Купить Лирика Рим

Купить Лирика Рим

Купить Лирика Рим

Купить Лирика Рим

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Купить Лирика Рим

• • • • • • • • • • • • • • • • •

Гарантии ❗ Качество ❗ Отзывы покупателей ❗

• • • • • • • • • • • • • • • • •

👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇 👇

Наши контакты:


▶️▶️▶️ (НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ)️ ◀️◀️◀️


👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆 👆

• • • • • • • • • • • • • • • • •

🚩 ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!

🚩 В Телеграм переходить только по ссылке что выше! В поиске тг фейки!

• • • • • • • • • • • • • • • • •











Купить Лирика Рим

Опера и лирика. Купить билеты. Три тенора в Сорренто.

Марихуана купить наркотик Алупка

Опера и лирика

Конопля купить наркотик Зеленогорск

Купить Лирика Рим

Шишки Зеленогорск

Купить Лирика Рим

Закладки Экстази Москва ЮВАО

Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Альфа-ПВП купить наркотик Саранск

Купить Лирика Рим

Архыз купить наркотики

'Римские элегии': материалы

Текст дается по изданию: Гаспаров М. Избранные труды. О поэтах. Впервые опубликовано в: Культура Древнего Рима: В 2 т. Поэзия в римской культуре прошла ускоренный путь развития. В IV веке до н. На такой переход потребовалось, стало быть, три столетия. В Греции подобный переход — от предгомеровской устной поэзии около IX века до н. Но главная разница в литературной эволюции Греции и Рима — не количественная. Главная разница в том, что римская поэзия с самых первых шагов оказывается под влиянием греческой поэзии, уже совершившей свой аналогичный круг развития, и черты, характерные для поздних этапов такого развития, появляются в римской поэзии уже на самых ранних ее этапах 1. Динамика литературы и искусства определяется в конечном счете тенденциями к интеграции и дифференциации общества, к его сплочению и его расслоению. В литературе и искусстве всегда сосуществуют формы, служащие тому и другому. Одни явления искусства приемлемы для всех или хотя бы для многих слоев общества и объединяют общество единством вкуса которое иногда бывает не менее социально значимо, чем, например, единство веры. Другие явления в своем бытовании ограничены определенным общественным кругом, и они выделяют в обществе элитарную культуру и массовую культуру, а иногда и более сложные соотношения субкультур. Положение каждой формы в этой системе с течением времени меняется. Так, в греческой поэзии жанр эпиграммы, выработанный в элитарной элегической лирике VII—VI веков до н. В греческой литературе доэллинистического периода поэзия, обслуживающая общество в целом, и поэзия, обслуживающая только верхний его слой, различались с полной ясностью. Поэзией, на которой сходилось единство вкуса целого общества, был, во-первых, гомеровский эпос с IX—VIII веков , во-вторых, гимническая хоровая лирика с VII века и, в-третьих, только в Аттике, трагедия и комедия с V века. Поэзией, которая выделяла из этого единства вкус социальной и культурной элиты, была лирика элегия, ямб, монодическая мелика и такие жанры хоровой мелики, как энкомий и эпиникий. Конфликтов между этими системами вкуса, по-видимому, не возникало. Мы ничего не слышим, например, о том, чтобы в Афинах какой-то слой публики отвергал трагедию или комедию; и если Платон из своего утопического государства изгонял гомеровский эпос, то лишь во имя другой, столь же общеприемлемой литературной формы — гимнической лирики. Только с наступлением эллинистической эпохи все меняется. Круг потребителей словесности из полисного становится общегреческим, формы передачи и потребления словесности из устных становятся книжными, все перечисленные литературные формы из достояния быта, обслуживающего настоящее, становятся достоянием школы, обслуживающей связь настоящего с прошлым. По одну сторону школы развивается поэзия нового быта, столь досадно малоизвестная нам, — новеллистические и анекдотические повествования, «эстрадная» лирика гилародия, лисиодия и пр. По другую сторону школы развивается элитарная поэзия каллимаховского типа, экспериментирующая с созданием искусственных новых литературных форм и оживлением малоупотребительных старых. Если до сих пор нарождение и изменение литературных жанров определялось в первую очередь внелитературными общественными потребностями общегородских и кружковых сборищ, т. Такая картина остается характерной и для всей последующей истории поэзии в книжных культурах Европы. Если сравнить с этой эволюцией