Кузбасская журналистка в эмиграции. От чёрного снега и нападения до шелтера в Германии

Экозащитница и бывший редактор кузбасских «Новостей Киселёвска» Наталья Зубкова стала главной героиней документального фильма «Чёрный снег». Картину Алины Симон показали на нескольких зарубежных фестивалях, включая недавний «É Tudo Verdade» («Это всё правда») в Бразилии. Теперь Наталья, вынужденная после угроз, связанных с её общественной позицией, бежать из Кузбасса в Грузию, получила убежище в Германии и надеется устроиться водителем грузовика.

В 2019 году благодаря Зубковой весь мир узнал об экологических проблемах юга Кузбасса — жители киселёвского микрорайона Подземгаз, под которым начал гореть уголь, записали видеообращение, попросив убежища в Канаде у властей страны. Те им ответили, после чего уже губернатор Сергей Цивилёв вынужден был обратить внимание на проблему (хотя на одном из брифингов Цивилёв в итоге разгневанно говорил, что подземгазовцы «дискредитировали Кузбасс и РФ»).

«Киселёвские канадцы» давно смирились со своей участью и больше не протестуют, убежища за рубежом пришлось искать самой Наталье Зубковой. Три года назад она эмигрировала в Грузию после нападения неизвестного и на фоне давления силовиков. А месяц назад журналистка уехала в Германию. Теперь режиссёр «Чёрного снега» Алина Симон думает о том, чтобы сделать сериал о Зубковой и экологических проблемах Кузбасса.

Журналист «Сибирского экспресса» посмотрел «Чёрный снег». В фильм вошли стримы, которые делала Наталья Зубкова в Подземгазе и не только, съёмки её повседневной жизни, фрагменты роликов независимых медиа, посвящённые экологии Кузбасса и гонениям на главную героиню фильма, а также фрагменты пресс-конференции губернатора, на которой он утверждал, что в Подземгазе якобы горит свалка, а не уголь. Есть и кадры лета 2019 года, на которых Зубкова со смартфоном в руках фиксирует, как Цивилёв встречается с жителями, а тот требует, чтобы Наталья не мешала ему общаться с людьми. Также в фильме есть запись разговора с «экологами на зарплате», которые говорили Наталье, что не будут делать замеры уровня метана, потому что боятся начальства.

Зрители увидят и «домашнюю» сторону Зубковой, матери троих детей, делающей закрутки на зиму. Одна из самых трогательных сцен, снятых уже в Грузии — встреча Натальи со старшими детьми после долгой разлуки.

Наталья рассказала «Сибирскому экспрессу», как складывалась её жизнь в Грузии, и почему она решила перебраться в Германию. Сейчас она вместе с младшей дочерью живёт в шелтере «Красного Креста» под Кёльном.

«Есть люди, которые приехали сюда ещё в 2022 году и до сих пор не начали работать»

— В шелтере — весь мир, вся география. И Африка, и Украина, и Италия, и кого только нет. У нас есть возможность выбираться в Кёльн и осматривать достопримечательности. Дочь без ума от Кёльнского собора.

«СЭ»: Что представляет собой шелтер?

— Это закрытая территория. Одно большое трёхэтажное здание с комнатами на шесть-восемь человек. И несколько двухэтажных модульных домиков для семейных. На каждом этаже по десять комнат. В одной из таких комнат мы с дочерью живём. Между комнатами есть двери. Если семья большая, им дают сразу несколько комнат.

У нас в комнате двухярусная кровать, стол, холодильник, стулья, шкаф. Бесплатное трёхразовое питание. Прачечная. Готовить самим не надо, стирать не надо. Санаторий! Душ и туалет общие, но всё очень чисто, на уровне.

«СЭ»: На каком языке вы общаетесь с соседями по шелтеру?

— И на английском, и на русском, и жестами — по-всякому. Здесь есть цыганские семьи, дети которых владеют пятью-шестью языками, включая украинский и русский. Универсальный контингент. Если что, «ловишь» ребёнка, и просишь, чтобы перевёл. Так что проблем с общением нет.

