Квазинаука

«Славянские мифы» обозначены как научно-популярное издание. Штош, сказать, что книга вообще антинаучная, конечно, никак нельзя. Александра Баркова любит игры в интерпретацию, но вдохновение черпает не только в своих фантазиях, но и в ряде научных источников и дошедшем до нас корпусе древнерусских текстов.

Введение даже поманило перспективой структуры и системности в изложении. Автор обозначила проблему недостатка надёжных источников и даже пояснила, что может быть не так с некоторыми из них, но, как я уже написала в одном из своих постов, предупредив о такой ненадёжности, Баркова тем не менее вовсю опиралась на подобные источники в ходе всего повествования.

Помимо введения, вполне себе занятная попытка организации материала была предпринята в главе «Поверья о божествах и духах», но в целом, тексту не хватает именно научной упорядоченности, обобщения, анализа и выводов, при этом здесь достаточно квазинаучных построений (порой довольно объёмных), которые, по факту, можно спокойно убрать из книги без особого вреда для её содержания (о чём-то я уже говорила в предыдущих постах, а до феерической телеги про неупокоенных Колобка и Красную Шапочку (sic!) я, возможно, ещё доберусь).

Несмотря на обилие фантастических историй, автор изо всех сил старалась отмежеваться от, пожалуй, самых активных поставщиков «славянского контента» – ребят, ласково именуемых «долбославами»™. Во введении она разоблачает «Велесову книгу» и «славяно-арийские буквицы», что в общем неплохо, но дальше по тексту она поминает «родноверов» и «неоязычников» даже там, где эти упоминания, по сути, излишни.

Например, в главке «Ведьма» есть подраздел «Был ли у славян шаманизм?». Поначалу не вполне ясно, что вообще побудило автора написать об этом, потому что здесь опять-таки никаких ссылок, только «общение с мистически настроенной молодёжью». Впрочем, дальше, само собой, начинается заочный спор с «неоязычниками» (правда Баркова не уточняет, с неоязычниками какого извода – «славянского» или там «скандинавского», или ещё какого, поскольку в тексте, среди прочего, помянуто всуе и викканство). Спор этот посвящён в основном тому, что ведьмы – не шаманы, а шаманы – не ведьмы (вот уж действительно открытие!), а «неоязычники» неправы (а ещё во всём виноват Элиаде, но об этом чуть позже).

В какой-то момент у меня даже создалось впечатление, будто Александра Леонидовна придумала себе «великую миссию»™:

«Увы, собственными рассуждениями об этом боге (Роде) Рыбаков принёс больше вреда, чем пользы, и породил ряд религиозных монстров неоязычества, которые размножились в питательной среде людей эмоциональных, но малообразованных, так что борьба с гидрой по имени «родноверие» уже выглядит безнадёжной. Но мы попытаемся».

С одной стороны, это, вроде бы, полезное дело, «учёные против мифов» (как-то в контексте этой книги это немного двусмысленно звучит, хаха), но с другой, не вполне понятна её ЦА в данном случае. Обычным читателям, интересующимся темой, достаточно будет введения. Людям же из родноверческих и славяно-арийских тусовок по барабану на такие «разоблачения», да и вряд ли они вообще возьмутся за сочинения Барковой – у них, смею предположить, «другие любимые авторы»(с).

Кроме полемики с «неоязычниками», Александра Баркова находит ещё один способ сделать книгу более наукообразной. Нужно просто постоянно напоминать читателю, что магии не существует, а магия и ритуал – это, согласно автору, что-то вроде зачаточной эндокринологии:

«Поскольку медицина находилась на крайне низком уровне, действенным средством был управляемый стресс, вызывающий в организме мощный всплеск гормонов, а тот, в свою очередь влиял на обменные процессы и мог дать как минимум облегчение, а как максимум (при сильнейшем стрессе) – и серьёзный результат».

Правда, вдруг кто-то решит, будто уважаемый доцент (а на некоторых сайтах по-прежнему «профессор») верит в исцеляющую силу дубовой щели (не спрашивайте), но надо же объяснить, как это – «в действительности» – работало.

Вообще стресс и гормоны – в этой книге универсальное объяснение для многого (напомню, что, согласно Барковой, «изображение или упоминание половых органов вызывает резкий всплеск гормонов, который придаёт сил» – вот почему фаллическая символика так популярна).

«Таким образом через еду и огонь очага неразрывно связываются миры живых и мёртвых, и мёртвые участвуют в жизни своих потомков едва ли не повседневно. Подобные обычаи отражают представления, будто мёртвые предки находятся рядом с живыми и мира мёртвых нет вообще. Это очень глубокая архаика, она почти не сохранилась в высокоразвитых культурах, однако уцелела в японском синтоизме: для современной японской хозяйки нормально поставить на алтарь предков не только пищу, которую семья съест после того, как предки вкусят пар, но и даже стиральные порошки и моющие средства, чтобы заручиться магической помощью старшего поколения перед большой уборкой. Подобная жизнь вместе с покойными – уникальное явление в современном обществе, и то, что это не исчезло в Японии, объясняется, вероятно, сейсмическими рисками, из-за которых японская культура насквозь пропитана стрессом».

Я вообще не знаток японской культуры, совсем, но слышала, что похожие алтари встречаются и в Китае, и во Вьетнаме (поправьте меня, пожалуйста, если это не так). Активное – pardon my French – взаимодействие с мёртвыми, пусть и не на регулярной основе, есть, скажем, в Мексике: в День мёртвых предков ждут «в гости», готовят алтари как раз с их любимыми блюдами и напитками. Что же, в Мексике просто недостаточная сейсмическая активность и вообще стресса маловато, чтобы «общаться» с мёртвыми круглый год?