социального бытования греческой поэзии эволюцию римской поэзии, то бросается в глаза резкое отличие. Постепенное накопление культурных ценностей, которое потом канонизируется школьной традицией как обязательное для всех, в Риме было нарушено ускорением темпа его культурной эволюции. Когда в III веке до н. Рим, не успев создать собственной школьной системы образования, перенял греческую, этим он как бы начал счет своей культурной истории с нуля. Между доблестной, но невежественной латинской древностью и просвещенной греческим светом, хотя и пошатнувшейся в нравах, современностью ощущается резкий разрыв, приходящийся на время I и II Пунических войн. Такое представление мы находим у Порция Лицина конец II века до н. Школа греческого образца явилась не наследницей прошлого, а заемным средством для будущего 3 : она не осмысляла то, что и без того все знали, а насаждала то, чего еще никто не знал. Именно поэтому римская школа так легко принимала в программу произведения свежие, только что написанные: сперва «Летопись» Энния, потом «Энеиду» Вергилия. Такая школа не столько сплачивала общество, сколько размежевывала — противопоставляла массе, не прошедшей учения, элиту, прошедшую учение. Такова, как известно, была роль греческой школы, выделявшей эллинизированную верхушку общества, и на эллинистическом Востоке. Конечно, постепенно круг публики, прошедшей школу, все более и более расширялся, расплывался, и чем далее это шло, тем более школа приобретала свою естественную культурно-сплачивающую роль. Но это было долгим делом и завершилось разве что к концу I века н. Опираясь на школу, римская поэзия распространяется в быт и низов, и верхов общества: эти два направления раздельны, как в эллинистической Греции. В римском быте издавна четко различались два сектора, две формы времяпрепровождения — «дело» и «досуг», negotium и otium: первый включал войну, земледелие и управление общиной, второй — все остальное 4. Почвой для поэзии стал именно «досуг». Лишь постепенно, по мере повышения жизненного уровня в римском обществе для досуга освобождалось все больше места, причем, конечно, в первую очередь в высших, обеспеченных слоях общества. Соответственно с этим постепенно раскрывается римское общество и для поэзии. За долитературным периодом относительной однородности римской словесности следует сперва период формирования поэзии для масс, а потом — поэзии для образованной и обеспеченной верхушки общества: перед нами с самого начала — поэзия разобщенных культурных слоев, из которых каждый по-своему откликается на запросы римской действительности и опирается на материал, предоставляемый греческими предшественниками. Затем, в неповторимый, исторический момент перелома от Республики к Империи, запросы масс и запросы верхушки общества, обращенные к поэзии, совпадают: это — короткая полоса римской классики «золотого века», когда поэзия действительно объединяла, а не разъединяла общество. И наконец, после этого опять наступает разрыв, и поэзия досужего высшего общества продолжает существовать уже по инерции, как «поэзия для поэзии». Таким образом, перед нами — знакомая периодизация истории римской литературы: эпоха устного творчества примерно до года до н. Нам предстоит лишь выделить для прослеживания наименее изученный аспект этой истории становления римской литературы. В ранней римской словесности поэзия бытовала только устная и безымянная. Письменность фиксировала лишь деловую прозу: законы и жреческие летописи. Лирическая поэзия была целиком обрядовая гимны богам, плачи по умершим и как таковая казалась тоже не художественной, а деловой словесностью. Драматическая поэзия играла лишь подсобную роль при игровых представлениях: одни из этих представлений считались этрусского происхождения «фесценнины», от сельских обрядовых хоровых перебранок , другие — оскского «ателланы», от городских комических бытовых сценок , но история их затемнена домыслами позднейших грамматиков, реконструировавших ее по аналогии с историей греческой комедии. Эпическая поэзия была представлена загадочными застольными песнями «во славу предков», исполнявшимися то ли «скромными отроками» Варрон у Нония, s. Видно, что перед нами более архаический тип бытования песен, чем в гомеровской Греции: певец еще не специализировался, не отделился от слушателей, перед нами скорее Ахилл, который сам себе поет и играет на кифаре «Илиада», IX , чем Демодок, который поет и играет для слушателей, собравшихся на пиру «Одиссея», VII. Образ поэта в римской культуре еще не существует. Первым «писателем с именем» по традиции учебников считается Аппий Клавдий Слепой, которому приписывались «сентенции», «стихи» и даже «пифагорейское стихотворение», которое будто бы хвалил Панетий Цицерон, «Тускуланские беседы», IV, 4; несомненно, это позднейшая тенденциозная атрибуция. Видимо, это только значит, что он первый стал собирать и редактировать народные дидактические пословицы в стихах. Перед римской поэзией такого рода было несколько путей развития. Или здесь, как на древнем Востоке, вообще могло не произойти становления авторской поэзии, и словесность осталась бы безымянна и традиционна; или, как в Греции, соперничество аристократических группировок могло послужить толчком к развитию индивидуальной лирики, а потребности всенародных обрядов — к развитию хоровой лирики или драмы ludi scaenici вошли в программу Римских игр еще в середине IV века. Не случилось ни того, ни другого. Римская культура в III веке до н. В таком виде она и оказывала решающее влияние на формирование общественного статуса поэзии в Риме. При этом в первую пору самым влиятельным оказался школьный пласт греческой культуры: здесь новые культурные ценности представали в наиболее устоявшемся, компактном виде, удобном для духовного импорта. Греко-римские контакты были устойчивы и плодотворны задолго до III века. В Риме писали письмом, развившимся из греческого, и молились богам, отождествленным с греческими, при Форуме находилось греческое подворье — Грекостасис. Но до поры до времени это были соседские контакты, не выходившие за пределы Италии: греческий мир как целое для Рима не существовал, о поездках и посольствах римлян даже в недалекую материковую Грецию мы почти ничего не слышим. Перемена наступила тогда, когда с Пирровой войной, завоеванием Южной Италии и первым подступом к греческим и карфагенским владениям в Сицилии Римское государство вышло на международную средиземноморскую арену. Здесь греческий язык был интернациональным — а вместе с ним и стоящая за ним греческая культура. Овладение ими стало делом международного римского престижа 5. Это значило, что такое овладение должно было быть, во-первых, основательным, во-вторых, системным, а в-третьих, так сказать, победительским — не с подобострастием ученика, а с высокомерием хозяина положения. Действительно, в развитии римской культуры III—II веков мы наблюдаем все эти черты, и некоторые из них очень существенны для положения римской поэзии. Основательность овладения греческим языком и культурой видна из того, что в Риме появляются произведения, писанные римскими авторами на греческом языке, — труды Фабия Пиктора и других старших анналистов. Несомненно, к ним сильно прикладывали руку безымянные греческие секретари, однако в том, что эти книги не были переводами с латинской диктовки, а с самого начала писались на греческом языке, по-видимому, ни у кого не возникало сомнений. Это означало, что первые очерки римской истории писались не для римских читателей, а для греческих, точнее — для грекоязычных как на Востоке книги Манефона и Бероса. Это была пропаганда международного масштаба, имевшая целью убедить политический мир Средиземноморья, что Рим с Энеевых времен принадлежит к его культурной общности. Так освоение греческой культуры с первых же шагов оказывалось освоением напоказ — не из внутренних потребностей римского правящего сословия, а для внешней демонстрации перед соседями. Системность овладения греческим языком и культурой видна из того, что главным путем к ним стала школа. Мы видим: сенаторские дети смолоду обучаются греческому языку, это порождает спрос на греков-учителей, по совместительству те берут на себя обучение и латинскому языку, переносят на него опыт преподавания греческого языка — чтение и толкование поэтических текстов, а для этого вынуждены сами готовить латинские поэтические тексты. Выбор текстов диктуется греческой школьной программой: Гомер давно перестал быть образцом для творческого подражания греческих поэтов III века, но в школьном преподавании он оставался альфой и омегой. Далее напрашивалась мысль по аналогии с греческим героическим эпосом создать римский героический эпос. Сходного фонда мифов о богах и героях у римлян не было, но им это представлялось меньшим препятствием, чем нам: миф переходил в историю незаметно, и предания об Энее, Ромуле и Муции Сцеволе, продолжая друг друга, казались таким же достойным эпическим материалом, как предания об Ахилле и Агамемноне. Так появляются первые оригинальные римские эпопеи: «Пуническая война» Невия