Купить героин в Лукоянов

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>🔥🔥🔥(ЖМИ СЮДА)🔥🔥🔥<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

______________

Купить героин в Лукоянов

Средство от алкоголизма в Вельске

Купить героин в Лукоянов

Средство от алкоголизма в Юрге

Купить героин в Лукоянов

В году немало шума наделала книга уличного неонациста Романа Нифонтова «Скины: Русь пробуждается» — эдакий «Заводной апельсин» по-русски, но только документальный и без притянутого за уши покаянного хэппи-энда. Книжка стала культом, но очень локальным, слишком плотно увязшим в собственном материале. Совсем другое дело — «Исход», повесть анонимного автора, скрывшегося под псевдонимом DJ Stalingrad и успевшего со своим откровением заскочить в уходящий поезд русской литературы х. Публикация «Исхода» в «Знамени» стала на нашей памяти последним случаем, когда читатели массово бросились скупать номер толстого журнала ради одного-единственного текста — да еще и неизвестно кем написанного. Герой этой суровой повести не питает иллюзий на свой счет. Он признается, что не представляет собой ничего большего, чем рахитичный неудачник с арматурой, грозящийся отомстить «правильным» людям за всех лузеров нашей необъятной родины. Но уличные скины — лишь верхушка айсберга этого во всех смыслах правого мира. Бунт героя «Исхода» — это бунт беглеца из системы, породившей рабский культ успеха. Рассказчик — лузер, но своим лузерством он упивается, потому что верит: даже его хлипкое тело, разбитое алкоголем и наркотиками, на кураже может справиться со здоровым любером, если подобрать подходящее оружие и напасть первым. Его поведенческая модель — хоббит, существо, на первый взгляд, созданное для чего угодно, но не для борьбы со вселенским злом; его герой в жизни — Иисус Христос Аллин, честнейший из отморозков панк-сцены, продать которого массам индустрия смогла в буквальном смысле только через его труп. Сейчас «Исход» смотрится как памятник эпохе, когда стержнем революционного сознания левых сил были не круглые столы о прекариатизации трудящихся масс, а чистая незамутненная ненависть к тем, у кого на берцах шнурки другого цвета. Таких леваков у нас больше не делают, таких залихватских книг у нас больше не напишут. Может, и слава Богу. Первый ряд — с транспарантом, они все держатся друг за друга, идут в плотной сцепке, потому что так пьяны, что могут просто упасть. Впереди — пионеры, тюльпаны, варшавянка, а сзади мы портим партийцам праздник. Потом была еще потасовка с комсомольцами, уже у памятника Марксу, когда обезумевший дед заперся в машине с громкоговорителями и пытался вызвать дух вождя народов, скандируя безумные сталинистские лозунги. Мощная аппаратура позволила ему заглушить красных бонз, выступавших с трибуны, и те дали указание комсомольцам извлечь провокатора. Мы ринулись на защиту революции, но наша помощь не понадобилась, пенсионеры сами отбили атаку — старухи стали плотным кольцом вокруг машины, какой-то ветеран залез на крышу автомобиля и разил комсомольцев сверху древком красного знамени, как Георгий Победоносец». В совершенно другом вроде бы мире обитают Александр Маркин и его дневниковая проза, которая исправно появляется в интернете и на бумаге с года. Ее лирический герой тождественен своему автору, филологу-германисту живущему между Россией и Швейцарией. Конечно, ушлые издатели вывалили немало « книг » пожалуй, даже выделим болдом обесценивающие кавычки , собранных из ЖЖ, а затем фейсбуков наших выдающихся современников, но, наверное, только колонновские сборники Маркина органично смотрятся вне шумливого пространства social media. Обложку одного из этих томов «—» украшает фото медведя, топчущего молодого человека, — довольно прозрачный намек на фетиш автора и его сексуальные предпочтения. Но еще это иллюстрация специфического чувства мира, носителем которого является Маркин. Это сплав неодендизма, стоического цинизма, пресыщенного скепсиса по отношению к окружающей действительности. На страницах «Дневников» макабрически вальсируют рассуждения о