Купить Метамфа Бежецк

__________________________

Проверенный магазин!

Гарантии и Отзывы!

__________________________

Наши контакты (Telegram):

НАПИСАТЬ НАШЕМУ ОПЕРАТОРУ ▼

>>>🔥✅(ЖМИ СЮДА)✅🔥<<<

__________________________

ВНИМАНИЕ!

⛔ В телеграм переходить по ссылке что выше! В поиске фейки!

__________________________

ВАЖНО!

⛔ Используйте ВПН, если ссылка не открывается или получите сообщение от оператора о блокировке страницы, то это лечится просто - используйте VPN.

__________________________

«Есть ли в бежецке врач маммолог?» – Яндекс.Кью

А к концу ноября года издательство Corpus выпустило 'Маленького друга' второй по счету из трех романов американской писательницы , и снова в переводе Завозовой. RU переводчик рассказывает, зачем нужно было заново переводить на русский ' Маленького друга ', как устроен Нью-Йорк у Тартт, для чего нужно искажение времени, каково это — переводить по толстому роману каждый год и трудно ли работать с сюжетом, действие которого происходит в настоящем времени. Я высчитала, когда происходит развязка 'Щегла': в финале книги герои оказываются ровно в декабре года. У Тартт время нарушено, и как реальная хронологическая подпорка время ей, в общем-то, не важно. В одном из интервью, которые Тартт давала в связи с выходом 'Щегла' в году, — кажется, это было интервью Лоре Миллер для 'Салона' — она говорила о том, что все происходит в некой альтернативной реальности, потому что в настоящем-то не было никакого взрыва в музее и вообще ничего этого не было, поэтому ей это настоящее, в общем-то, и не нужно. Ей нужно ее собственное романное время. Но 28 декабря выпадает на понедельник как раз в году! В прошлый раз это был год — но это слишком рано…. Понедельником 28 декабря будет в году. В том интервью, о котором я говорила, Тартт тоже называет дату — я проверила — она говорит: 'Разумеется, ведь восемь лет назад Мет никто не взрывал'. То есть сама Тартт определяет дату взрыва годом. На тот момент Тео 13 лет, в конце романа же ему лет 27, то есть к му надо прибавить где-то четырнадцать. Не в прошлом, не в будущем, а ровно сейчас. Поразительное ощущение для читателя — но для переводчика? Каково это: переводить абсолютно современный роман? Когда понимаешь, что все понимают по-английски, бывали в этом музее в Нью-Йорке и в том казино в Лас-Вегасе, держат в руках эти айфоны, разбираются в антиквариате или в наркотиках, — значит, переводчику нельзя вообще ошибаться? Когда переводишь роман несовременный, даже такой, как 'Маленький друг' — там действие происходит в х, — все время нужно ловить себя за руку, чтобы не употребить какое-то очень современное слово. Было, кстати, очень смешно, когда у меня дети в 'Маленьком друге' — главные герои, такая малоприятная выдумщица Гарриет и по уши влюбленный в нее мальчик Хили, — обсуждали какие-то страшилки, и Хили говорит: а вот, мол, по телику показывали передачу, как одна тетка себе в могилу телефон взяла, чтобы ей туда после смерти можно было позвонить. А у меня первая мысль — да ладно, у телефона же батарейка сядет! И только секунд через тридцать дошло, что телефон-то проводной, стационарный, хоть обзвонись. А если уж приходится что-то совсем давнее переводить, то можно невзначай ввернуть Джейн Остен какого-нибудь модернизма. Оно, конечно, понятно, что там даже и можно было, но мне хотелось, чтобы контраст между идеальным, смешным и не по-современному чистым текстом Остен и ошметками грэм-смитовских поделок из алфавита был очень заметен, поэтому приходилось себя проверять. Хорошо помогали письма Пушкина. Пушкин, кстати, где-то как Джейн Остен — и я не говорю о том, что они оба проветрили свои родные языки, освободив их от налипшего Тредиаковского и условной Марии Эджворт. У них у обоих замечательные письма остались, очень настоящие, какие люди действительно пишут друзьям и знакомым без оглядки на славу и учебники литературы. Джейн Остен в письмах приятнейшим образом сплетничала, обсуждала купленный муслинчик и фасоны шляпок, Пушкин же — ну все помнят