«СЭ»: А украинки знают русский? Общаетесь с ними?

— Общаемся. Украинки говорят со мной на украинском, а я с ними на русском. Понимаем друг друга. Знаю, что они выехали с <…> [занятых ВС РФ] территорий. Подробно их не расспрашиваю. Всё-таки мы не пережили того, что пережили они.

«СЭ»: Они понимают, что вы не из тех русских, которые поддерживают «спецоперацию»?

— Конечно. Они прекрасно знают, что россиянам не дают виз в Германию, если нет какого-то гуманитарного кейса.

У нас здесь есть семья из Чечни с шестью детьми. Мужчину силой, через избиения, заставили подписать контракт. Но [силовики] ему дали три дня на сборы и чтобы лицо чуть-чуть зажило после побоев. [За это время] он, пересекая границу незаконно, через несколько стран добрался до Германии.

«СЭ»: У вас были какие-то трудности с получением гуманитарной визы?

— Это заняло почти год. Сложности возникли из-за дочери. С мужем, который остался в России, мне так и не удалось расторгнуть брак. Не было доверенности, разрешения от отца на вывоз ребёнка. Проблему решила, когда представила доказательства, скажем так, не совсем адекватного поведения мужа по отношению ко мне. Кроме того, я объяснила, что дочь ходила в грузинскую школу, где с момента <…> [спецоперации] России в Украине называли вещи своими именами. <...> После этого дочери было бы сложно в российской школе. Тем более, у неё такой возраст, когда хочется спорить, отстаивать своё мнение.

«СЭ»: Какие перспективы в Германии, что с работой?

— Через джоб-центр записалась на курсы немецкого. В джоб-центре показала своё водительское удостоверение, у меня категория «С» — на грузовой автомобиль. Мне сказали, что я могу подтвердить здесь свои права, и что вакансий водителей достаточно. Нужно учитывать специфику — это в России водитель занимается всем подряд, вплоть до ремонта карбюратора. В Германии водитель только водит.

«СЭ»: Пока эту профессию рассматриваете как наиболее вероятную?

— Пока да. Но как будет в реальности, не знаю. Нужно подтянуть язык. Без него совсем тяжело. Есть люди, которые приехали сюда ещё в 2022 году и до сих пор не начали работать. У кого-то это связано с состоянием здоровья. У кого-то специальность подразумевает более высокое знание языка, они продолжают его изучать. Снимают квартиры — джоб-центр компенсирует аренду жилья — [они] получают какие-то пособия.

В Германии, чтобы остаться без еды и крыши над головой — это надо очень постараться. Тем более с ребёнком. Дочь уже определили в школу в Кёльне. Здесь с этим строго. Если ребёнок больше трёх месяцев находится в Германии, он обязан учиться.

«Работа в Грузии — самая болезненная тема для релокантов»

«СЭ»: Когда вы уехали из Кузбасса и оказались в Грузии, в соцсетях у вас были восторженные посты про эту страну. Восхищались чистым воздухом и людьми. Но в последний период в постах чувствовались обида и разочарование.

— Я не помню таких постов по отношению к Грузии. Здесь нужно понимать, что для меня это не «Грузинская мечта», сидящая в парламенте, а мои соседи, знакомые, родители одноклассников моей дочери. Я их обожаю. Это открытые люди, которые всегда готовы помочь. Если ты загрипповал, а у соседа только одна таблетка аспирина, он разломит её, и даст тебе половину. Мое отношение к народу Грузии нисколько не изменилось.

Меня разочаровало, насколько свободно стали себя чувствовать в Грузии российские спецслужбы, что они стали творить. Выкрали [активиста Рафаила] Шепелева. Канал «Кузбасс без цензуры» опубликовал тбилисский адрес [бывшего члена команды Алексея Навального, главреда Скат media] Льва Гяммера. Спецслужбы России всеми способами показывают, что российские активисты, эмигрировавшие в Грузию, для них доступны.