ок. Ориентировка на Гомера вполне демонстративна и у Невия, и у Энния с его нововведенным гексаметром и переводными гомеризмами в стиле. Оба поэта начинают воззваниями к Каменам-Музам, а Энний описывает затем вещий сон о том, как в него переселилась душа Гомера. Идея такого пролога подсказана прологом Каллимаха к «Причинам»: Энний утверждает классическую поэтику эллинистическими средствами 6. Перед нами несомненная попытка искусственного создания «школьной классики» 7. Действительно, «Одиссея» Ливия оставалась школьным чтением еще во времена молодости Горация «Послания», II, 1, 69 , а Энний сам преподавал по своей «Летописи» Светоний, «О грамматиках», 1 , и еще о времени Августа Марциал пишет: «Энния, Рим, ты любил читать при жизни Марона…» V, 10, 7. Однако этим не исчерпываются общественные функции первых римских эпопей. Они не только сплачивали общество, но и размежевывали, выделяя воспеваемую социальную верхушку. Начинаясь с мифологических времен, эти поэмы ориентировались на школьный эпос, но, заканчиваясь событиями ближайшей современности, они ориентировались на панегирик. Панегирический жанр был знаком Риму и по речам над покойниками, и по защитительным апологиям в судах реже в народных собраниях ; теперь он облекался в стихи, рассчитанные уже не на время, а на вечность. Об Эннии мы знаем Авл Геллий, XVII, 21 , что он довел свою «Летопись» в 12 книгах до года, а потом постепенно добавил к ней еще 6 книг — в частности, о победе своего покровителя М. Фульвия Нобилиора над этолийцами при Амбракии в году, где он сам присутствовал в его свите; и знаем, что одно из его малых сочинений называлось «Сципион», а другое «Амбракия». Предполагается, что эта «Амбракия» была претекстой, трагедией на римскую тему; в этом малопопулярном жанре еще виднее раздвоение тематики между героико-мифологической и панегирической установкой — сохранившиеся заглавия относятся или к заведомо полусказочной древности «Ромул» Невия, «Сабинянки» Энния , или к только что одержанным победам кроме «Амбракии» — «Кластидий» Невия. Легко представить, что в соперничестве этих двух установок все выгоды чем дальше, тем больше оказывались на стороне последней. О поэмах, посвященных римской древности, мы больше ничего не слышим вплоть до «Энеиды» «Летопись» написал трагик Акций, но содержание ее загадочно. Поэмы же, воспевающие очередные современные победы, продолжали усердно писаться: известно об «Истрийской войне» год до н. Так постепенно намечалась самая простая и грубая форма использования поэзии в римской общественной жизни: славословие событиям и лицам текущей политической истории, нечто вроде обязательных од, которыми откликалась на современность европейская и русская поэзия XVII—XVIII веков. Мы увидим, что к I веку до н. Круг публики, на которую рассчитывала такая панегирическая словесность, был, по-видимому, неширок. В школах продолжали держаться Ливия да Энния, вне школ спроса на поэтические книги, как кажется, еще вовсе не существовало: поэты писали, очевидно, лишь в угоду прославляемому покровителю или прямо по его заказу. У панегирических стихов был, разумеется, и спутник — панегирик наизнанку, инвективные стихи; но в условиях римского общественного быта III—II веков до н. История о том, как Невий пустил в комедии? Время бурного расцвета политического срамословия в эпиграммах наступит лишь в пору гражданских войн, при Катулле и Кальве. Третья особенность — то, что мы позволили себе назвать римским высокомерием в освоении греческой словесности, — больше всего выступает в отношении общественных верхов не к школе, а к сцене. Та же забота о международном престиже Рима, о которой говорилось выше, побуждала город и внешне приобрести облик, достойный мировой столицы. Рим обстраивается греческими храмами, учреждает новые празднества по греческому образцу, и в программе этих празднеств театральные представления занимают все больше места. Цель этого праздничного блеска двоякая: во-первых, поддержать славу новой столицы перед греческим миром и, во-вторых, ублажить широкие массы населения, утомленного тяжелыми войнами. Это был тот самый праздничный, публичный «досуг», о котором говорилось выше. Ни о какой духовной эллинизации римской правящей знати еще нет и речи: греческий театр для нее не часть внутреннего мира, а лишь предмет роскоши, рассчитанный на иностранцев и чернь. Для себя аристократия сохраняет строгий древнеримский человеческий идеал, mos maiorum, в котором нет места греческим забавам. Вплоть до поколения Теренция и Сципиона Эмилиана