Купить курительные миксы Алдан

__________________________________

__________________________________

📍 Добро Пожаловать в Проверенный шоп.

📍 Отзывы и Гарантии! Работаем с 2021 года.

__________________________________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>🔥🔥🔥(ЖМИ СЮДА)🔥🔥🔥<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

__________________________________

⛔ ВНИМАНИЕ! ⛔

📍 ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!

📍 В Телеграм переходить только по ссылке что выше! В поиске тг фейки!

__________________________________

Купить курительные миксы Алдан

Читаю второй том, впечатление хорошее. Читается легко с интересом. Есть два замечания. Вот не верю, что мыши будут жрать бумагу из-за крошек баранок на продовольственном складе, где таких крошек в мешках тонны. Да и совет был натереть место, а не посыпать с верху. Да и зачем такие сложности с малой вероятностью исполнения, ведь требуется только исказить подпись для невозможности идентификации подписи к автору. Достаточно вторично подробнее Фасовка товара на базах вообще не преступление. Недовес - воровство. Доказательство - гирька не соответствующего веса да ещё со следами высверливания. Что на вину фасовщика свалить никак нельзя. Да и сахар воруют в основном не обвесом, а насыщением влаги. Просто ставят рядом с мешками ведро с водой. Сахар впитывает влагу. И не нужна фасовка при этом. При этом никакого риска. Всё спишут на высокую влажность или наоборот на излишнюю сухость воздуха. Второй прикол это демонстрация конькового хода с ременным не жестким креплением. Мои ботинки с жестким креплением такого не позволяли, пятки съезжали. Для конькового хода был специальный крепёж и лыжи узкие, а тут широкие и явно длинные, по типу армейских, чтобы по целине ходить можно было без лыжни. В остальном всё хорошо и интересно написано, без роялей в кустах пока. Читаю дальше. Монархист перешел на мат. Пошла в разряд статистики. Ну да опять великий стратег делится, какой из него получился бы классный монарх среди насекомых, а то без него и задницу не могут подтереть и сопли под носом вытереть. Пошла монархическая хрень в матерном исполнении. В кого не плюнь все лезут в цари. Тогда автор первый! Вот монархист 'Стрелков' на подробнее Монархия - она такая! Можете лизать зад монарху, но как только заявку на конкуренцию намекнёте, тут вас монархия в говно и вгонит по самые уши. В общем новизна приелась, остальное так далеко от людей, что не пересекается никакими интересами. ГГ - оно, причем смесь рыбы с насекомым, размером с кашалота. Вы представьте это чудо, да ещё матерящееся! Книга пока в чем то интересная, много нового в сюжетах. Но вот в личных высказываниях автора - разума ноль. ГГ у него якобы монархист. Демократы все сплошь воры и извращенцы. Хотя только права граждан Республики защищают людей от 'Монархистов' - рабовладельцев,воров и насильников, требующих ещё пресмыкаться перед ними и умирать, защищая их хотелки. Умрем же за царя! Цари нужны только на определённой части подробнее При развитом обществе они являются самым большим тормозам развития, ведь не один монархист не терпит конкурентов на личную власть и окружают себя глупыми людьми, а рабов вообще не желательно учить и грамоте. И во времена сплошной монархии извращенцами и садистами считали только аристократов, остальных просто за людей не считали, хотя слуги монархии копировали повадки своих хозяев в гипертрофированной форме. То есть самому монарху ручки пачкать не всегда сподручно, да и не по личным силам, но есть всегда услужливые слуги для любых извращений. Бываю и у монархов сильные личности с высокой моралью, но это скорей исключение из общей массы. Хороший сюжет, но не смогла