«СЭ»: В Грузии вы предпочли жить не в Тбилиси, а в посёлке Чакви в Аджарии. Почему?

— Проведя полгода в Тбилиси, я поняла, что абсолютно не житель больших городов. Тбилиси шумный, многолюдный, много машин. Кроме того, до эмиграции я переболела ковидом и, когда оказалась в Тбилиси, начались последствия, неврология. У меня очень сильно упало зрение, появились головные боли, дезориентация. Не запоминала дорогу. Мы решили, что в деревне будет проще и дешевле. Кроме того, в Тбилиси не было мест в школе, где обучали на русском, а в деревне были.

В 2022 году Наталья Зубкова вместе с друзьями открыла шелтер «Тихое место» в пригороде Батуми. Он позиционировался как убежище, где могут получить помощь не только активисты, но и россияне без политического или правозащитного бэкграунда.

«СЭ»: Что сейчас с шелтером в Аджарии, который вы открыли?

— У нас аренда оплачена до конца августа. Что будет дальше — пока не знаю. Сейчас шелтер продолжает работать. Насколько знаю, сейчас в нём живёт восемь-девять релокантов. Им руководит человек, которому я абсолютно доверяю. Настолько, что оставила ему моих собак. Слетаю за ними, когда в Германии будет жильё, где их можно разместить.

«СЭ»: На что вы существовали в Грузии?

— Работа в Грузии — самая болезненная тема для релокантов. Эта страна хороша для тех, у кого есть дистанционная работа. После начала <…> [спецоперации] Грузия стала очень дорогой страной. Эмигранту найти работу в самой Грузии без знания языка практически нереально. Мужчины могут найти вакансию каменщика, сварщика или плотника, но зарплаты вряд ли хватит на аренду жилья. Цены просто космические. В Кёльне некоторые квартиры сдаются на порядок дешевле, чем в Тбилиси или Батуми.

Многие постояльцы моего шелтера уехали в Сербию, в Молдову.

До 2022 года у меня получалось выживать в Грузии за счёт ведения экологических проектов. Я получала гранты, которые предусматривали и оплату труда. С началом <…> [спецоперации], когда цены на жильё подскочили, этих денег уже не хватало. На полгода мы с дочерью сами переехали в шелтер. Я устроилась работать в клининг в аппарт-отель, который находится в нашем посёлке. Делала домашнюю еду на продажу.

«СЭ»: В шелтере вы работали как волонтёр?

— Поначалу у меня была там зарплата, но надо оплачивать аренду помещения, в котором находится шелтер. С началом <…> [спецоперации] донатов, которые мы получали на шелтер, стало хватать только на оплату аренды.

«СЭ»: В прошлом году вы писали, что у вас серьёзные проблемы со здоровьем и нужны деньги на операцию.

— Да, лечение в Грузии очень дорогое, а я в тот период была на мели. Как уже рассказывала, я занималась клинингом. Вскипятила большую кастрюлю белья, неудачно её подняла, и у меня на кишечнике лопнул кровеносный сосуд. Не сразу обратила внимание, а когда приехала в больницу, у меня уже начался достаточно сильный абсцесс. Потребовалась срочная операция, которая прошла успешно.

«СЭ»: В Кузбассе вы рассказывали журналистам, что плохая экология стала причиной серьёзного заболевания вашей младшей дочери. Что сегодня с её здоровьем?

— Обследования и лечения в Грузии мы не проходили. Дело в том, что, если бы у нас и была медицинская страховка, она бы подразумевала только лечение. Обследование стоит дороже. Я ориентировалась на внешний вид и самочувствие дочери. Самый главный показатель при нарушении функции почки — ребёнок перестаёт расти. После того, как мы переехали в Грузию, дочка, наоборот, очень сильно подросла. Мы смеялись: «Слишком много, наверное, солнца, и витамина D». Конечно, у неё случались головные боли. В таких случаях я покупала ей лекарства, которые ещё в Новокузнецке ей нефролог рекомендовал.