про Жуковского, который срет гекзаметрами…. Современный роман переводить вообще хорошо — Донна Тартт в 'Щегле' так отлично Нью-Йорк описала, что когда я туда попала впервые, как раз в году, то без труда прошлась по маршруту, которым Тео добирался домой из взорванного музея, и отыскала дом Хоби. Тут нужно понимать, что у меня идеальный топографический кретинизм и вообще очень плохо с ощущением пространства, я карту распечатываю, чтобы 'Ритц-Карлтон' найти, а он ведь через дорогу от моей работы. Но Тартт создала какую-то эмоциональную карту Нью-Йорка: ворота Центрального парка, зашнурованные железом двери, топиарии в кадках — и по этим меткам ориентироваться оказалось проще. Тартт вообще вся про эмоции — я читала много рецензий, где важные, серьезные люди писали: ну, мол, что это такое — вот здесь нестыковка, вот тут многовато, вот тут бы докрутить, а вот здесь бы отрезать, ну прямо как в ресторан зашли: а мне безглютеновый роман, пожалуйста, — но Тартт вообще не про логику и структуру, она цепляет читателя за душевные внутренности — как те шедевры, о которых в конце книги рассуждает Хоби 'Эй, малый, эй, да, я тебе говорю' , — и хоть ты что сделай, а она тебя или поймала на крючок, на дудочку, если хочешь, или нет. А потом выныриваешь и некоторое время тратишь, чтобы включиться в свою реальность, — озираешься еще: а где же Нью-Йорк?.. У нее зашкаливает осязательность текста, настоящесть созданного ею мира — и в этом ее огромнейший талант. Плохо, когда автор умер и телефона себе в могилу не провел; вот тогда очень трудно приходится. Что-то ценное прислали? Но это были именно опечатки, какие-то пропущенные глупости вроде 'Дня мертвецов' вместо 'Дня мертвых', что-то такое. Я понимаю, что работа происходит немного иначе изнутри, но со стороны это выглядит так: в ноябре года выходит 'Щегол' на страниц, а в ноябре года в магазинах появляется 'Маленький друг' в вашем же переводе. Крутой темп. Я понимаю, что в коллективном бессознательном живет образ переводчика художественной литературы как этакого вольного художника, который не приемлет никаких границ, творит себе где хочет, встает в первом часу пополудни, зябко кутаясь в шаль, долго смотрит в окно или в Фейсбук на проходящую мимо жизнь, а потом ближе к полуночи хватает себя за вдохновение и пишет сразу десять авторских листов. А от графиков и планов у него изжога. Но вот есть совершенно невероятная писательница Ханья Янагихара, которая недавно написала такой американский роман-сенсацию 'A Little Life'. Он собрал все номинации и вообще все восторженные отзывы критиков, даже тех, которые на завтрак вместо вареного яичка облупливают Джонатана Франзена. На что она всегда очень спокойно отвечает, что работа в CNT ее научила многому: соблюдать сроки, не ждать музу, внутренне организовываться и сдавать текст вовремя. Так вот для переводчика это вообще самое важное. Особенно про сдавать текст вовремя. Янагихара так свой бестселлер и написала — приходила с работы в девять вечера и в течение полутора лет каждый день писала до часу ночи. В выходные — по девять часов. Я переводила примерно по такому же графику и могу сказать, что это работает. Конечно, всегда хочется больше времени. Конечно, хотелось бы 'Щегла' переводить года два, а 'Маленького друга' можно было бы точить еще лет десять, как раз до следующего романа Тартт, потому что 'Друг' для перевода очень сложный и медленный, там много разных голосов, за которые попеременно приходится играть. Но есть издательские сроки и законы, поэтому выключаешь вот эту внутреннюю теплую шаль, садишься и переводишь. Конечно, потом приходилось и огромные куски вымарывать и переписывать заново, и два раза вслух оба романа прочесть пришлось — так ошибки заметнее, но все равно времени всегда будет не хватать, и это надо принять как часть работы. Так вот, он живет только в этом бессознательном, больше его нигде нет. Обязательно надо же во что-то такое верить. Можно в инопланетян, а можно — в глянцевого работника. Второе, конечно, веселее. Но я