Купить Спайс россыпь в Короче

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Купить Спайс россыпь в Короче

brabrostuff brabrostuff

Купить Спайс россыпь в Короче

Mephedrone Skopelos

Закладки методон в Болхове

Купить Спайс россыпь в Короче

Бодайбо купить Ecstasy - UPS

Продолжает прерванную тему: — Хаффман, когда синтезировал дживиаш, не предполагал, как тот будет использоваться. Предполагалось использование его в качестве анальгетика, но дальше выяснилось, что, при малейшем изменении синтеза реакции, будут появляться вещества, большая часть которых токсична… супертоксична. Если совсем просто, то спайсы приводят к смерти. Страшная ложь! Белгородский стрелок, убийца священника… — приглушенно перечисляет он. У Марии кожа на пальцах уплотнена. Под буграми — вещество, которое организм не сумел вывести до конца. Они — муж и жена, сами бывшие курители смесей. Обещают мне путешествие в ад. Обещают стать моими проводниками туда. И я соглашаюсь, хотя моя первая мысль — у них паранойя. Хотя ее признали невменяемой на момент совершения преступления. Как так? Невменяемость есть, а причины нет? Пункт первый: это легалайз. Пункт второй: производится в лабораториях Китая. Все — неправда. Иллюзия, что спайсы безопасны. В них находится одно из самых опасных веществ. А варятся они кустарно в России. Мы запрещаем одно, но тут же появляется другое. Мы ничего не можем сделать». Кто эти таинственные «они»? Мы встаем. Темный взгляд провожает нас. Денис говорит, что у «них» таджики, продающие спайс, — расходный материал. Чаще таджики погибают, но некоторым в своем «служении Сотоне» все же удается перейти на новый, более высокий уровень. Пластмассовые манекены в париках выстроены шеренгой у одноэтажного пассажа. Дует ветер, шевеля дешевые ткани их юбок и синтетические волокна волос. У них под ногами надписи на асфальте: «Спайс форум», адрес сайта и трафарет из нескольких ромбов, похожих на пчелиные соты. Такие же надписи разбросаны по всей площадке, примыкающей к метро. Кое-где они закрашены полосками синей краски. У нас там обмундирование — рюкзачок с масляной краской. Плюс бейсбольная бита, потому что замазывать — очень небезопасно. Гораздо больше шансов, что распространитель, увидев, как я уничтожаю его надписи, нападет на меня, чем обычный прохожий нападет на распространителя, увидев, как тот уничтожает его детей. Пока перевес сил в их сторону. Мы обозначили его, как ужас с демонической окраской. У матери, по себе знаю, появляется чувство безнадежности перед этим миром, и выкристаллизовывается четкое понимание, что единственный способ — это убить своих детей, чтобы избавить их от страданий, а потом убить себя… Когда я закрашиваю рекламу спайсов, прохожие иногда шушукаются: «Зачем это ей? Вы — конкуренты или борцы? Спрашивают: «А что вами движет? Просто у меня есть дети, — повторяет Мария. Мужество — изменить то, что могу. И мудрость — отличить одно от другого, — обнявшись, шепотом произносят Мария и Денис. На подступах к адскому месту муж с женой расстаются. Ленин на Площади Ильича встречает нас надменно — с заложенными за спину руками и задранным вверх подбородком. Рядом на невысоком постаменте сидят трое в спортивных штанах. Идем по дорожке мимо газона, где растут оранжевые бархотки и рассредоточены группки мужчин. В центре газона торчит крест. Под ним лежит по пояс голый, желтый человек. Посмотри на его кожу — слишком желтая. И это не загар, это мочевина. У него уже не работают почки… Я окидываю взглядом всю территорию сквера, примыкающего к Ленину. Сегодня воскресенье. Собравшиеся тут молодые мужчины и подростки похожи на людей, извлеченных из постели по срочной нужде, но еще не до конца проснувшихся. За невысокую металлическую ограду, отделяющую дорожку от газона, заткнуты пустые пачки сигарет, банки из-под пива, на рейку аккуратно поставлен пластиковый стакан с мутным томатным соком. За газоном — темная площадка, скрытая кронами деревьев, а за ней — железный забор, перегораживающий выход на железнодорожную платформу. Под деревьями — скопление небольших группок. Земля под их ногами вытоптана. За ограждением виднеются голубые рубашки двух полицейских. Под деревом на боку, выкинув перед собой желтую руку, лежит еще один человек. Острые носки немытых туфель втыкаются в твердую землю. Человек приподнимает