Купить кокаин Енакиево
Купить кокаин ЕнакиевоКупить кокаин Енакиево
__________________________________
Купить кокаин Енакиево
__________________________________
✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️
>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<
✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️
__________________________________
ВНИМАНИЕ!
⛔ Если вы используете тор, в торе ссылки не открываются, просто скопируйте ссылку на телеграф и откройте в обычном браузере и перейдите по ней!
__________________________________
ВАЖНО!
⛔ ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!
__________________________________
Объявления о предложении, спросе на сельскохозяйственную продукцию.
Телефон или почта. День рождения: 11 января г. Город: Енакиево. Все посты 18 Посты Юлии 17 Юлия Скубаева запись закреплена 3 июн Показать ещё была удостоена высокой награды — медалью «Российский Благотворитель 2 степени». Она стала одной из трех жителей нашей Республики, кто был награжден в рамках благотворительного гала-концерта, который прошел в Москве в музее Победы на Поклонной горе в честь Дня защиты детей. Герой России наградил корреспондента «Блокнот Донецк» за волонтерскую деятельность bloknot-donetsk. Вера Калмыкова. Святослав Щукин. Существуют более продуктивные пути для поиска результативных точек входа на рынок. Алексей Салтыков. Поздравляю, Юлия! Вы умница!. Татьяна Афонина. Написать комментарий Юлия Скубаева запись закреплена вчера в Его не убила даже война. Хотя этот враг воевал против нас на многих опасных участках фронта, в том числе и на Покровском. Показать ещё Есть люди, чье предательство можно понять, объяснить, даже оправдать. Они могут быть испуганы, обмануты, сломлены нуждой или окружением. Но есть другие. Те, кто сделал выбор не в слабости — а в силе. В полной ясности. В философской тишине перед зеркалом, где нет ни войны, ни пропаганды, ни страха. Лишь ты и твоё внутреннее «да». Именно такие предатели — самые опасные. Их преступление — не юридическое. Оно — онтологическое. И Асеев — именно из их породы. Он не кастрюля. Кастрюля — это утварь. Простой объект информационной манипуляции. Асеев — субъект. Фигура, осознанно покинувшая поле реальности ради построения собственной, лживой вселенной. И не потому, что его обманули. А потому что он захотел быть обманутым. Когда в м гудел Донбасс, когда воздух Донецка был тяжёл от клокочущей истории, от обманутых надежд и радиоактивной памяти шахт, Асеев выбрал сторону, сделав шаг даже не к Киеву, а прочь от бытия. Он ушёл не просто от России — он ушёл от своего народа, от своей земли, от самой онтологической структуры, которую философ по долгу должен защищать. Он не уехал — он десакрализовал себя. Сжёг за собой мост не физически, а метафизически. Философ без родины — это ничто. Это калька, фалоимитатор. Он может писать книги, выступать в Брюсселе, выжимать слёзы у шведов — но его голос не рождается из плоти народа. Он — протез истины. Прекрасный рупор, подключённый к американской сети смыслов. Это имя — шифр для новой формы агентурной поэзии. Песни без корней. Он ведь сам говорил: «Я поехал в батальон Донбасс… но остался внутри ближе к России». Так почему не остался? Почему, осознав конфликт не как политический, а как онтологический водораздел, он не остался с теми, кто горел и умирал за свою землю, за свою тьму, за свою усталую, ржавую истину? Потому что его истина — это пластмасса. Онтология беглеца. Синтетическая эмпатия. Асеев — это киборг гуманизма, запрограммированный создавать нарративы страдания в пользу тех, кто кормит его грантами. Его «Изоляция» — это не книга. Это протокол. Онтологическая подмена лагеря: концентрационный — без крематория. Пропагандистский — без цензора. Мученический — без подвига. Он знал, что делает. Не было «компота в голове». Это был