мемуарах Фета и новостные казусы из рубрики «Происшествия», описание грязного туалета в музее Пушкина и печальные сцены быта умирающего отца, гомопорнографические опыты и академическая рутина не становящегося моложе ученого. Но я постеснялся. Врач выписал мне обезболивающее и дал с собой красных и синих бинтов. Я теперь три недели могу бесплатно брать в аптеке бинты и таблетки, хочу набрать разноцветных бинтов про запас, они мне нравятся, и таблеток я тоже хочу набрать, мало ли что у меня еще будет болеть». Почему-то нам врезался в память именно этот пассаж из дневников Маркина. Его мы впервые прочитали в «Митином журнале», когда одним слишком солнечным утром ехали на работу в переполненном автобусе. Весь тот день мы думали о том, какой может быть на вкус жареная человеческая кожа. Сергею Соколовскому принадлежит, наверное, самый тихий и при этом изобретательный голос в новейшей русской прозе. Его абстрактные миниатюры — это письмо аутсайдера не столько в социальном смысле слова хотя и в этом , а в онтологическом, письмо предельно отстраненного наблюдателя, логика которого не всегда понятна. Такой инопланетный взгляд позволяет Соколовскому одновременно равнодушно и с вовлеченностью вивисектора наблюдать, как его герои убивают сотрудников полиции при исполнении, играют в футбол, находясь под воздействием диметилтриптамина, приятельски беседовать с сатанистами, восхищаться сносом гостиницы «Россия» и творить прочие непотребства. Смельчаки, решающиеся дать литературоведческий комментарий к прозе Соколовского, непременно спотыкаются о Хармса, как хармсовские герои спотыкаются об Пушкина. Но ошибочно сводить его к неообэриутству: в этих ехидных осколках будто сходится воедино весь контркультурный опыт ХХ столетия — здесь и Берроуз, и Патти Смит, с которой Соколовский, говорят, однажды пил пиво в песочнице у здания ФСБ на Лубянке, и сегодняшний именинник Буковски, и еще десятки литературных отщепенцев, которыми был так богат прошлый век. При всей кажущейся простоте метода, проза Соколовского в прямом смысле слова неподражаема. Просто попробуйте написать, например, так:. Запах был до безобразия аппетитным. Михалис завязал шнурки, застегнул парочку верхних пуговиц для пущей торжественности, причесался, вышел вскоре прочь из своего дома. Щачло Михалиса чуяло беду за сто километров. Вспомним, один популярный душегуб был вегетарианцем, и добавим, наподобие вас всех. Чуяло, да не всегда, как мы знаем из одной популярной греческой песни». С такого почти мобидиковского захода начинается автобиография Майлса Дэвиса — величайшего трубача ХХ столетия, чье влияние на музыку распространилось далеко за пределы родного для него джаза. Дэвис родился в семье состоятельного чернокожего дантиста, собирался стать академическим музыкантом, но, по его словам, в те времена белым от черных был нужен только блюз и негритянские ужимки со сцены. Так что путь своевольного гения был предрешен: вместо концертов в филармонии — джемы в клубах, вместо буржуазного уклада — жизнь в богемном гетто. В комплекте Майлс получил зависимость от героина и кокаина, которая мучила артиста до конца его дней. Тщетной борьбе с аддикциями и посвящена значительная часть «Автобиографии», ее самые жуткие и мрачные страницы. Не может не пугать то, как человек, способный извлекать ангелические звуки из куска меди, мог спускаться с горних высот в мрачный наркоманский быт черных трущоб, полный унижений, подстав, проституированного разврата. При этом надо понимать, что жизнь наркозависимых, непростая и сейчас, в е была поистине ужасной. Нам лично очень нравится одна фотография тех лет, на которой запечатлены рабочие инструменты инъекционных наркоманов того времени: самодельные шприцы, которыми дырявили свои вены джанки по всему миру, больше напоминают гротескные гаджеты из хорроров про чудовище Франкенштейна. Сам Дэвис так и пишет: «Как личность я распадался. Во мне сидело четверо людей, я ведь Близнец, и так состою из двух человек. Два человека без кокаина и два с кокаином. Во мне было четыре личности, у двух из