голову, открывает глаза, осматривает пространство с таким омерзением в глазах, словно пространство для него — только муть, боль и рвота. Снова падает головой в землю. Обернувшись, мужчины отрицательно качают головой. Видишь, он высыпает смесь на банку… поджигает… сейчас сделает глубокий вдох… Если мы здесь останемся, ты весь день сможешь наблюдать этот процесс. Медленно передвигаемся к забору, ведущему на платформу. Под кустом, уткнув красное лицо в жестяную банку, сидит подросток с редкими рыжими волосами. Ветер шевелит их. Рядом в траве прыгают, настороженно перекликаясь, молодые дрозды. Денис встает к подростку спиной, разворачивая меня лицом к нему. Какой смысл уходить, если через час снова надо? У самого забора — сырей и темней, но земля и тут обильней усыпана пакетиками ядовито-фиолетового цвета. Полицейские приближаются к решетчатому забору. Из-под глухо надвинутого капюшона мне хорошо видны только их ноги. На одном — старые туфли с вытянутыми носами и поперечными трещинами, в трещинах собралась пыль. Это сказал молодой полицейский с рыжим лицом. Они — молодые, они не понимают, они бестолковые, хоть и совершеннолетние. Но и то правда, что в восемнадцать лет все равно бестолковые они. Все равно что зацепщики, которые у нас тут катаются на поездах. И погибают. За спинами полицейских — коробка неработающего завода «Серп и молот», облицованная бледно-розовыми квадратами. За нашими спинами — проезжая часть, где под мостом проносятся машины. Не спеша возвращаемся той же дорожкой. Нам на встречу выходит немолодой человек. На нем джинсы, широкие раструбы которых стали колом, и свитер в катышках. Протягивает ему несколько сотенных бумажек. Тот делает тупо-настороженное лицо и приседает, внимательно слушая. Тратить зарплату на наркотики принципиально не может. Поэтому зарабатывает их как доставала — тому сходит принесет, другому новую точку сдаст. Это — болезнь. Давай представим, что у него диабет и что он ходит сюда за инсулином, только добыча инсулина еще и преследуется по закону. Справа машину поджимает зеленая девятка. Из окна высовывается круглое азиатское лицо, смеется. За ним сидит еще кто-то. Наша машина уходит вперед и под мост. Пакетик-то — тоненький. Одна тарочка — пятьсот рублей, две — тысяча. Теперь смотри, пушер возвращается обратно и сдает верхнему пятьдесят штук. В норме они на адском месте с интервалом в двадцать минут появляются. В день не меньше полутора миллионов оборот. А себестоимость одного пакетика — шесть рублей, это вместе с варкой и сырьем. Можно их увидеть? Но и они — не самые верхние. Это была свобода, счастье и… полное бесчувствие. Ты ничего не чувствуешь на спайсах, даже того, как они тебя убивают. Слишком большие деньги… Подъезжать нужно по-наглому, как удолбыш, который ни от кого не прячется. Подъехал, вышел, купил, — говорит Денис, тормозя машину на другой стороне платформы, перед въездом в тоннель. Заводская проходная выглядит заброшенной, но у нее толпятся молодые мужчины в спортивных штанах. Денис враскачку направляется прямо туда. Идя, он улыбается и дотрагивается до груди кончиками пальцев, словно придерживает рукой свое наружное сердце. Здесь стоит затхлый запах старых деревьев. Стволы тополей выкрашены известкой. Мимо в тоннель заходят машины, автобусы. И тут, и там ядовито поблескивают фиолетовые пакетики. Перед нами — насыпь. Под ней сложены доски. На них сидит человек в кожаной куртке, положив голову на колени. Я тихо прохожу мимо. Человек не шевелится. Поднимаюсь по насыпи, под стволом дерева, которое собиралось упасть, но уткнулось верхушкой в бетонную плиту. Эти серые плиты берут насыпь в полуквадрат, закрывающий выход на платформу. В одной плите — широкая дыра, заделанная металлической решеткой. Сквозь прутья видны рельсы и голубые рубашки милиционеров, прохаживающихся на той стороне. Через это окошко продается спайс. Сверху красной краской написано: «Россия, вперед! Там торгуют прямо у самого входа в метро. Он сказал там ментов нет. Таджики сейчас страхуются — Таджикистан, конечно, большой, но не бесконечный. Когда мы с Денисом курили, возле точек постоянно видели ребят пятнадцати лет: «Тетенька, дай хапочку! Дяденька, ну пожалуйста, дай хапочку! Ленинская Слобода показывает деревянные постройки прошлого века. Они похожи на избушки, какие обычно стоят