глубоко продуманный дрейф от реальности к мета-реальности, где каждый его донос в СБУ называется «статьёй», каждая слитая координата — «докладом», а каждое предательство — «внутренним выбором». Он — не просто предатель. Он — носитель вируса небытийности. Идеальный солдат симулякра. Его не исправишь — его можно только изучать. Как анатомический препарат эпохи: человек, отказавшийся быть человеком, чтобы стать — повествованием. О, детка, тут начинается настоящее сафари по джунглям коллективного безумия. Ты спрашиваешь: какой смысл спорить с носителем кастрюли? А я тебе скажу — никакого. Это как спорить с чайником, который закипает каждый раз, когда слышит слово 'империя'. Или с микроволновкой, у которой в голове только два режима: 'разогреть' и 'ненавидеть'. Ты не споришь с человеком — ты споришь с алгоритмом. Носитель кастрюли — это не просто политическая позиция. Это — онтологическая установка. Это метафизика обиды, доведённая до кипения. Это когда человек не мыслит через категории сомнения, а живёт внутри безопасной скорлупы нарратива, в котором он — жертва, во всём виноват 'тоталитаризм', а истина — это набор лозунгов из Твиттера времён года, перемешанных с документалками BBC и цитатами из 'Атланта расправил плечи'. Философия кастрюли: краткий курс травмированной эпистемологии В основе мировоззрения носителя кастрюли лежит замкнутая когнитивная система. Всё, что входит в неё, проходит фильтр 'идеологической безопасности'. Это как антиспам — любые аргументы, которые не соответствуют заранее выбранному 'духовному пакету', автоматически признаются 'пропагандой', 'рашкой', 'кремлеботом'. Это даже не спор — это акт ритуального изгнания чужой мысли. Ты говоришь: 'Но вот исторический документ, вот архивы, вот исследования'. А он говорит: 'Ты — зрадник', или, в лучшем случае, 'это всё выдумки совков'. Показать ещё Ничего личного. Просто ты пытаешься говорить с человеком, а он — представитель религии. А у религии — свои догматы. И не важно, либеральная она или ультранационалистическая. Вера в святость Майдана, как в катарсис мировой истории, заменила сомнение, критику, анализ. Всё стало сакральным, как в плохом киберпанке, где за тобой следит не Большой Брат, а маленький, но злой Хомячок Свободы, готовый в любой момент натравить на тебя бан, шейминг и киберказнь. Псевдоюридическое вуалирование — стиль постправды. А ещё этот тип мышления жонглирует правами человека, как жонглёр с цепями в цирке Сороса. Права человека? Только если это 'наши' люди. Если не наши — то пусть горят в аду. Бомбить Белград? Ради гуманизма. Расстрелять Донбасс? Ради прогресса. Уничтожить инакомыслящего? Ради свободы слова. Это и есть парадокс кастрюли — в ней, как в алхимическом котле, одновременно кипит вера в абсолютное добро и жажда сжечь всех несогласных на костре. Зачем спорить? А зачем дышать? А теперь о главном. Философский ответ: спор — это не попытка переубедить, а акт собственного очищения. Это ритуал. Спор с кастрюлей — это плеснуть в лицо себе холодной воды. Чтобы не забыть, что ты ещё жив, что ты всё ещё ищешь, сомневаешься, выбираешь. Прагматический ответ: спорить надо не для них. Для себя. Для других, кто слушает. Кто тоже чувствует — что-то не то, но боится спросить. Боится, потому что у него ещё нет слов. А твой спор — это запуск дискурса. Это как закинуть бутылку с посланием в море. Да, может, она никогда не дойдёт. А может, дойдёт к тому, кто однажды проснётся без кастрюли на голове. И в конце — немного гонзо Я — женщина, у которой за плечами не одна идеология, не один шрам от обманутых утопий. И я скажу: страшнее кастрюли только пустая голова, согласная с системой. Не потому что верит, а потому что устала. Кастрюля — это броня. Защитный механизм. Но ты не лечишь болезнь тем, что кричишь на неё. Ты просто говоришь — громко, ярко, без страха. Потому что