«СЭ»: Почему сошли на нет экопроекты, которые вы начали в Грузии — сайты «Красная кнопка» и «Чёрный список»?

— Эти проекты я планирую возобновить. Было несколько причин их приостановить. Много сил и времени отнимал шелтер. Когда ввели санкции, казалось, что проект «Чёрный список» потерял актуальность. Но на территории Кузбасса угольные предприятия, в том числе и связанные с крупными европейскими фирмами, продолжают убивать природу.

Меня очень изменило начало <…> [спецоперации]. Вот это повальное <…> [«салютование» в поддержку боевых действий] населения Кузбасса, которое мы наблюдали в первые месяцы. Я не понимала, где мне взять мотивацию отстаивать право на чистую окружающую среду для людей, которые всей душой и телом радуются тому, что происходит с Украиной.

«Они утверждали, что я пьющая, плохая мать и неверная жена, они стали сбрасывать ссылки мужу»

Наталья Зубкова уехала из России в 2021 году после того, как на неё около дома напал неизвестный. Он подошёл к журналистке сзади, схватил за капюшон и повалил, пригрозив ей «физической расправой» над дочерьми, если она «ещё хоть раз откроет рот». В беседе с «Сибирским экспрессом» она уточнила, что приняла решение уехать ещё раньше из-за конфликтов с мужем на фоне её травли со стороны местных сотрудников центра «Э». Посты про её семью регулярно появлялись на местных анонимных ресурсах, которые журналисты связывали с силовиками и региональными властями (публикации до сих пор продолжает размещать телеграм-канал «Кубзасс без цензуры»).

«СЭ»: Что с вашей семьей? Сохранились ли отношения со старшими детьми и с мужем, оставшимися в России?

— С детьми отношения, естественно, сохранились. Созваниваемся, переписываемся. Я надеюсь, что останусь для них мамой, а не тем, чем меня пытаются выставить кузбасские «эшники», которые в чём меня только ни обвиняют в своих тг-каналах. С мужем никаких отношений нет. За три года мы с ним разговаривали по телефону два раза. Во всех мессенджерах он меня заблокировал. Но с младшей дочерью, которая со мной, он дистанционно общается. Никогда не ставила себе целью запретить их общение…

Я сама виновата, что муж стал таким. С младшей дочерью, когда она была совсем маленькая, была проблема. Её невозможно было усадить поесть. Единственный способ — это включить мультик. И я купила на кухню телевизор. В итоге к этому телевизору прилип муж, который стал смотреть и слушать всех российский пропагандистов, которых мы знаем. И за четыре года у него полностью изменилось мировоззрение, и утратилась связь с реальностью.

«СЭ»: Вы считаете травлю, которую устроили паблики, близкие к центру «Э» регионального управления МВД, причиной развала вашей семьи?

— Когда они начали писать свои статьи, где утверждали, что якобы я пьющая, плохая мать и неверная жена, они стали сбрасывать ссылки мужу. Но больше всего меня возмутил тот факт, что мою квартиру прослушивали. Мы обнаружили это с журналисткой Настей Кашкиной, когда она ко мне приезжала. Скорее всего, они отслеживали реакцию мужа на эти публикации.

Не знаю, как сейчас, а тогда муж был человеком выпивающим, и пьяным себя не контролировал. Каждая такая публикация заканчивалась диким проявлением агрессии со стороны мужа. Я больше чем уверена, что этими публикациями они старались натравить его на меня, чтобы он меня покалечил или вообще убил. И когда до меня это дошло, я решила, что не дам им шанса меня покалечить, а мужа в тюрьму отправить, оставив наших детей без родителей. Поэтому решила уехать.

«СЭ»: Но всё-таки вы уехали после нападения, совершенного на вас неизвестным около вашего дома.

— Нападение произошло в тот момент, когда я уже приняла решение уехать. Оно только подкрепило мою уверенность. Я не знала город, в который еду в первую очередь. Не знала страну, куда отправлюсь потом. Организации, которые мне помогали выбираться, даже мне не сообщили эту информацию. Потому что они понимали, что это Кузбасс — это в какой-то степени страшнее, чем Чечня в плане того, что могут себе позволить силовики.