на окраинах малых городов. Это — бывшая территория ЗИЛа. Там его можно купить совершенно законно. Мы попытались слезть, и получилось. Потому что пользовались недолго. Количество мозговых клеток сокращается, и я чувствую, как тупею. Мы проезжаем мимо белого лимузина. Сегодня воскресенье, и это не первая свадьба, которую мы встречаем по пути. Вы знаете, почему у нас в стране демографический кризис? Потому что именно от нас детей нет. Примерно столько же тем, кто собирается у Ильича, — говорю я. Человек подползает к нам ближе. Широко разевает рот, со стоном икает, дергает головой. При каждом новом спазме его ребра остро выпирают из-под кожи, а живот так судорожно уходит к спине, что кажется — изо рта сейчас повалятся внутренние органы. Магазин там «Тысяча мелочей» знаеш-шь? Вот под ни-и-м. Мне п-парочку, ха-ха. Только сделай, чтоб веса нормальные были… Уморыш прыщавый, — грозно добавляет, повесив трубку. Мария выходит из машины и скрывается в ближайшем магазине. Я перемещаюсь на заднее сиденье, чтобы дилер мог сесть рядом с Денисом. Он за пятьсот пакетик продает, а пушеры — по двести пятьдесят. Он же субдилер. На Площадь Ильича много оптовиков приходит. Там веса в пакетиках сумасшедшие — в два-три раза больше, чем у топтунов. Но рано или поздно, когда деньги заканчиваются, едут туда, а пока деньги есть, покупают у топтунов. Тихо… вон он идет. Денис раскидывается в кресле, принимая расслабленный вид. Полную руку ласково кладет на руль. Топтун оборачивается, быстро окидывает меня настороженным взглядом. По его торчащим скулам проходит россыпь глубоких прыщей. Руку по-прежнему держит на ручке двери, в любой момент готовый сорваться. В два раза дешевле, между прочим. Инфой не владею, — топтун снова оборачивается на меня. Он берет с панели тысячу рублей, кладет на ее место два фиолетовых пакетика и выходит. Разрываю пакетики. В нос бьет запах растворителя. Перевернув, встряхиваю. На сухой асфальт сыплется желтая травяная крошка. Ветер разносит ее по крупицам. К горке пристает сухой лист. Если его измельчить, получится та же смесь. Вон они — зеленая девятка! Надо решить, что мы сейчас будем делать… Ты можешь не светить диктофон вообще? Дорогая, ты ждешь в машине, — обращается он к жене. Под вывесками «Ростикс» и «Елки-Палки» напротив входа в метро, опираясь руками в асфальт, на коленках, по-обезьяньи ползает по пояс голый человек. На нем только длинные шорты и резиновые тапочки. Кожа покрыта черно-желтым налетом. Отсюда не берут никого… — Здравствуйте, — говорю в трубку. Тут плохо человеку. Вы не могли бы срочно приехать? Да, это в направлении Площади Ильича… Сколько ему лет, я не знаю. С виду — пятьдесят… Человек подползает к нам ближе. Он сейчас переживает панику и ужас. Если бы у него было ружье, он бы начал стрелять в ад, как белгородский стрелок. Люди спускаются в метро. Немногочисленные охранники за нашей спиной охраняют входы в магазины. На баннере реклама салона красоты. В нижней его части красными буквами написано: «Все для вас». Полуголый человек поднимается на ноги, хватается обеими руками за мраморный бордюр, отгораживающий спуск в метро. Держится цепко, прудя ногами. Втыкается в мрамор лбом, с усилием поднимает голову, опускает снова — и так много раз. По лестнице поднимаются люди. По лестнице спускаются люди. От передозировки. Вот вчера тоже один. А сколько тут школьников или студентов, — она быстро обрывает фразы и часто поправляет баннер на груди. Из перехода звучит церковный псалом. Какой-то человек поет там внизу. Голос его надувается силой замкнутого пространства и выходит из-под земли на длинном эхе, стирающем начало и окончания слов. Поэтому слова кажутся знакомыми, но остаются неузнанными. Рядом — очередь в биотуалет. Это вы Путину рассказывайте или министру здравоохранения, которые такие распоряжения отдают — никого не госпитализировать. Куда вы нам предлагаете его везти? Нам не дадут места на госпитализацию, потому что есть приказ — даже после обморока, после эпилептического припадка в больницы не забирать. Руки человека съезжают по мраморной плите. Локтями он поддерживает себя за спину. Его локти медленно едут назад, приподнимаются. Лопатки крупно выпирают на худой спине. Кажется, лопатки вот-вот прорвут кожу, высунуться наружу крыльями, и человек слетит в переход вниз — на