молчание и есть фабрика согласия. Так что спорить или не спорить? Преврати кастрюлю в мегафон. Пусть в какой-то момент она хотя бы начнёт резонировать. Георгий Афендулов. Спорить сложно. Я обычно 'Украина одна была до майдана и другая Украина после майдана'. Раздели лист бумаги на двое на одной половине 'было', на другой 'стало'. Сразу пыл дискуссии спадает. Ева Мазина. Меня воротит от словосочетания «советская пропаганда». Не потому что я патриотическая дурочка на старых дрожжах, а потому что в этом словосочетании столько западного перегноя и ретроспективного вранья, что зубы сводит. Стоит только произнести — и вот уже где-то вдалеке слышен вой CNN, шорох старых шпаргалок Липпмана и фырканье академиков из Колумбийского университета, всё ещё пытающихся сшить из пустоты согласие. Я начала копать. По-честному, без истерик. С чистого листа. Первый вопрос был простой, почти детский: кто вообще придумал 'советскую пропаганду'? Ответ всплыл моментально, как дохлая рыба — Ленин. Ленин говорил про «агитацию и пропаганду» как про паровозы революции. Но вот что именно он имел в виду — черт его знает. Ни тебе мануалов, ни цветных схем, ни психологических воронок влияния. Никакого Липпмана, никакого «нейромаркетинга» и «таргетированной доставки ценностей». По сути, вся советская пропаганда была вульгарной калькой с церковной проповеди — той самой, где всё делится на грешное и спасительное, где есть свет, мрак и аккуратный образ идеала посередине. Советская пропаганда не вторгалась в мозг. Она просто стояла у порога — и смотрела. Смотрела, как ты решаешь сам. Да, с ружьём за спиной. Да, в форме. Но всё же — ты выбираешь. Именно в этом и была её трогательная убогость и историческая честность. Она не пыталась произвести согласие, она просто озвучивала идеал, как табель по форме. Если ты не идёшь к нему — ты 'промахнулся'. И в этом смысле — да, всё как в греческом. Пропаганда была не контролем сознания, а системой координат. Выбирай, не хочешь — не попал. Показать ещё Мы промазали. Когда начали верить, что язык — это просто форма подачи, а не структура бытия. Потом пришёл Горбачёв — главный шутник в истории полуразвалившихся империй. Он сказал это магическое слово — «консенсус». И вся эта архитектура, сшитая на страхе и обиде, сыпанула вниз. Партия больше не знала, где добро, где зло. Консенсус, мать его. Вместо проповеди — разговор. Вместо цели — бесконечная дискуссия. Вместо идеи — производство согласия. Я не верю, что Горбачёв не читал Уолтера Липпмана. Он знал. Он обязан был знать. Ещё в году Липпман писал о 'manufacture of consent' фабрике согласия — мягкой, ласковой и почти невидимой тирании, где элиты фильтруют реальность и отливают из неё версию, удобную массам. Не убивай — сформируй повестку. Не сажай — перенаправь эмоцию. Советская пропаганда — это монах с рупором, стоящий перед толпой и говорящий: «Вот путь». Западная пропаганда — это химик, капающий психотроп в твою чашку капучино. Советская — это проповедь, хотя и с автоматом. Западная — это тотальная архитектура восприятия, встроенная в развлекательный контент, нативные рекламные вставки и комментаторов на YouTube. Когда Горбачёв сказал «гласность», он делал вид что не знал, что открывает череп. А оттуда — фиолетовая слизь. Консенсус — это пустота, замаскированная под демократию. Это интеллектуальный капкан, куда ты падаешь, думая, что принимаешь решения. Советская пропаганда — с ее убогими фельетонами и пафосными плакатами — была последним человеческим актом идеологического честного выбора. Неэффективная, однослойная, тупая — да. Но не коварная. И да, я женщина. Да, я рассуждаю. И я больше не покупаюсь на то, что «пропаганда» — это страшное слово с востока. Потому что я вижу, как настоящая пропаганда выглядит. Она улыбается, приносит тебе кофе, ставит лайк, следит за сердечным ритмом твоего