мы не встречаем упоминаний о сенаторах не только как о сочинителях, но даже как о зрителях театральных представлений. Когда Риму понадобилось первое историческое сочинение, этим занялся сенатор Фабий Пиктор, но когда понадобилось первое сценическое представление не старинного этрусского, а новомодного греческого образца, оно было поручено вольноотпущеннику Ливию Андронику, и когда для умилостивительного моления Юноне Авентинской потребовалось сочинить новый гимн по образцу греческого парфения — дело гораздо более идеологически ответственное, но тоже зрелищного характера, — то и это сделал вольноотпущенник Ливий Андроник. Поэт выступает наемным исполнителем поручений эдила, устраивающего зрелище, не более того: актеры берут на себя игровую часть, поэт словесную, причем публика еще плохо понимает, что в словесной части можно и чего нельзя делать, и старший актер от своего лица объясняет ей в прологе что к чему Амбивий Турпион в «Самоистязателе» Теренция. Первые слухи о том, что сенаторы снисходят до внимания к драматургии, стали распространяться лишь при Теренции и сразу выросли в скандальные преувеличения, дошедшие и до доверчивых грамматиков-биографов знатные друзья помогают-де Теренцию сочинять комедии — «Самоистязатель», 25; «Братья», 15 , а Теренций отвечал на них с очень кокетливой уклончивостью, понимая, как это должно усилить внимание публики к его произведениям. Парадоксальным образом такое высокомерное отношение сенаторских верхов к новым формам поэзии оказалось решающе важным для всего последующего расцвета римской литературы: благодаря ему она развилась как литература на латинском языке 9. В самом деле, если бы греческое влияние в Риме утвердилось сразу как аристократическая мода, то римские писатели, скорее всего, с самого начала стали бы писать на готовом греческом литературном языке — как лет спустя писали по-гречески и сириец Лукиан, и римлянин Элиан. Но сценические жанры, обращенные к широкой публике, не знающей греческого языка, поневоле должны были пользоваться латинским языком, доводя его до литературности, и когда на следующем этапе литературной истории римские сенаторы сами снизошли до поэтических занятий, они уже располагали для этого достаточно разработанным латинским литературным языком. Другой парадокс заключался в том, что массовыми жанрами ранней римской сцены оказались те, которые в самой Греции уже перестали быть массовыми и сценическими, а остались лишь школьными и книжными — трагедия и комедия. В самом деле, греческая Новая комедия заканчивает свой цикл развития примерно к году до н. Разумеется, и трагедии, и комедии классиков продолжают время от времени ставиться на сцене, однако основу репертуара составляют уже не они, а различные формы мима. Рим переходит к такому репертуару лишь через полтора столетия. Отчасти это — естественное отставание молодой культуры, поспевающей за своим меняющимся образцом, отчасти же — просто недостаток культурных сил в раннем Риме. Ливию Андронику приходилось одновременно быть и учителем сенаторских детей, и стихотворцем, и актером в собственных пьесах Ливий, VII, 2 ; Эннию — и учителем, и стихотворцем; Плавту — и стихотворцем, и актером Таким образом, школьное и сценическое освоение греческой поэзии скрещивались: из драматических жанров на сцену попадали прежде всего те, которые были апробированы школой, — происходила, так сказать, сценическая реанимация литературной драмы. Это давалось не без труда: греческая драма, попадая на римскую сцену, должна была перестраиваться для удобства восприятия неподготовленной римской публики. Сюжеты греческой трагедии и комедии были для римской театральной толпы материалом незнакомым и необычным: мир греческих драм воспринимался римлянином как далекая экзотика. Фон трагических мифов, где для грека каждое имя и название было окружено ореолом ассоциаций, был для римского зрителя неопределенным «тридесятым царством»: римляне смотрели на трагедии о Персее и Агамемноне, как смотрели бы греки на представления об ассирийских царях. Фон комедийных ситуаций с их традиционными фигурами хитрых рабов, изящных гетер, ученых поваров и льстивых параситов казался жителю полукрестьянского Рима таким же экзотичным, а комедиографы еще более подчеркивают условность этого мира «здесь, в Греции, так водится…» , оттеняя ее мелкими римскими реалиями — упоминаниями о римских обычаях, римских чиновниках и пр. Привычку к новым жанрам приходилось поддерживать сравнительно однородным материалом, поэтому тематика римских трагедий значительно