Или вот взять русскую культуру – разве она не «насквозь пропитана стрессом»? Где ж мой алтарь со стиральными порошками для прабабушки?

«Рассуждая в терминах психологии, бог – это управляемый стресс, и чем он мощнее, тем сильнее гормональный выброс, вызванный этим стрессом, и тем больше сил обретает человек вследствие этого гормонального выброса. Бог может вызывать ужас или восторг – неважно, что именно, но чем сильнее это чувство, тем (через цепочку «эмоции – гормоны») сильнее реальная помощь, которую получает человек».

Напомню, это по-прежнему маленькая книжица о славянских мифах, а не монография о психосоматических и эндокринных механизмах, которые запускаются во время религиозных обрядов. Таким образом Баркова просто объясняет читателю, что оппозиция «добрый – злой» у языческих богов отсутствовала, среди них ценились сильные и крутые ребята – ведь именно такие обеспечивали верующему в них человеку гормональные выбросы на должном уровне.

Будучи какбэ на стороне науки, Баркова удивительным образом игнорирует имена учёных. Я понимаю разницу между научно-популярным и сугубо научным изданием и не требую миллиарды сносок и ссылок в соответствии с библиотечным ГОСТом, но элементарно назвать исследователя, пересказывая его труды, было бы не только вежливо, но и полезно для читателей, которые, возможно, хотели бы поглубже познакомиться с темой.

Александра Леонидовна не то чтобы совсем не сдаёт пароли и явки. В ходе повествования она пару раз упоминает Никиту Ильича Толстого (не забыв сказать, что у него училась), Бориса Александровича Рыбакова (с которым у неё какое-то love-hate relationship: она его критикует, но при этом весьма широко использует материалы его исследований), Владимира Яковлевича Проппа и даже однажды Михаила Ивановича Стеблина-Каменского (хотя его цитата выглядит в тексте совершенно необязательной). Многократного упоминания удостаиваются те учёные, с которыми Баркова спорит: особенно достаётся Вячеславу Всеволодовичу Иванову и Владимиру Николаевичу Топорову (и не только за их «теорию основного мифа», которую критиковал даже Рыбаков, при этом само название этой теории Баркова, описывая её, почему-то не указывает, хотя это было бы уместно). Не проходит автор и мимо Мирчи Элиаде, к которому, вероятно, у многих есть вопросики, что уж, но мне кажется, главка про шаманизм появилась в книге для того, чтобы потыкать палочкой не только в «неоязычников», но и, собственно, в Элиаде.

Поступлю не совсем честно, поскольку слова эти вынуты не из «Славянских мифов» или других «мифологических» книжек Барковой, но не откажу себе в удовольствии процитировать один из её ЖЖ-комментов:

«Мирча Элиаде — мой враг номер один, в лекциях по шаманизму я подробно объясняю, почему. Да, он чертовски популярен, потому что он бигмак от науки. Какое отношение имеет "бургер ля-рюс" к русской кухне? — вот то самое отношение Элиаде имеет к ЛЮБОЙ реальной мифологии любого народа. Он берёт факты, которые работают на его концепцию, иногда даже не берёт, а искажает на входе, остальное его не интересует... и мы получаем удобоваримый контент».

Нигде и никогда присказка «Кто как обзывается, тот сам так называется» не казалась мне такой актуальной, как здесь и сейчас. Будем считать это маленькое лирическое отступление бонусом за мои труды.

Заключение по объёму и содержательности сильно уступает введению. Там Баркова снова называет Батыя источником всей нашей мифологической несостоятельности, снова наезжает на «неоязычников» и выдаёт нечто вроде библиографии, ну в очень свободной форме.

Перечисляет восемь (восемь! и можно я не буду говорить «Карл!») фамилий тех, кого по её мнению стоит читать (а книг в этом «списке» называет всего три). Предупреждает, что надо с осторожностью относиться к Рыбакову и даже Проппу, указывая их труды (и не забывая похвалить «Исторические корни волшебной сказки»). Дважды (это в заключении размером три страницы формата А5!) – pardon my French – бычит на Иванова с Топоровым. Вскользь упоминает Б.А. Успенского и Б.Н. Путилова с оговоркой об их несовершенстве. И… всё.

Реально, вот и вся «библиография».

Ах да, Баркова от души рекомендует – цитирую! – «наши собственные лекции» и книги. Ну а как же. Если уж даже в библиографический список к диссертации, состоящий всего из 142 пунктов (да, я проверила, мне было жуть как интересно), она включила 10 (десять!) своих работ (и это кандидатская, напомню, не докторская), то чего уж в книге-то стесняться.

И ещё целый абзац (sic!) посвящён романам Елизаветы Дворецкой (её Баркова, кстати, вспоминала и в основном тексте книги – подруги они, что ли?), «открывающим мир русского язычника». Я не спорю, что художественная литература может «стать ступенькой к чтению собственно научной литературы», но на фоне отсутствия вменяемой научной библиографии, эта рекомендация немного раздражает.

Ну и в заключении этой простыни моя личная pet peeve в (около)научных сочинениях – это вечное «мы», «наш». Не понимаю, зачем использовать множественное число, если это не совместный труд коллектива учёных. Тоже мне, «Мы, Николай Второй». Хотя, учитывая, насколько Александра Баркова уверена в себе (во всяком случае, судя по её текстам), её «мы» в отношении себя, наверное, выглядит вполне логично. Чего мелочиться.

На этом мой марафон по «пристальному чтению»™ «Славянских мифов» Александры Барковой завершён. Ура.

P.S. Вообще неохваченными пока остались «неупокоенные» Колобок и Красная Шапочка, которым тоже нашлось место в этой исполненной чудес книжице. Вы маякните, если хотите об этом прочитать тоже.