И ещё я очень боялась, что ко мне придут с обыском. Не понимала, как себя поведу. И обыск мог стать тем моментом, после которого муж позволит себе всё, особенно если будет нетрезв.

«СЭ»: В Тбилиси релоцировались многие сибирские оппозиционеры и активисты, незнакомые друг с другом. Все эти люди, оказавшись в одной стране, даже в одном городе, могли перезнакомиться. Но, насколько понимаю, этого не произошло. Почему?

— К сожалению, неумение и нежелание создавать комьюнити — отличительная черта россиян. Не только в Грузии, но и в других странах релокации. Когда человек убежал от преследований, у него начинается отходняк. И со временем он понимает, что в новой стране ему нужно как-то выживать, думать о собственной безопасности. Особенно в Грузии, власти которой уже полностью развернулись в сторону России. Выходя в Грузии протестовать, ты понимаешь, что в следующий визаран тебя в Грузию могут не пустить. Комьюнити нет.

Есть какие-то небольшие группы, объединяющиеся по интересам. Но это, как правило, не политические интересы. Через мой шелтер прошло много россиян. Большинство из них остались в Грузии. Даже эти люди не хотят общаться друг с другом. Со мной — ещё может быть. Они являются друг для друга триггером, напоминанием о том, что с ними происходило в России. Интуитивно стараются этого избегать.

«СЭ»: Дарья Апахончич* — петербургская фем-активистка с кемеровскими корнями, которую в числе первых объявили в России иноагентом. По вашим соцсетям вижу, что вы общаетесь. Для меня ваша дружба стала неожиданностью. Казалось, вы люди из разных миров.

— Познакомились мы на экскурсии — ездили смотреть церковь, вырубленную в скале на границе Грузии и Азербайджана. Изначально это была поддержка двух женщин, оказавшихся в незнакомой стране с детьми. Я с одним ребёнком, а она ещё хлеще — с двумя. Дашиному сыну было тогда лет 5–6, и когда Даша была занята проведением арт-акций, она приводила сына ко мне, они играли с [моей дочерью] Анфисой. Иногда я оставляла у Даши Анфису, когда у меня были дела. Сначала это была просто женская солидарность, но потом мы больше друг о друге узнали. Что я взяла у Даши? У неё есть качества, которых мне не хватает. Несмотря на внешнюю мягкость, она достаточно жёсткий, сильный, волевой, целеустремлённый человек. Может работать по 25 часов в сутки. Я вообще не понимаю, когда она спит.

«СЭ: Вы продолжаете общаться?

— Да. Перед отъездом в Германию приезжала в Тбилиси, заходила к Даше попрощаться. Мы продолжаем общаться, только дистанционно.

«СЭ»: Дарья — фем-активистка, причём она исповедует феминизм самый современный, достаточно радикальный. Вы прониклись этими идеями?

— Для меня феминизм — немножко непонятная субстанция. Но Даша научила, что уважать нужно в первую очередь себя. То есть — не обесценивать себя. Для меня феминизм — это право быть женщиной, и не бояться, не стыдиться этого. В Кузбассе феминизм — это право женщин иметь здоровое потомство. Они лишены этого права из-за плохой экологии. Извините, но у нас снег чёрный. А какие-то совсем замысловатые вещи, которые ассоциируются с феминизмом — пока рядом нет человека мужского пола, от которого я бы чувствовала душноту, я об этом не задумываюсь.

«СЭ»: Вы хотели бы вернуться в Россию?

— Я в Россию вернусь, если поменяется режим. Если криминальная обстановка в России не будет представлять угрозы для моей дочери. Если будет доступная и качественная медицина. Если в Кузбассе будет работать программа восстановления территорий, на которых находились и находятся угольные разрезы.

*(Власти РФ внесли в реестр иностранных агентов)