однообразнее, чем греческих: почти половина известных сюжетов принадлежит к циклу мифов о Троянской войне и о судьбе Атридов несомненно, в память о троянском происхождении римского народа. Можно думать, что здесь, в трагедиях, пошла в ход практика контаминации: имея перед собой несколько греческих пьес на один и тот же сюжет, римский драматург легко мог соблазниться перенести эффектную сцену из «Электры» Софокла в «Электру» Еврипида и пр. Цель, по-видимому, всегда была одна: усилить, утрировать трагизм и комизм греческих образцов, чтобы они вызывали у публики не недоумение, а должную скорбь или смех. В целом вкус римской театральной публики 11 не пользовался хорошей славой: твердо считалось, что трагедии он предпочитает комедию это обыгрывается Плавтом в прологе к «Амфитриону», которого он называет «трагикомедией» , а комедии — гладиаторский бой или упражнения канатоходцев об этом свидетельствует Теренций в прологе к «Свекрови», которая дважды проваливалась, не выдержав такого соперничества. Конечно, в этом образе есть преувеличение: в тех же прологах Теренция на суд публики выносятся весьма тонкие литературные споры, сюжет строится гораздо сложнее и богаче неожиданностями, чем у Плавта, — видимо, театральный опыт, накопившийся за поколение между Плавтом и Теренцием, много дал не только авторам, но и зрителям. Однако еще при Августе Гораций, объясняя бесперспективность драматических жанров «Послания», II, 1 , ссылается на то, что народ требует от них только зрелищного эффекта: от комедий — драк ср. Другой крайностью народного вкуса был, по-видимому, растущий спрос на дидактическую сентенциозную мудрость 12 : можно думать, что этим объяснялась несомненная все же популярность Теренция и что именно это породило на следующем этапе такое странное явление, как мимы Публилия Сира, по сюжетам, по-видимому, не отличавшиеся от массовой продукции этого жанра, но насыщенные таким множеством нравственных сентенций одностишиями, в подражание Менандру , что из них составлялись целые сборники, в искаженном виде дошедшие и до нас. В греческой полисной культуре поэт-сочинитель в отличие от аэда и рапсода не был профессионалом, песни в застольях и афинские драматические представления были, в терминологии нашего времени, «самодеятельностью» 13 : известная автоэпитафия Эсхила AP, App, II, 17, Куньи упоминает его доблесть при Марафоне, но не упоминает его поэтических заслуг. Наемнический профессионализм поэта намечается в истории греческой культуры лишь дважды: при дворах тираннов V—IV веков вспомним пародический образ поэта-попрошайки в «Птицах» Аристофана, — и при дворах эллинистических царей с III века; но и то, к нашему удивлению, в эллинистических эпиграммах доримского времени мы не находим насмешек над двойственностью положения поэта, друга богов и раба своих покровителей. В Риме же поэт появляется сразу профессионалом, сразу пришельцем и, соответственно, лицом низкого социального статуса. Вольноотпущенниками были Ливий Андроник, Цецилий Стаций, Теренций Афр, потом Публилий Сир; сыном вольноотпущенника был трагик Акций; из нелатинских окраин происходили Невий с его «кампанской гордыней» , Плавт из апеннинской Умбрии , Энний из Калабрии, говоривший, что у него «три души» — греческий язык, оскский и латинский с его племянником Пакувием. Им, выходцам из смешанного населения, легче было стать посредниками между римской и греческой культурой. Поэты и актеры считались ремесленниками, обслуживающими сценические представления, и были организованы в «коллегию писцов и лицедеев» Фест, при авентинском храме Минервы — «в память Ливия Андроника , который и сочинял пьесы, и играл», поясняет Фест. Об этой коллегии упоминается и позднее, в эпоху трагика Акция Валерий Максим, III, 7, 11 и, по-видимому, в эпоху Горация «Сатиры», 1, 10, 36 ; судя по этим упоминаниям, она по-прежнему объединяла преимущественно драматургов и к создателям «большой литературы» отношения не имела. Интонации обращений поэтов к публике соответствуют такому их общественному положению: они заискивают и смотрят снизу вверх. Плавт старается ввернуть в свои прологи комплимент победоносному римскому народу «Касина», «Канат», «Амфитрион» ; Теренций, сводя литературные счеты, приглашает зрителей быть верховными судьями; Энний в «Сципионе» обращается к адресату «О непобедимый Сципион! На фоне такого реального положения поэтов в обществе парадоксально звучит традиционный величаво-жреческий тон их эпических зачинов почти как у пародийного аристофановского поэта , когда и