них была совесть, а у других двух ее не было. Когда я смотрелся в зеркало, я видел настоящее гребаное кино, фильм ужасов». В исповеди Дэвиса нет и малейшей тени от романтического образа проклятого поэта. Не впадая в мазохистское самоуничижение, он во всех неприглядных подробностях описывает свои наркотические психозы, ломки — в общем, порушенную жизнь. Как при сильнейшем артрите или тяжелой форме гриппа, только еще хуже. Я не могу описать эти ощущения. Все суставы воспалены и неподвижны, дотронуться до них невозможно, начинаешь кричать от боли. Так прошли семь или восемь дней. Есть я не мог. Пришла моя девушка Элис, мы с ней потрахались, и, клянусь, мне стало еще хуже. Я ведь уже два или три года вообще не испытывал оргазма. У меня страшно разболелись яйца и все тело ныло». В наши дни «Автобиографию» Дэвиса полезно почитать и как ключ к пониманию некоторых социальных механизмов, побуждающих американцев присоединяться, скажем, к движению Black Lives Matter. Даже став общепризнанным мастером, Майлс остался и чернокожим, с соответствующим к себе отношением, потерпеть которого он был не в состоянии. Так что это книга еще и не столько исповедь первой и последней рок-звезды от джаза, но и книга о высших уровнях человеческого достоинства. Лидия Ланч, «Парадоксия. Дневник хищницы» Русский перевод Татьяны Покидаевой. Чумная богиня ноу-вейва Лидия по прозвищу Ланч никогда не умела толком ни петь, ни играть на гитаре, однако самим своим существованием поразила умы целого поколения художников от Нью-Йорка до Мельбурна. В ее дискографии — совместные работы с Ником Кейвом, Роландом С. Книги Лидии Ланч принято называть порнографическими. Безусловно, это глупость. Настоящая порнография — это всяческие инструкции-бестселлеры от самопровозглашенных гуру, а книги Лидии Ланч — это правда жизни. В «Парадоксии» мы встречаемся не столько с героиней, сколько с колоритным обществом, ее окружающим. Первое ее знакомство с социумом заключается в том, что ее изнасиловал родной отец. Второе ее знакомство с социумом заключается в том, что к тринадцати годам она перепробовала все виды запрещенных веществ, которые могла раздобыть. На протяжении всей истории мы то прыгаем в мир грабежей, шоплифтинга, проституции, где встречаем деклассированных элементов всех мастей, то погружаемся в мучительный бред Лидии, терзаемой одновременно синдромом отмены и менструальными болями, дарующими ей нечто вроде религиозного опыта, в котором она богохульно перепевает царя Соломона: «Черны, как смоль, волосы у возлюбленного моего. Кожа его — как густое какао. Раздражительный, вспыльчивый с самого детства, озлобленный на весь мир». Да, в «Парадоксии» много запредельно откровенных сексуальных сцен, но они лишь фон для гораздо более значимого высказывания. Как и в случае с мемуарами Майлса Дэвиса, мы скорее читаем книгу о по-настоящему сильном человеке, сохраняющем лицо вопреки любым обстоятельствам. Мы оба умели терпеть боль с улыбкой, и очень гордились этим своим умением — как знаком некоей оскорбительной для других отваги, которую у нас не могли отнять ни машины, ни люди. Мы были очень живучие. Уничтожить нас было нельзя. Разве только разбить на кусочки и искрошить их в пыль. К чему мы, собственно, и стремились всю жизнь — методично уничтожали себя. Плевали дьяволу в морду. Срали в рожу истории». Если Чарли Мэнсон — поп-икона массовой культуры, то Карл Панцрам — икона адописная, висящая в самом темном углу катакомбного храма серийных убийц. Нет никаких сомнений в том, что он был одержим бесами. На его счету 22 доказанных убийства и несколько сотен преступлений помельче, но сам он особенно любил хвастаться тем, что изнасиловал более тысячи мужчин и мальчиков. В году он оказался в последней в своей жизни тюрьме, где расположил к себе одного из охранников, давшего ему бумагу и чернила, чтобы маньяк смог оставить свою биографию. Результатом этого стала безымянная автобиография, в архивах значащаяся как Panzram Papers. За несколько месяцев Панцрам исписал порядка тюремных бланков, на которых изложил историю