дочитать из-за огромного объёма рассуждений и отступлений автора. Так себе на троечку , Я прочитал 3 книги а на остальные особо и не тянет. Сюжет - а его и нет собственно. Все крутится вокруг прогрессорства - мопеды, зонтики, мотики, движки, тачки и их прокачка. Причем где бы герой ни присел под кустиком - так новую идею из нашего мира туда тянет. И самое главное ему везде дают зеленый свет. Никто не спрашивает откуда он это знает и как додумался а гг 15 летный школьник без тех образования и без подробнее Магия - тоже какая-то мутная. ГГ - полный универсал, а его окружение обладают опред стихиями, но в книги все почему то пользуются всеми типами магии. В общем сюжет мутный, нелогичное действие всех персонажей, отсутсвие драйва. Читать не советую. Насыщенность шрифта жирный Обычный стиль курсив Абзац 0px 4px 12px 16px 20px 24px 28px 32px 36px 40px Межстрочный интервал 18px 20px 22px 24px 26px 28px 30px 32px. Вход в систему. Запомнить меня. Регистрация Забыли пароль? Последние комментарии. Re: Мысли вслух lopotun 2 минут 3 секунд назад Re: 'Посторонние' уже не те Новые обсуждения форума. Новая тема сайта 5 недель 4 дней назад 'Посторонние' уже не те Последние записи в блогах. Мысли вслух 1 день 7 часов назад Думает 3 дней 15 часов назад Замечания к А. Кларк 'Прятки'. Ехилевской версия 2. Кларк 'Двое в космосе' перев. Гинзбург 5 недель 3 дней назад Аудиокнига: 50 историй предпринимателей : Ошибки, которые ранят бизнес. Все впечатления. Влад и мир про Чернусь : Первый. Часть 2 СИ Попаданцы Монархист перешел на мат. Lena Stol про Астахов : Пробуждение Силы. Оригинальный и интересный сюжет, книга понравилась. Влад и мир про Чернусь : Первый Фанфик Книга пока в чем то интересная, много нового в сюжетах. Lena Stol про Покуш : Яркий Миг Стимпанк Хороший сюжет, но не смогла дочитать из-за огромного объёма рассуждений и отступлений автора. Наступало сто пятьдесят девятое утро революции. Революции полны неожиданностей, и люди приходят к ним негаданными путями. Было раннее апрельское утро, в солнечной дымке искрились березы, взблескивали ледком дорожные лужи, на обочинах бурел ноздреватый снег. Гомонили грачи, плакали чибисы. Подпоручик гвардейского Семеновского полка Михаил Тухачевский возвращался в родное гнездо. Зарыв озябшие ноги в сено, переживая нетерпеливую радость возвращения в материнский дом, он поглядывал на знакомые и неузнаваемые от весенней распутицы поля и думал сразу о многом. Думал о том, что жизнь его похожа на непрестанно изменяющийся поток. Уже давно поток этот петляет по русским, польским, немецким дорогам войны, спутались в нем кровь и грязь, подневольное существование и радость возвращенной свободы. Ценою больших испытаний вернул он свободу, выбрался из Швейцарии в Петроград, к своему Семеновскому полку. Среди гвардейских офицеров нашел Тухачевский полный разброд. Семеновцы, из века в век надежная опора монархии, перешли на сторону революции, не все, конечно, часть разбежалась по домам, часть бескомпромиссные монархисты — отвергла власть народа. Тухачевский командовал в полку ротой, что было большой честью для него: в Семеновском и Преображенском полках батальонами командовали полковники, и сам государь император считался полковником Серебряного батальона преображенцев. Царь в лицо знал офицеров гвардейских полков, и все назначения в них зависели или от его желания, или от его каприза. Тухачевский был единственным, кто стал командиром роты на фронте, во время боя, — это выделяло подпоручика из числа остальных офицеров. Солнце цвело в снежных кристаллах, ледок быстро плавился, стебли полыни влажно мерцали. Тухачевский вдыхал запахи талой воды, прелых листьев, оттаявшей земли и теперь думал о встрече с