сейчас объясню, как оно все на самом деле. Я вот очень люблю читать книги. И очень люблю производственный жанр. Это когда в книжках очень подробно рассказывается про изнанку какого-то дела: самые яркие примеры — это, конечно, 'Аэропорт' Хейли или какой-нибудь относительно свежий 'Шелкопряд' Роулинг про книгоиздание. Даже у Тартт в 'Щегле' есть элементы такой производственности: работа по дереву, подделки, аукционы, продажа антиквариата. Так вот, глянец — такая же увлекательная производственность. Allure, где я сейчас работаю, — это практически роман: каждый месяц приходится разбираться в чем-то медицинском, химическом или биологическом, и это очень увлекательно. Конечно, было бы круто, если бы я могла прийти на работу, скинуть лубутены и написать: 'Кстати, тут есть такая пудреничка, просто вау, парниша, блеск! Зато вот, пожалуйста, современная столичная девица, которая не ходит в кино, не болтается в парках с лонгбордом, не выпивает коктейли на крыше и не ловит волну на серф-споте — она просто сидит и переводит. Это единственный вариант: сядь и сделай?.. Прямо вот сядь и сделай. Это, наверное, не очень можно понять, но мне кажется, что все очень просто. Кто-то после работы идет в спортзал, например, а я — переводить, потому что мне это занятие приносит ощутимую физическую радость. Или это не слишком актуально для нынешних издательств? Сейчас с этим не работаю, разве что перевела два сезона сериала 'Мост', а вот с книжками не сложилось, но очень хочется, конечно. Датский язык для меня безумно прекрасен, хоть про него и говорят, что он похож на ларингит. Но он как исландская певица Бьорк. Вот красивая Бьорк или нет? Да никто про нее в таких категориях не думает, потому что она космос. Вот и датский язык такой же. Я пробежалась недавно по датскому книжному магазину. Три четверти — переводная проза, очень много шведов, но прямо вот датского и интересного — такого, чтобы и на экспорт можно было вывезти, — мало. Ну, есть относительно свежий роман Питера Хёга, ну вот Сиссель Йо-Газан написала второй роман, Карстен Йенсен — двадцатый, а Пак Дамсгорд быстренько состряпала что-то актуальное о Сирии, но в целом у меня от современной датской литературы ощущение какой-то — временной, я надеюсь — удивительной замкнутости на себя. Они вот уже лет двадцать пережевывают в литературе обрушившуюся на них инородную социальную ситуацию, когда жили-жили датчане, а потом вдруг пришлось им тоже становиться мультинациональным обществом и как-то двигаться, принимать в свой круг каких-то других людей. У датских социологов, имен сейчас с ходу точно не назову, есть такое представление типичного датского общества как круга людей — сидят люди кружком, приятно беседуют, все друг к другу лицом, но если ты стоишь у них за спиной, то в круг тебя никто не пустит и к тебе не повернется. Вдруг кто-нибудь обнаружит, что в центре Копенгагена есть криминальное гетто или что сосед у человека — наркоман, и это прямо событие, об этом надо писать, думать. У писателя Йена Сёнегорда есть такой старенький рассказ — 'Мушки' называется, там про мужика и его соседку. Мужик видит, что у соседки какие-то проблемы, но она его раздражает своим присутствием, потому что как-то надо на нее реагировать, а она ему только мешает, музыку включает, с мужиками ссорится, а потом вдруг затихает — и он такой: ну слава богу. А потом у него в квартире заводятся мушки, такие, как в мусоре бывают. А потом выясняется, что эта соседка под ним в квартире уже полгода как разлагается. И вот этому рассказу — ну лет десять, если не больше, а вот это ощущение в литературе, как людей накрыло соседями, как-то, на мой взгляд, до сих пор отчетливо сохраняется. То есть вы правда спите на книжной полке? У меня очень маленькая квартира и очень много книг, поэтому мне очень повезло, что удалось купить такую кровать, иначе бы просто пришлось спать на книжной полке, например. Было бы не так удобно. Ну, уехать года на три на Бали? На самом деле я как-то об этом не задумывалась. После 'Щегла', наверное, не