. Музыкантам нужно прекратить клянчить арты у художников или просить у издателя выпустить физический релиз по старой дружбе. Слушателям не выпрашивать копию альбома или проходку на концерт у знакомой группы. По-моему, друзья проекта — это первые люди, которые наоборот должны покупать продукцию, потому что они понимают, в каком положении находятся музыканты.
А: Ещё важно, чтобы люди горели тем, что они делают, а не ориентировались только на внешние социальные, экономические и прочие факторы.
— Иногда гореть сложно. Как не бросить музыку, когда наваливаются тяжёлые жизненные обстоятельства?
Р: Никто не говорил, что будет легко. Если бы у меня была возможность в любой момент играть концерты, записывать музыку и тусовать в компании друзей-музыкантов — если бы мне всё это так легко давалось, я бы ценил это гораздо меньше. Да и каждый человек занимается искусством с разными целями. Тысячу человек спросишь, получишь тысячу разных ответов.
— Тогда я спрошу вас двоих. Зачем вы занимаетесь искусством?
А: Мне просто нравится, когда у меня получается что-то, на что можно без слёз смотреть. И в первую очередь мне важна собственная удовлетворённость тем, что я сделал. Если я написал песню, слушаю её и думаю, что она клёвая, мне уже не особенно важно, что скажут о ней другие. Но поддержка — это очень важное топливо, потому что именно поддержка дает понимание того, что ты делаешь что-то не напрасно.
— В чём заключается поддержка, кроме покупки релизов и билетов на концерты? Что ещё ценно?
А: Ценна обратная связь. Обрати внимание, что в нашей группе в VK под постами нет даже комментариев. Лично для меня было бы огромным подспорьем, если бы я получал интерес и одобрение со стороны слушателей. Если бы я это получал, вполне возможно, я бы уже писал не четвёртый альбом, а пятый или шестой. Ну и глядя на других, иногда завидуешь. Я могу конечно сам себе сказать, что я очень классный, но это так не работает.
Р: С другой стороны, мы существуем 4 года, но начали обращаться напрямую к людям, которые нас понимают, не так давно. Когда пишешь любой пост в соцсети, ты себя наружу выворачиваешь. Невооружённым глазом видно, что проект у нас интроверсивный, но я никогда не считал это проблемой.
Возвращаясь к вопросу про искусство, мне кажется, что любой человек занимается творчеством, потому что сублимирует то, чего ему не хватает в самом себе или в других. Мне, например, в обычной жизни не хватает какого-то чувства общности, семьи, если угодно. Музыка, особенно андеграундная, может это предоставить. Когда я прихожу на концерты, я чувствую себя счастливым.
А: Всё, что мы говорим, следует воспринимать через призму того, что мы довольно девиантные товарищи. Я живу в своём мире, в «реальном» мире я не получаю поддержки от родных и друзей. Все эти люди либо вообще не понимают, чем я занимаюсь, либо думают, что это какая-то придурь. То есть быть музыкантом — значит покинуть реальный мир: рассосутся старые социальные связи, отвалятся многие друзья, вас не будут понимать. Концерт — это редкая возможность пообщаться с людьми, которым интересно то же, что и нам. В обычной жизни мы, как правило, одиноки.
Р: Да, в приличном обществе лучше молчать о том, что ты занимаешься музыкой. Когда в юности я пытался найти себе работу, я честно на собеседованиях говорил, что мне нужна работа, чтобы платить за разные музыкальные штуки, а потом не понимал, почему меня никуда не берут.
— У всех людей есть какое-то пространство для побега. Просто у кого-то это пространство более продуктивное, например, музыканты своё расширяют для других.
Р: Звучит разумно. У меня есть соображение, что люди не очень понимают, что музыка, развлечения — это конечно прекрасно, но это не самое важное. Мне бы хотелось, чтобы и у слушателей к музыкантам и у людей в тусовке появилось больше эмпатии друг к другу. Когда ты знакомишься с группой, тебе стоит сначала попытаться уловить те мысли и эмоции, которые музыканты несут, а не то, на какую группу они похожи, на каких гитарах играют, какого цвета шнурки носят. Попытаться перестать всех делить на чужих и своих, а просто давать людям ту самую общность, о которой я говорил, независимо от того, что эти люди делают, потому что в конце концов человеческое счастье выше, чем то, насколько классную музыку ты играешь.
• Подписаться в социальных сетях