родными. Что они? Как они? Живут ли по-прежнему в своей усадьбе? Еще в дороге он узнал: в губернии происходило повальное выселение помещиков, сожжены чуть ли не все барские дома. Он представил мать с ее широким темным лицом крестьянки, сестренок, брата — без крыши над головой, и сердце тревожно забилось. Стараясь не волноваться, он вообразил иную встречу, и Машенька Игнатьева возникла перед ним с такой отчетливостью, что сразу стало жарко. Дорога метнулась на косогор, с вершины его он увидел сельцо Вражское, темно-зеленую тучу соснового бора, тусклое зеркало пруда, сельскую церковь, похожую на облако из каменных кружев. Вдоль пруда разметались избы, сараи, амбарушки, конюшни, виднелись сады вперемежку с огородами, соломенные ометы, скирды пшеницы, прясла изгородей с почерневшими снопами конопли. На берегу, окруженный голыми вязами и яблонями, стоял просторный деревянный дом. Бледная красота родных мест властно овладела душой. Тухачевский выскочил из кошевки и помчался к пруду, оскальзываясь на проталинах, раздавливая звонкий ледок в лужах. Он бежал мимо зарослей ольхи с желтыми, как цыплячий пух, сережками, мимо ивняка с красной корой. Он взлетел на крыльцо, распахнул дверь прихожей, неожиданный и нежданный. Его и в самом деле не ждали. Встреча произошла такой, как мечталось ему, и все же не совсем такая. Были объятия, слезы, поцелуи, возгласы, удивленные, радостные, но он тут же заметил: мать выглядит совсем старой и измученной, брат вытянулся и посерьезнел, сестра стала краше, но суетливее. И дом уже был не таким, высокие когда-то потолки казались ниже, он ударился головой о притолоку. Впервые за последние годы он сидел с матерью, сестрами и братом за одним столом. Мужички Лермонтова чтут, Михаил Юрьевич — народная святыня. А вот за что нас помиловали? Думаю, за отца. Николай-то Николаевич дружил с мужиками, а у народа дружба — вещь великая. Почему ты так странно одет? Где твой гвардейский мундир? Слово-то какое татарское. Он объяснил. Он прочел в глазах матери беспокойство за его судьбу, деликатно ответил: — Меня отпустили на три дня. Мать грустно покачала головой. Ах, как она похорошела! И часто тебя вспоминает. Это ведь Маша сообщила нам о твоем подвиге… — Что за подвиг? Впервые слышу. Расскажи, как совершаются подвиги? Уж лучше я расскажу тебе о бессмысленной бойне, на которой погибали русские люди. А после игры никак не мог уснуть. Сидел на постели, любуясь Венерой, блестевшей в сучьях голого вяза. Почему-то думал: «А все-таки из всех звезд, сотворенных богом, самая бунтарская — Земля, на ней же самые непокорные бунтари — поэты. Если грех — это человеческий выпад против бога, то поэты грешат вдвойне. Они нападают и на бога и на земных тиранов». Старый вяз, озаренный Венерой, помог ему сравнить поэзию с таким же могучим деревом. Осыпаются листья — умирают поэты, набухают почки нарождаются новые певцы, ибо корни дерева поэзии связаны с почвой свободы». Он закрылся одеялом, зажмурился и, чтобы скорее уснуть, стал считать. На второй сотне сбился, начал счет заново, но память упорно возвращала его к немецким лагерям для военнопленных. Он опять видел грязные казематы, овчарок, надрессированных, чтобы рвать человека, слышал ненавистное слово «хальт». Трагические события, неудачи, надежды путались, пересекались, проникали одно в другое: он как бы жил в трех состояниях времени. Будущее становилось настоящим, настоящее обертывалось прошлым, прошлое казалось сегодняшним. Он заново переживал свой плен, побеги, вспоминал товарищей по несчастью. Михаил Тухачевский был красив открытой мужской красотой: русые волосы весело падали на высокий лоб, крепкий, широко очерченный подбородок говорил о твердой воле, серые глаза лучились