голос. Скорая, сверкая на солнце белыми боками, медленно въезжает на площадку. А этим никто не вызывает. Та толку мало. Этим не скорую, а ближе к ночи перевозку зовут. Из белой машины выходит молодой врач в белом халате. За ним — средних лет женщина. Мужчина несет в руках желтую папку. Он приближается к человеку. Отлипнув лбом от плиты, тот смотрит на него боком, выпускает мраморный край, падает на четвереньки и ползет в сторону адского места. Врачи не спеша идут за ним, словно сопровождая туда. Из перехода вылетает вопль — певец почему-то раздражен, а, может, нервничает. От того, что человек к нему не слетел? Или от того, что мало подают? Призывы его становятся настойчивыми, но слышно — он уже не верит в силу своего голоса. Вы должны ему помочь, а не запихивать обратно туда, откуда он выполз. Просто выполните свой врачебный долг. Вы прекрасно видите, что он умирает от передозировки. Черные стрелки, обводящие ее верхнее и нижнее веки, вступают в сильный контраст с голубой радужкой глаз. Он стучит кулаком себе по макушке. Вам самой-то не смешно? Тот подносит ватку, смоченную нашатырем, к носу Свиридова Олега. Олег поднимает голову. Я по привычке улыбаюсь. Его лицо в тот же миг растягивается улыбкой — такой же неискренней, как моя. Я перестаю улыбаться, и так же быстро улыбка слетает с лица Олега. Певец внизу, под нами впадает в истерику: голосом делает последний рывок перед тем, как придется признать поражение — Свиридов Олег к нему не слетит. А Олег в это время на карачках ползет к адскому месту, за которым через решетку наблюдают два полицейских. Мы вчетвером — я, два врача и водитель скорой — молча смотрим ему вслед. Это и грустно, и смешно. Нас каждый день вызывают на такие случаи, и мы ничего не можем сделать. Пробовали… Не принимают. Перемрут… — она сбрасывает с глаз Свиридова Олега. Певец, очнувшись от религиозного экстаза, смолкает. У палатки с водой стоит Денис. Пухлыми пальцами трет уголки покрасневших глаз. Выдерживает паузу. Только не оборачивайся. Нас пасут. Сзади тебя стоит один в кепке. А сбоку — второй. Не смотри на них… Идем к машине, не оборачиваясь, — он берет меня под руку и ведет, больно сжимая локоть. Тяжело дыша и поправляя на груди баннер, подбегает женщина. Отказывать в помощи наркоманам, алкоголикам и бомжам — это очень круто, — он оборачивается, и они с женой смотрят друг на друга. Я понимаю, что они без слов хотят сказать друг другу: «На месте Свиридова Олега могли бы быть мы». К тебе тихо подойдут и так же тихо воткнут в спину шило, аккуратненько посадят на газон, прислонив к дереву. На лицо надвинут твой капюшон, и все будут думать — обычная наркоманка. А к ночи подъедет скорая и зафиксирует смерть от внутреннего кровоизлияния. Видишь, ни одного мента нет. А знаешь, почему? Они их оттуда убрали. На помощь тебе никто не придет. Еще светло. Я могу пройтись, как обычный прохожий. И когда ты зайдешь в мертвую зону, туда, где тень, тебя отсюда уже не будет видно. А к ночи подъедет скорая и зафиксирует смерть от внутреннего кровоизлияния… О-о-о, девяточка зашевелилась, — мимо по дороге проносится девятка и быстро ныряет в сторону. Там сзади — взрослые русские дяди. Этим ничего не стоит пробить номера машины и подстеречь в подъезде… Тогда идем ва-банк. Лучший способ защиты — это нападение. Я тебе оставляю документы. Садись за руль и никому не открывай. Твоя скорая, Марин, была нам совсем не в кассу. Какой наркоман будет другому наркоману скорую вызывать? На плечах Ленина — чернокрылые птицы. Закат отсюда в часе пути. В стороне под деревьями толпятся люди, сейчас их раза в три больше, чем днем. Походка Дениса становится разболтанной. Его качает. Мы заходим под деревья. Сейчас здесь человек сто мужчин разного возраста. На нас оборачиваются. На нас безучастно смотрят. Некоторые пожимают плечами. Сейчас по двести пятьдесят вынесут. Только что выносили. Разобрали все. Я тоже не успел. Открывает рот в спазме. Из его улыбки выглядывает золотой зуб. Пространство разрывает пронзительный гудок приближающейся электрички. Сам встает тоже спиной к другому боку ствола и, согнувшись в три погибели, ревет: «А-а-а! Проходит электричка, земля передает ее дрожь стволу. Над головой птица свистит глухо, как из глубокого затхлого дупла. Он видит, что меня кумарит, и не сводит с меня глаз, надеясь