своих подвигов и свое видение мира, заключающееся в необходимости немедленного уничтожения всего сущего. С упоением он перечисляет все свои злодеяния, сомнительные приключения, отсидки и на каждом шагу подчеркивает, что не раскаивается ни в чем из содеянного. Как многие серийные убийцы, Панцрам, судя по всему, был патологическим лжецом, поэтому его автобиографию, несмотря на канцелярскую педантичность, скорее стоит читать как фикшн — с трудом верится, что в одном человеке могло содержаться столько ненависти и разрушительной сексуальной энергии. Вот характерный пассаж:. Там я устроился на работу в компанию Sinclair Oil. Я нашел одну. Я заплатил за нее большую сумму. Я купил ее у матери и отца за 80 эскудо, около 8 долларов в пересчете на американские деньги. Такую большую сумму я заплатил потому, что она была девственницей. Ну, так она сказала. Ей было лет 11— Я отвел ее в свою хижину в первую ночь и вернул в хижину отца — в следующую. Я потребовал вернуть деньги, потому что они обманули меня, сказав, что девчонка была девственницей. Деньги они мне не вернули, зато дали мне другую девочку. Этой было лет 8. Я отвел ее в свою хижину, и, может, она и была девственницей, но мне так не показалось. Я вернул ее обратно и бросил поиски девственниц. Теперь мне захотелось мальчика. Одного я нашел. Он работал у нас официантом. Я обучил его искусству содомии в том виде, в каком ему предаются белые люди. Но он был дикарем и не оценил благ цивилизации. Он обо всем рассказал моему боссу, и начальник быстро меня уволил, но перед этим я навалял ему люлей. Дело было в джунглях Жопамбе, оттуда мне пришлось валить обратно в Луанду». На этом, пожалуй, и завершим наше путешествие в мир самого грязного из грязных реализмов. Читайте хорошие книги и не забывайте о том, что Бог не поддерживает руки злодеев. Рецензии Фрагменты Контекст. Рецензии Фрагменты Контекст Книжная полка Просветитель. Вчера любители изящной словесности с размахом отметили юбилей Чарльза Буковски. Сегодня же, пока фанаты писателя мучаются от похмелья, редактор «Горького» Эдуард Лукоянов предлагает вместе с ним плюнуть на воображаемую могилу юбиляра и вспомнить шесть книг, которые лучше почитать вместо него, если хочется суровой исповедальной прозы аутсайдеров. DJ Stalingrad Петя Косово , «Исход» В году немало шума наделала книга уличного неонациста Романа Нифонтова «Скины: Русь пробуждается» — эдакий «Заводной апельсин» по-русски, но только документальный и без притянутого за уши покаянного хэппи-энда. Александр Маркин, «Дневник» — Сергей Соколовский, «Гипноглиф» и другие сборники Сергею Соколовскому принадлежит, наверное, самый тихий и при этом изобретательный голос в новейшей русской прозе. Просто попробуйте написать, например, так: «Из окна потянуло чем-то съестным. И так далее. Майлс Дэвис, «Автобиография» Русский перевод Елены Калининой «Знаешь, самое сильное чувство, которое я испытал в жизни — одетым, конечно, — это когда, еще в году, я впервые услышал, как Диз и Птица играли вместе в Сент-Луисе, в штате Миссури». Русский перевод Татьяны Покидаевой Чумная богиня ноу-вейва Лидия по прозвищу Ланч никогда не умела толком ни петь, ни играть на гитаре, однако самим своим существованием поразила умы целого поколения художников от Нью-Йорка до Мельбурна. Carl Panzram. Panzram Papers Русский перевод пока отсутствует Если Чарли Мэнсон — поп-икона массовой культуры, то Карл Панцрам — икона адописная, висящая в самом темном углу катакомбного храма серийных убийц. Мастер-класс троллинга от Ольги Токарчук и будни современных толкинистов Главное в литературном интернете: 9 ссылок недели. Новые книги. Свет на черном фоне: книги недели Что спрашивать в книжных. Отправьте сообщение об ошибке, мы исправим. Подпишитесь на рассылку «Пятничный Горький» Мы будем присылать подборку лучших материалов за неделю.

Героин без кидалова Батайск

Бошки купить через закладки Талдыкорган

Купить героин в Лукоянов

Купить наркотики закладкой Кызыл

Соль, кристаллы стоимость в Усть-Каменогорске

Наро-Фоминск купить закладку гашиш