ровным, влажным светом. Он иногда казался самоуверенным, но это было лишь проявлением сознания своей молодой силы и собранности; независимость же взглядов делала его значительной личностью. Сын дворянина, он был образован в лучших традициях русской культуры: любил поэзию, обожал музыку, увлекался наукой, зачитывался биографиями Цезаря, Наполеона, Суворова. Испытывал особую симпатию к героям освободительных войн. Слово «свобода» не являлось для него пустым звуком, оно всегда стояло рядом с отечеством. Весной четырнадцатого года Тухачевский с отличием окончил Александровское военное училище в Москве и был произведен в чин подпоручика. Ему предоставили право самому выбрать род войск для прохождения службы — он выбрал гвардейский Семеновский полк. Но не успел новоиспеченный подпоручик явиться в полк — Германия объявила войну России. Царская гвардия отбыла в Восточную Пруссию, он догнал полк только в Вильно. В первые дни войны такие символы, как вера, царь, отечество, в глазах молодых гвардейских офицеров имели определенную духовную ценность. Тухачевский не был исключением. Со школьной скамьи война ему представлялась великолепнейшими батальными сценами. В воображаемой войне не только картинно ходили в атаку, но и картинно умирали. Потребовалось несколько месяцев тяжелого военного похмелья, чтобы у Тухачевского исчезло это парадное представление о войне. Он увидел кровь, страдания, смерть в их самых немыслимых проявлениях и понял, что царизм привел Россию на край гибели. В феврале пятнадцатого года Тухачевский попал в немецкий плен, его заключили в лагерь военнопленных в приморском городке Штральзунде. Потянулись долгие дни с постоянными тревогами, опасениями, раздумьями. Теперь я вижу царя, недостойного своего народа, вижу ввергнутую в военные страдания Россию. Лом одряхлевших истин отягчает мою голову, предчувствие всеобщего крушения поселилось в сердце», — размышлял подпоручик. Раздумья вызвали желание бежать из Штральзунда. План побега был по-мальчишески прост и наивен: на лодке выйти в Балтийское море, с попутным ветром достичь берегов Дании. Побег не удался, Тухачевского захватили на берегу моря, и он стал приметным для лагерной охраны. Беглеца перевели в штрафной лагерь Галле здесь было совсем голодно и беспросветно. В Галле, где содержались пленные офицеры, Тухачевский встретил капитана Каретского — земляка из Пензы. Как можно победить, если император слабоумен, императрица безумна, генералитет бездарен! Проклятый шовинистический угар! Он погубит и царя и его слуг, — негодовал капитан и не желал слушать каких-либо возражений. Впрочем, черт с ним, со словом, важен его смысл. Он привел царя к этой постыдной войне и кровавым страстям. А страсти в политике так же опасны, как и стихийные бедствия. Вот почему я говорю — Россия погибла. Русские люди медлительны, нам нужна долгая раскачка, но никто не победит нашей выносливости, терпения, неистощимого резерва наших сил и нашей любви к отечеству. Возможно, из этой войны Россия выйдет иной, но только не побежденной, — сказал Тухачевский. Тщеславие совершает революцию, тщеславие соседствует с монархизмом. Вспомните же Наполеона. Не верю я в полное бесстрашие, — верю в преодоление страха. Или я поседею от страха, или страх обратится в дым, — рассмеялся капитан. Мы, если у нас еще осталась капля совести, должны выступать против бойни. А для этого надо бежать… — Я готов повторить побег. Мы думаем о своей свободе ежечасно, тюремщики о нашей охране — только в служебные часы. Капитану нравилось в Тухачевском чувство собственного достоинства и дерзкая прямота, с ним можно было идти на риск. Они стали готовиться к побегу с упрямством и одержимостью узников. Счастье улыбнулось