продать. Сука… Я б тебе при случае нос сломал. Паразитирует на паразитах. Он мне сказал — не бери за пятьсот, там фигня. У него поводок уже укорачивается, его время подходит, он это чувствует, и проявляет жалость к другим — таким же… Уа-а-а! В нескольких метрах от дерева, под которым мы стоим, лежит человек без обуви. Его ноги соединены в пятках и далеко разведены в носках. Руки сложены на животе. Сердце останавливается, кровь теряет свои свойства, и оно не может ее качать. Отек легких. Отказывают почки… Ну что ж, — окидывает он взглядом лежащего, — Сотона собирает свою жатву. Здесь до залысин вытоптана трава, сюда не проникает свет. Здесь каждый одаривает каждого тревожным выжидающим взглядом. Здесь только птицы ничего не боятся, и когда очередная выпрыгивает у меня из-под ног с визгом, мне начинает казаться — черные птицы и есть верхние, ближайшие слуги Сотоны. Солнце сбрасывает последние лучи, выбивает оранжевую махровость из цветов, но тут, на лысом пригорке, где в этот самый момент происходит естественный отбор современной цивилизации, светлее не становится. Спины собравшихся одновременно и сгорблены, и напряжены — они готовы покорно ждать, сколько придется, но и в ту же секунду сорваться, как только за решеткой мелькнет фиолетовый пакетик. Трубит новая электричка. Ее гудок веревкой цепляется за макушки деревьев и за лысую голову Ленина и долго пронзительно тянет за собой, словно хочет вырвать это место из тела Москвы и утянуть по железнодорожному полотну. Они не светятся. Выглядят, как обычные прохожие. Боюсь, что причина такой длительной задержки — это мы… — То есть нас заметили и решили не выносить товар? Слишком долго не выносят. Но, может, они просто держат паузу, ждут, пока соберется достаточно народу, чтобы пушер пришел, сразу все раздал и быстро ушел. За забором происходит оживление. Пространство меняется — люди в едином порыве срываются с мест и звериным бегом несутся к забору. Они выпрыгивают из-за кустов, из-за деревьев. Их много, в два раза больше, чем я думала. Срывается с места и Денис, утягивая меня за собой. Смешавшись с толпой, мы бежим. Добежавшие первыми повисают на прутьях забора, забираются по ним вверх, протягивают в щели руки. Они похожи на зверей зоопарка, которым долго не выносили еду. Будь готова — нам сейчас придется совершить пробежку. Дорогу нам преграждают люди из зеленой девятки. Спиной я, за час привыкшая чувствовать древесную кору, теперь чувствую пустоту. Двое смотрят на нас, улыбаются. Руки держат в карманах. Я снимаю капюшон. Потная рука Дениса напрягается. Мы поворачиваемся и медленно сходим с лысого пятака. Двое пока не трогаются с места. Миновав крест, мы почти бежим. Я снова оборачиваюсь. Двое не спеша идут за нами. Но и не самые нижние. Не стоило нам недооценивать их. Короче, пока мы отсюда не свалим, они товар не вынесут. Захлопываем за собой дверцы машины. Медленно выруливает все та же девятка. Кажется, стоило нам сесть в машину, пристегнуть ремни, как адское место исчезло, уехало прицепом к последней электричке. Остался только Ленин, надменно смотрящий вдаль. И все. Материал опубликован на сайте «Русский Репортер». Поиск по материалам сайта Например — Идейная эволюция столетия крайностей. Рейтинги Рейтинги публикационной и изобретательской активности российских университетов Рейтинг инвестиционной привлекательности ОЭЗ и индустриальных парков Российские банки Рейтинг капитальных вложений Рейтинг инвестиционной привлекательности ОЭЗ и индустриальных парков Устойчивое развитие 50 крупнейших компаний АПК Рейтинг крупнейших компаний России. Эффективный бизнес. Марина Ахмедова обозреватель журнала «Эксперт» 23 октября , Фото: Марина Ахмедова. Мифы — Раньше такое было возможно только при наличии шизофрении или маниакально депрессивного психоза, — продолжает Денис. Желтый человек — Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Новости партнеров. Читайте также. Подписаться от руб Читать за руб. Бесплатный редакторский дайджест лучших статей! Все самое актуальное с доставкой в ваш электронный ящик. Выдано Федеральной службой по надзору в сфере массовых коммуникаций, связи и охраны культурного наследия. Политика конфиденциальности Условия использования материалов.

От бессонницы и кокаина

Купить Спайс россыпь в Короче

Бесплатные пробники Кокаина Коломна