хотелось — он был очень душевноподъемный, что ли. Там очень много любви внутри самого романа. Тартт в каком-то интервью сказала, что вот читатель получает удовольствие от текста на одном уровне, а писатель, когда пишет книгу, спускается еще на один уровень глубже. Так вот, под всеми этими уровнями удовольствия есть третий — и он переводческий. И вот у Тартт на этом уровне из романа откликается столько любви, что это работает как вечная батарейка — никакой усталости, одно золотое искусство и покой, весь роман — несмотря на наркотические трипы, мрачный Амстердам и смерти — он весь как мастерская Хоби, как палуба 'Марии Селесты', сплошной год, лучи света на деревянных половицах и никакого медийного шума. Как хорошо, что вы заново перевели 'Маленького друга'! Он многоголосый, очень узенький и тесный, там каждый герой сидит себе, запертый в собственном мирке, и каждый мирок наполовину состоит из снов, придуманных сюжетов, метамфетамина и убойных транквилизаторов. Сестра Гарриет, Эллисон, постоянно спит и не знает, где она и что она. Гарриет, девочка, воспитанная книжным шкафом, живет в мире, придуманном тетками. Мать в отключке после десяти лет транквилизаторов. Отец в отъезде. Кертис — умственно отсталый. Юджин — проповедник. Дэнни и Фариш торгуют наркотиками, но чаще едят их сами. Пембертон бесцельно колесит по городу. У их жизни нет никакого внятного сюжета, никакой любви, одно мыканье героев по замкнутому пространству и отдельные попытки навоображать себе настоящую жизнь. Дэнни хочет уехать, тетки хотят уехать, Гарриет хочет найти убийцу брата, потому как боится, что у нее нет никакой цели в жизни, и решает, что вот тогда и такая цель — игрушечная и очень книжная — подойдет. И вот все это — несмотря на то что на читательском уровне роман движется очень-очень быстро, там постоянно вроде бы что-то происходит и кто-то куда-то по сюжету движется — на переводческом уровне раскручивается крайне медленно, путаются голоса, чужие сны, приходы и попытки запихнуть мир в книжку, а это, конечно, изматывает. Это 'Маленького друга' пришлось заново, потому что в первом переводе с оригинальным текстом обошлись достаточно вольно и в издательстве 'Корпус' решили восстановить справедливость. Она давно еще сказала, что у нее внутреннего материала где-то книг на пять; вот и посчитайте. Corpus Пресса Есть ли жизнь после 'Щегла'? Как устроена жизнь переводчика романов Донны Тартт Есть ли жизнь после 'Щегла'? Как устроена жизнь переводчика романов Донны Тартт 15 декабря Донна Тартт. Маленький друг. Ещё в прессе МБХ медиа. Фрагмент романа 'Дела человеческие' Карин Тюиль. Мой Кесьлёвский. История человеческого тела с древнейших времен до наших дней'. История старинной русской традиции'. Фрагмент книги 'Когда б не баня, все бы мы пропали'. Афиша Daily. Геи, оппозиционеры и самогонщики: кто ходил в советские бани. Филипп Шотт: 'Случайный ветеринар: записки практикующего Айболита'. Рабский менталитет — это миф: почему россияне не обречены на вечную несвободу. Радио Свобода. Голод — не снег. Владимир Сорокин — о путешествии доктора Гарина. Игорь Перников — о книге ученого-астрофизика Жанны Левин. Подписаться на новости. Только самая важная информация о новинках и событиях. Никакого спама. Пожалуйста, заполните обязательные поля Необходимо Ваше согласие с политикой конфиденциальности. При отправке данной формы Вы соглашаетесь с нашей политикой конфиденциальности. Сообщение для восстановления пароля отправлено на Ваш e-mail. Запомнить меня. Войти через соцсеть. Возможность входа через соц. Приносим извинения за неудобства. Нет аккаунта? Please try again. Account with that email address does not exist. Service temporary unavailable. Восстановить пароль. Я даю согласие на обработку своих персональных данных и соглашаюсь с политикой конфиденциальности. Есть аккаунт? Вы подписались на новости нашего сайта!

Купить Метамфа Бежецк

Люберцы купить кокаин

Купить DOMINO Кореновск

Купить Метамфа Бежецк

STUFF кинобар

Карабаш купить закладку Cтимуляторы