им, они бежали и добрались до реки Эмс. На мосту через Эмс патруль схватил Тухачевского. Капитан скрылся. Тухачевского перевели в Ингольштадт, заключили в штрафной каземат, в котором уже сидел какой-то французский капитан. Это был долговязый, почти двухметрового роста, молодой человек с крупным носом, одетый в немецкий мундир весьма малого размера — брюки едва прикрывали ему колени, рукава обрывались у самых локтей. Тухачевский представился. Тухачевский дурно знал французский язык, но это не помешало его дружбе с Шарлем де Голлем: в тюрьме сходятся быстро. Капитан Шарль де Голль, как и подпоручик Тухачевский, несколько раз убегал из плена, в последний раз он бежал, переодевшись в мундир немецкого солдата. Но мысль о новом побеге не дает мне покоя, я должен сражаться за честь Франции, а не сидеть в плену у тевтонов. Мысль о побеге сжигала и Тухачевского, но из Девятого форта средневековой крепости было непросто бежать. Молодые люди изнывали от безделья, не помогала ни картежная игра, ни песни; тогда де Голль начинал пересказывать произведения древних и французских писателей или вспоминать школьные свои годы. Тухачевский узнал, что де Голль из старинного дворянского рода, что его предки семьсот лет помогали королям создавать великую Францию. Моя мать, ревностная католичка, отдала меня в иезуитский коллеж, а там учили уважению к власти и беспрекословному послушанию. Игнатий Лойола основатель ордена иезуитов — требовал, чтобы человек был как труп в руках начальства, я же зачитывался Монтескьё. А тот утверждал: «Абсолютное повиновение предполагает невежество того, кто подчиняется, оно предполагает невежество и того, кто повелевает». Разве не правда, месье? Ученикам говорили: Марат похож на жабу, Дантон уродлив до ужаса, а Робеспьер гильотинировал всех, кто думал немножко иначе, — но ползучая ненависть вызывает повышенный интерес к тем, кого ненавидят. Я стал обожать и Марата и Робеспьера. Как-то де Голль посоветовал Тухачевскому подучиться французскому языку. Де Голль со смехом ударил кулаком в железную дверь. Глазок в двери открылся, и надзиратель предупредил, что за нарушение тюремного режима посадит в карцер. Тюрьма губит принципы и уничтожает интеллекты, — грустно заметил Тухачевский. Как хорошо пишется самое драгоценное для нас слово либерте — свобода! Что за звучность, что за красота, какая в нем мощная сила! Свобода равноценна одной правде. За утренним окошком проходили снежные облака, круглые тени бежали по крепостной стене, Тухачевскому подумалось, что за окном даже тени пахнут свободой. Тухачевский не читал этой книги. Де Голль прошелся по каземату, немного смешной в коротком мундирчике с чужого плеча, и стал декламировать прозу де Виньи, твердо выговаривая «р». На глазах Тухачевского он изменился — из простодушного и веселого стал надменным и заносчивым. Шарль де Голль был соткан из неожиданностей и противоречий: он то оскорблялся по самому ничтожному поводу, то, по-детски смеясь, пересказывал остроты друзей по его адресу. У меня прозвищ как у Стендаля псевдонимов, я и Гусак, и Петух, и Сирано. Почему Сирано, спросите вы? За величину носа получил эту кличку. Во Франции только два таких исторических носа — мой и Сирано де Бержерака. Я не люблю сравнивать себя с Сирано ли де Бержераком, с Наполеоном ли, — у меня будет своя судьба. Она уже началась, судьба моя. Тяжело раненный под Верденом, я потерялся среди убитых. В приказе по армии сообщили, что капитан де Голль, командир роты, пал в рукопашной схватке с бошами. Однажды утром тюремный надзиратель объявил де Голлю, что его переводят в другой лагерь. Ею прощаюсь я с вами, Мишель, — говорил при расставании де Голль: Трудно с тобой и легко, и приятен ты мне, и