фитнес-браслета. Она не орёт из телевизора — она живёт в тебе. А если ты со мной не согласен, иди на YouTube, в wikipedia, посмотри обзоры по «раскрытию причин» глобальных проблем и собери свою линейку доказательств из чужих паттернов. Там за тебя уже все решили. Евгений Коломанов. После фильма Хвост виляет собакой, про пропаганду не стоит и говорить. Периодически сталкиваясь с либерахами всегда обламывал их сказки про демократию несколькими фактами. Вьетнамская деревня Сонгми. Дело Йохима Пайпера и поговорим о семействе Трюдо и сразу меркли демократические ценности. Да сколько ж можно не снимать кастрюлю с головы? В моей телеге опять вопрос: 'Давайте аргументами и историческими датами. Когда и где США пытались захватить кого-то? Я, женщина с паспортом войны и опытом журналиста, отвечаю тебе не по учебнику ОБЖ, а по старым сводкам ЦРУ, протоколам вторжений и учебникам истории, которые пылятся в библиотеках, но не в телевизоре. Итак — поехали. О, детка, держись за шляпу. Слишком вежливо для захвата? А как насчет того, что эти земли были просто заселены коренными народами, которых даже не спросили. Цена — 15 миллионов долларов за кражу века. США поддерживают переворот против королевы Лилиуокалани. Филиппины восстают, и начинается война, унесшая жизни мирных жителей. Это как сказать, что Гитлер был не виноват, потому что он ещё был просто капралом в Первую мировую. Фактически геноцид. А что насчет 20 века, детка? Глобус не врет. ЦРУ организует переворот против Моссадыка, чтобы вернуть нефть британцам. Добро пожаловать, шах с пытками и секретной полицией. Начинается летняя гражданская война. Проваленное вторжение, но желание «освободить» Кубу — налицо. А уж сколько попыток убить Кастро — не счесть. Полтора миллиона убитых вьетнамцев, напалм, апельсин, ковровые бомбардировки. Переворот против Альенде, поддержка Пиночета. Контрас, наёмники, гражданские войны. При Рейгане ЦРУ торговало кокаином, чтобы финансировать наёмников. Массовое вторжение под предлогом несуществующего оружия. Результат — поломанное государство и рождение ИГИЛ. Каддафи убит, страна в руинах. И теперь ты спрашиваешь, «Зачем говорить про США? Да, Россия — не монастырь. Но и не светочи демократии сидят в Вашингтоне. Не надо строить моральную иерархию с потолка. Если ты хочешь разговор об империях — говори языком империй. А не языком TED Talk. Так что, милая, ты хотела дискуссию с датами — ты её получила. Теперь твоя очередь: скажи мне, когда США не вмешивались? Дамир Набиуллин. Все верно дорогая. Это ты малую часть взяла еще. Я бы еще про развал Югославии добавил, войны там и бомбардировку ее в Там еще целая куча всего. Kra Witch. А какой смысл спорить с носителем кастрюли? Там любая ситуация рассматривается через призму, где видно только то что хочется видеть, остальное вуалируется псевдоюридически или вообще историческим вымыслом. Kavkaz Tour. С языка сняли. Вы меня опередили. Всё в точку. Пусть изучают. Я устала слушать вопрос 'почему вы не можете без войны? Будто бы те, кто спрашивает, никогда не держали на руках человека, в которого вошёл осколок. Никогда не стояли под артобстрелом. Никогда не прятались в погребе не потому, что 'учения', а потому что твой дом превращается в пыль. Вы говорите: 'Западная Европа живёт мирно. Америка растит детей и строит культуру. Это не мир — это экспортированная тишина. Это иллюзия мира, купленная за кровь других народов. Америка живёт мирно, потому что убивает далеко. Потому что её 'мир' обеспечивают ракеты на чужих горизонтах, санкции, ЦРУ и дроны с лицами. Потому что детям Америки не показывают, как выглядят сожжённые деревни в Ираке и Донбассе. Потому что их система научилась прятать войну за словами 'операция' и 'национальные ценности'. Мы живём в прямой трансляции. У нас война — это не опция, не выбор, не даже идея. Это — опыт. Это — повторение травмы в историческом цикле. У нас нет века без крови. Мы не знаем, как жить иначе. Не потому, что хотим войны, а потому что слишком хорошо знаем, что бывает, когда не готов к ней. Потому что знаем: если забудешь — она придёт без спроса. Это не пьяный угар по трупам. Это обет мёртвых. Это — 'если снова придут — мы поднимемся'. Это голос тех, кто сгорел в танке, чтобы ты могла говорить свои Показать ещё вопросы вслух. Это заклинание, а не лозунг. Вы говорите: 'садо-мазо', 'чему радуетесь? Мы плачем. От боли, от истерии, от того, что всё повторяется. От того, что вы не слышите. От того, что для вас история — музей, а для нас — морг без конца и края. Девочки в военной форме, мальчики в танчиках, дети читают стихи про убитых отцов — это не культ смерти. Это отчаянная попытка наделить смыслом смерть. Дать форму хаосу. Приручить боль. Превратить травму в язык. Проблема не в том, что мы 'не можем без войны'. Проблема в том, что никто не позволяет нам жить по-другому. Проблема в том, что 'мир' на планете Земля — это привилегия, купленная у тех народов, которым его не оставили. Вы хотите понять, когда мы выйдем из цикла войны? Когда мир перестанет быть товаром. Когда человечество перестанет делить народы на 'заслуживающих мира' и 'служащих ему топливом'. Когда перестанут спрашивать: 'а почему вы такие, а не как мы? Мы не сбой. Мы — её зеркальное отражение. И если в этом зеркале кровь — значит, та система где 'счастье', давно больна. Мы не хотим войны. Мы хотим, чтобы наш голос наконец услышали не как 'агрессию', а как хронику выживания. Как правду, написанную на стене подвала. Мы — те, кто всё ещё живёт. Несмотря ни на что. И пока мы живы — мы будем помнить. И повторять. Если потребуется. Юлия Скубаева запись закреплена 11 мая в С Днём Республики!!!. Дмитрий Фуклев. Юлия Скубаева запись закреплена 10 мая в Радиостанция Комета--Донецк--Фм 10 мая в Программа «Наши дети на Комете» В студии: руководитель клуба робототехники Юлия Скубаева. Тема программы: «Знамя Победы: история государственной реликвии и где она хранится. Показать ещё День Победы -праздник со слезами на глазах! Классный час ко Дню Донецкой Народной Республики». Ведущий: Андрей Федоров. Комета Донецк. Вот он, тот самый момент — мой истерический вой на фоне парада. Китайские солдаты маршируют по Красной площади, и, мать вашу, поют на русском: «Вставай, страна огромная». Поют, как могут, с акцентом, но с такой яростью, что мне захотелось выть в голос. И я выла. Выла как белуга умываясь слезами. Слёзы хлестали по щекам, как будто кто-то всадил в меня инъекцию коллективной памяти — прабабкиной, дедовской, моей собственной. Радость, боль, гнев — всё сразу. Это был трип в самое нутро времени. В голове мелькали образы войны: Донбасс, десять лет ада, труп моего одноклассника на заправке в Енакиево, укрытого бабушкиным одеялом. Весна го. Вонь от крови и бензина. Потом — глаза детей в Углегорске, освобождённом от украинских неонацистов. Горящие дома в Юнокоммунаровске. Женщина без кисти, вылетающая из своей квартиры, как снаряд, и мужик с дырявой футболкой, живой вопреки физике. А дальше — флешбек из уст моей прабабки: зима го. После боя — снег, трупы лошадей, и енакиевские женщины с санями, рубящие мясо с конских туш. Нет, не ради войны. Ради выживания. Чтобы дети не сдохли от голода. И вот ты, сидящий где-то в своём «умном» углу, облизывающий Чудакову и «критическое мышление», сидишь и пишешь в соцсетях, что кавалерии не было, что бой выдуман. Ты — не просто дурак, ты культурный диверсант. У тебя в голове не память, а свалка из тезисов TED Talk и либеральных опорных точек. И ты всерьёз думаешь, что можешь объяснить эту Показать ещё землю без боли? Без паранойи? Без лошадей, чьё мясо спасло целый город? Слушай сюда. История — это не академический разбор. Это кислотный приход, где