противен, Жить с тобой не могу и без тебя не могу… Тухачевский долго сожалел о Шарле де Голле, но судьба была милостива к нему: в каземат посадили другого француза — лейтенанта Моиза де Мейзерака, такого же неугомонного и темпераментного забияку, как и де Голль. Опять начались отчаянные споры, литературные темы перемежались с рассуждениями о музыке Моцарта, исторические анекдоты — с военными идеями, сухими и холодными, как штык. Узнав, что Тухачевский дважды бежал из военных лагерей, Мейзерак пришел в восторг: — Мне по душе ваша энергия, месье Тука. Они страстно обсуждали главную тему их жизни: кто победит в этой страшной войне. Материалисты утверждают — революцию подготовила молодая буржуазия. Французский феодализм ко дню революции сгнил так же, как сегодня русская монархия. Николай Второй с тенью Распутина — это чудовищно! Одна из самых сильных — вот эта война. А что? Мне двадцать шесть, но я еще не генерал. У вас же есть время стать генералом. А если нет — застрелюсь. Срок приближается, но стреляться?.. Сейчас меня больше соблазняют поэзия и музыка, а не военная слава. Март семнадцатого года обрушивался на старинную крепость морскими ветрами, сырыми метелями. В казематах было холодно, пленных угнетала тоска и бездействие. Немецкие газеты, случайно попадавшие к пленным, писали о сокрушительных победах кайзера над Францией, над Россией. Тевтонская добропорядочность ходит в военном мундире, застегнутая на все пуговицы. На решетках белым мхом нарастал иней, по стенам каземата зеленела плесень. Тухачевский провел пальцем по камням — в оставшемся следе появилась вода. У меня стала гаснуть мечта о побеге. Вчера казнили английского моряка, мне об этом сказал комендант. Приговоренного на виселицу сопровождал поп. Невозможно смеяться над смертью. Как-то хмурым утром Мейзерак вбежал необычайно взволнованный. Николай Второй отрекся от престола! В его голосе, веселом необычно, слышался металл, и Тухачевский отозвался восклицанием: — Да здравствует Его Величество — русский народ! Вы принесли невероятную новость, месье. Но откуда? Он полагает, что теперь Россия станет на колени перед его кайзером. Крепость гудела, как пчелиный улей перед роением. Русские новости обсуждались в казематах, на прогулках, комментировались и пленными и охранниками. Комендант даже спросил Тухачевского, кто станет теперь править Россией. Казалось, комендант носит какую-то влажную маску. Мейзераку же Тухачевский сказал: — В России революционная буря. При первом удобном случае убегу. Между нами возникла хорошая общность идей. Великая французская революция установила эту связь через декабристов. Их имена в новой России вспыхнут ослепительным светом, — восторженно сказал Мейзерак. На следующий день он принес новое сообщение: — В России создано Временное правительство. Вы не знаете, кто такой Керенский? Один из наших офицеров назвал его пламенным факелом русской революции. Так ли это? Месье Керенский объявил войну до победного конца. Странное решение для революционера. Мейзерак ушел во двор. Тухачевский прилег на койку. Необыкновенные события в России требовали размышлений, но фактов было мало, слухам он не верил. Сегодня ночью я бегу, но успех зависит от вашего согласия. После ужина из крепости вывозят всякий хлам, в том числе ящики из-под бисквитов. Я раздобыл немецкий мундир, переоденусь и спрячусь в ящике. Меня выбросят за ворота, и я — вольная пташка. Пока начальство хватится, я буду далеко. Понимаю — дело рискованное, на вас обрушит свой гнев комендант… — Сделаю все, как вы просите, — сказал опечаленный Тухачевский. Никогда не забуду вашей услуги. Всю ночь пролежал Тухачевский на койке Мейзерака, одевшись в его мундир, накинув на плечи его шинель. Утром на проверке он отозвался за лейтенанта. Его бросили в подземный карцер. Он упал было духом, преувеличивая все свои несчастья, как это бывает в трагических обстоятельствах. Он лежал на койке, привинченной к полу, под ногами плескалась гнилая вода, с потолка падали капли. На душе было пасмурно, ум работал вяло, желанная свобода обратилась в бесконечно далекую точку, еле мигающую из темноты. Светит все-таки солнце». Расплывчатая эта мысль не приносила утешения. В карцере слоилась темная тишина, и он понял: молчание тюремных стен говорит больше, чем самые дикие крики. Из карцера вышел он в начале мая, месяца струящихся трав, и сразу попал на этап. Штрафников переправили в городок Вормс, у швейцарской границы. Человеку с воли был бы невыносим дощатый, вонявший нечистотами барак, но он уже привык к отвратительным запахам. Тюремщики лишали пленных всего чистого, ясного, красивого, но одного они не могли отнять у них — альпийских вершин, стоявших в небе, подобно недвижимым облакам. Величие гор успокаивало, мощная их красота воодушевляла. Чья-то рука опустилась на его плечо, он обернулся — перед ним стоял капитан Каретский. Вас за побег, разумеется? Он-то, кажется, скрылся, а меня — в штрафники. Если большевикам удастся ее осуществить, господин Керенский может укладывать чемоданы. Этот человек на классовых противоречиях революции вырос выше собственного роста. Но когда дело дойдет до классовых битв, он сморщится, — говорил капитан, радуясь, что снова обрел внимательного собеседника. Они бежали из лагеря в июльскую грозовую ночь, когда молнии оплескивали альпийские вершины. Во время грозы потеряли друг друга… Тухачевский появился в Петрограде накануне Октября. В первые дни революции он неприкаянно бродил по столице, жил в казармах Семеновского полка. Развал воинской дисциплины язвил его сердце. Старая армия разрушена, новой еще нет. Красногвардейские отряды полны энтузиазма, но им недостает военной организации, и это может стать опасным для самой революции. Печальные размышления привели Тухачевского к неожиданному для него самого решению. Он явился в Смольный, к начальнику военного отдела. Разговор их был деловым и по-военному кратким. Вскоре правительство переехало в Москву, и Тухачевский с радужным настроением сошел с поезда. Хорошее настроение погасло, когда он увидел грязные улицы, обшарпанные дома, бесконечные очереди у хлебных лавок. Москва его отрочества утратила свои краски: голодная и оборванная встречала она первую весну революции. Тухачевский со всей страстью молодости отдался работе. Он формировал красноармейские отряды, выезжал в соседние губернии для устройства военкоматов. Начальник Военного отдела с интересом следил за энергичным инструктором. Но еще больший интерес проявил к начальнику сам Тухачевский. Я учусь военному делу, несмотря на свою седину. Я ненавижу войну и убежден — земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает. И непонятно им, что большевики хотят этого спасения, но с существенной поправкой. Мы хотим построить в России новое общество. Радуюсь, что вы с нами, — подчеркнул последние слова начальник. Тухачевский возвращался домой. Случай, великий устроитель человеческих судеб, столкнул его с другом юности Николаем Кулябко. Тухачевский потащил приятеля к себе. Как же мы раньше не встретились? Ведь я член ВЦИКа и комиссар штаба московской обороны. Возмужавший, повзрослевший, Кулябко оставался все таким же открытым и простодушным, каким знал его Тухачевский, но что-то новое, значительное и серьезное появилось в его лице. Я вырву тебя из-под крыла Военного отдела. Там могут найти другого инструктора, не гвардейского офицера. Теперь я слушаю одну музыку революции, но у нее другие ноты… — Когда