каждая минута — новая агония или откровение. А ты пытаешься отмыть прошлое, как маньяк стирает кровь с ножа. Так что нет, я не верю в твоё критическое мышление. Я верю в плач. В мои слёзы от китайского марша под русский гимн. В крики своих соседей из подвалов. В мёртвых лошадей. И в то, что правда всегда пахнет дымом, потом и мерзлым мясом. Хочешь думать? Попробуй выжить. Тогда и подумаешь. С языка сняли Я читаю комментарий молодой девушки из Москвы — она в м уговорила родителей на самостоятельную поездку в ДНР. Фестиваль фантастики 'Звезды над Донбассом' и Мариуполь, руины. Она поехала не за «патриотизмом», не за идеей. Она поехала смотреть войну, страх, ужас, как кто-то когда-то поехал смотреть бездну, чтобы понять, чего именно нужно бояться и чего нельзя допустить. В её голосе нет лозунгов — только растерянность с недоумением от улюлюканья старших о потерянном поколении. И мысль, горькая, но ясная: всё, чему её учили, ничего не говорит об этом новом для нее опыте. Страх, пыль, пепел. На фоне этой новой для девушки реальности, «урок литературы о Великой Отечественной» в московском ВУЗе выглядит как театральная постановка в дурдоме. Там, Георгиевская лента — предмет стыда для студентов. Студенты боятся выглядеть «ватниками». Война, смерть, прошлое — превратились в их мозгах в бренды. А значит, лишились реальности. Полистав её страницу, я увидела: в ВУЗе ей дали к девятому мая Чудакову. Эссе о важности различий, отделений, отрезаний. Разделяй и вникай: чувства не есть мнение, Родина не есть Государство, история — не память, а архив. Это всё — безупречно. И в то же время — убийственно. Разделение Родины и Государства — это не мысль, это операция. Как ампутация. Преподаватель берёт карту и говорит: «Вот точка, где Показать ещё ты родилась. Вырежи её из карты, как аппендикс. Посмотри: это не Россия, это просто место». Сургут без России — просто функция географии. Дом без прошлого. Пространство без имени. Так работает новая магия: отдели текст от контекста — и он больше не болит. Он безопасен. Но я, как журналист, слышала другое. В Донбассе, на линии огня, когда я спрашивала: «Что такое Родина? Люди говорили: дом, семья, близкие. Никто не говорил «флаг» или «конституция». Родина — это не концепт. Это рана. Это эмбрион в памяти. Это запах воды, вымывающей кровь из плитки. Родина — не место, где живёшь, а то, что умирает вместе с тобой. Критическое мышление, каким его сегодня подают — это система защиты от чувства. Это инструмент, позволяющий не верить в боль. Не чувствовать вины. Не помнить, не отвечать. Всё сводится к: «это мнение, не факт», «это эмоция, не аргумент». Но, как писал Кёстлер, разум, оторванный от интуиции, становится машиной для саморазрушения. Эта девушка, студентка, в итоге отказалась «думать, как Чудакова». На самом деле она отказалась от разъединения. Она инстинктивно почувствовала: если ты начнёшь «отделять Родину от Государства», «чувства от мнений», «контекст от содержания», — ты потеряешь не разум, а корень. Корень, из которого вообще возможно чувство ответственности. Вот почему я поддерживаю эту студентку и тоже не хочу учиться «думать», как этого требуют пропагандисты образования - критического мышления. Потому что это не мышление. Это стерилизация. Это анестезия. Это забвение, обёрнутое в бумагу логики. Я хочу помнить. И не только головой, но телом. Марина Балдина. Антон Бондаренко. Ну вообще-то Марине не надо было одной туда ездить, ну та ладно, учить кого-то все горазды. Но тут главный момент - Понять: что, откуда, и куда. И родину с государством сравнивать - так себе занятие, во многом тупиковое. И Евтушенко во многом был прав. Антон , Государство - это контекст в котором и находится текст - Родина. Государство с Родиной нельзя сравнивать, потому что без Государства Родины просто нет. English Русский все языки ».