говорят пушки — смолкают музы. Вспомни «Марсельезу», вспомни «Смело, товарищи, в ногу» или «Интернационал». Кулябко сменил тему, сказал тоном, не признающим возражений: — Завтра пойду к Ленину и выпрошу тебя в штаб обороны. Ленин прилагает все усилия, чтобы создать вооруженные силы республики. Он мечтает о классовой, дисциплинированной армии. Или я подслушал их у Ленина? А Ленин, к слову сказать, поражает всех энциклопедичностью своих знаний. Какой диалектический ум! Этот революционный стратег и философ очень гармоничен, последователен в своих идеях. Пока есть Ленин, за революцию можно не беспокоиться. Ты нашел бы с Лениным общий язык не только в делах военных. Он любит музыку, особенно Бетховена. Мечта осталась мечтой. А вот Ленин создал такое правительство. Из народа и для народа, — задумчиво повторил Тухачевский. Он чистит ботинки, а слуга ему: «Президенты не чистят своих ботинок, сэр». Ему было легко, было приятно работать с Николаем Кулябко. Он отбросил одеяло, вскочил с кровати. Комнату переполняли снопы солнца; старый вяз кидал на окна короткую узорчатую тень. Ночью прошел сильный дождь, земля разбухла, покрылась дымчатым водяным бисером. Полая вода подперла сельскую площадь, церквушка повисла над ней несдуваемым белым облаком. Половодье захватило и огороды и сад; тополиные аллеи, блистая, уходили к березовой роще. Оттуда накатывался оживленный гомон грачей. Тухачевский распахнул окно — утренний воздух опалил его холодком. Он глянул направо-налево, выхватывая из обширной панорамы отдельные, знакомые с детства предметы. И тут же подумал о Машеньке Игнатьевой. Сначала мысль о ней была смутной и сразу растаяла, потом возникла снова, уже веселая и настойчивая. Он вспоминал серые глаза, твердые губы, тонкое лицо, обрамленное русыми локонами. Теперь оно появлялось всюду, куда ни устремлялся его взгляд, на стене, на зеленых портьерах. Я должен увидеть Машеньку. Какой она стала? Похорошела, должно быть? А все-таки — что будет с моей любовью? Мне бы следовало жениться на Машеньке, но сейчас такое тревожное время…» В коридоре застрочили каблучки, в комнату вбежала сестра. Поторапливайся, а то ватрушки остынут. Он сидел за столом, положив ладони на скатерть, и любовался ловкими движениями сестры: она разливала чай, янтарная струя изгибалась над стаканом. Занавески раздувались ветром, тень вяза переместилась с окон на стену. Мавра Петровна, вся в солнечных пятнах, принесла и поставила перед ним блюдо с ржаными ватрушками. Он пил чай с сахаром, ел горячие ватрушки, но грустнел, думая о скорой разлуке с родными. Весь этот день он провел в каком-то чаду: обегал закоулки двора и сада, колол дрова, выбивал на дворе одеяла. Переделал уйму дел — и все казалось мало, и все хотелось больше. Вечером пошел в рощу; здесь еще все было голо, мокро, между берез светились лужи, палая листва прогибалась под ногами. Дятел бесшумно пронесся над вершинами, промелькнул зайчишка, затрещали под чьей-то лапой сучки. И опять стихло, лишь слабо шуршали прелые листья под ногами. Очарование лесного вечера охватило Тухачевского. Он выбрался на берег болота. Закат стыл в ракитнике оранжевой дымкой, и почему-то подумалось, что больше не увидит он этого лесного болота, что детство прошло, и мысль эта болью отозвалась в сердце. Мать провожала его без слез, только щурилась и смотрела поверх головы; брат хлопал по плечу, повторяя одно и то же: — Поищи и для меня работу, Михаил, а то совсем закисну в деревне. Мы, дворяне, люди служилые. Сестра подала брусок грушевого дерева: — Материал для починки скрипок. Берегла для тебя, Мишель. На бруске круглым ее почерком было начертано: Не будь в походах глупой пробкой,.

Купить закладки шишки ак47 в Слюдянке