Невий, и Энний начинают свои поэмы по гомеровскому образцу обращением к Каменам-Музам Это любопытное наслоение противоречивых традиций: когда Энний рассказывает, что в него переселилась Гомерова душа, то он подражает прологу Каллимаха к его «Причинам», как Каллимах, в свою очередь, прологу Гесиода к «Феогонии»; но Энний это делает во славу Гомера, Гесиоду и Каллимаху враждебного, и подкрепляет авторитетом Пифагора, Каллимаху, по-видимому, безразличного. Такое самовеличание поэта-клиента выглядит театральной ролью, разыгрываемой в угоду покровителю и заказчику: разница между комедией для массового зрителя, панегириком для знатного покровителя и эпосом для школьной пропаганды оказывается не столь уже велика. Собрание сочинений в шести томах. Автор: М. Фрагмент Отложить. Читать фрагмент Добавить в корзину. Отметить прочитанной. Текст Собрание сочинений в шести томах. Узнать больше. Оплачивая абонемент, я принимаю условия оплаты и её автоматического продления, указанные в оферте. Оплатить Отмена. О книге Отзывы 1 Читать онлайн. Шрифт: Меньше Аа Больше Аа. Различным аспектам такого своеобразия римской поэзии посвящена большая книга: Williams G. Tradition and originality in Roman poetry. Oxford, — интересное, хотя несколько хаотичное собрание интерпретаций стихотворений и отрывков римских поэтов I века до н. Change and Roman literature in the early Empire. Berkeley, Der Mimus. Berlin, — сочинение фантастическое в подробностях, но до сих пор интересное в общих чертах: мощь того низового пласта словесности, к которому принадлежал мим, показана здесь хорошо. О социальной роли античной школы см. Paris, Об этом основоположном для нашей темы понятии см. Paris, ; здесь прослеживается его история с древнейших времен до эпохи Августа. Даже Полибий и Посидоний не понимали этого и искали объяснения римских успехов в древних римских доблестях» Momigliano A. Alien wisdom: the limits of hellenization. Cambridge, Эллинистическая выучка Энния — тема, все больше раскрываемая филологией XX века. Augustus and the new poetry. Bruxelles, Так потом в эпоху романтизма иногда искусственно создавалась даже «народная классика», например в «Краледворской рукописи» или в «Калевипоэге» Крейцвальда. Подавляющая часть римской поэзии, особенно ранней, до нас дошла лишь в упоминаниях и фрагментах впервые научно изданных Э. Беренсом: Fragmenta poetarum Romanorum. Lipsiae, ; без них нельзя представить подлинной картины римской литературы. Paris, — Было бы любопытно узнать, не намечалось ли здесь расхождение между «литераторской драматургией» и «актерской драматургией», не раз возникавшее в других театральных культурах, например в английской елизаветинской драме; общее впечатление говорит за это, но, конечно, достаточными сведениями мы не располагаем. О римской публике трех эпох Республика, время Августа, Ранняя Империя , театральной и литературной, см. Stuttgart, Tradition and originality… Ch. Moralizing and poetry. История европейского театра: Античный театр, театр эпохи феодализма. История самоощущения римских поэтов и отношения поэта к обществу — главный предмет классической статьи: Klingner F. Munchen, Вторая сторона темы, отношение общества к поэту, прослеживается Клингнером более бегло. С этой книгой читают:. Как написать дипломную работу. Гуманитарные науки. Майкл Баксандалл. Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции. Что такое интеллектуальная история? Михаил Майзульс. Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века. Юрий Слёзкин. Арктические зеркала. Питер Браун. Мир поздней Античности — гг. Конец старинной музыки. История музыки, написанная исполнителем-аутентистом для XXI века. К социологии одного гения. Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии. Русское Средневековье. Традиционные представления и данные источников. Вольфрам Айленбергер. Время магов. Великое десятилетие философии. Прогулки по Европе. Другие книги автора:. О стихах. Главные мысли. О переводах и переводчиках. Занимательная Греция. Капитолийская волчица сборник. Кирилл Тарановский. О поэзии и поэтике. Книги История Древнего мира М. Читай где угодно и на чем угодно. Как слушать читать электронную книгу на телефоне, планшете. Доступно для чтения. Установить приложение. Откройте « » и найдите приложение ЛитРес «Читай! Установите бесплатное приложение «Читай! Войдите под своей учетной записью Литрес или Зарегистрируйтесь или войдите под аккаунтом социальной сети Забытый пароль можно восстановить. В главном меню в «Мои книги» находятся ваши книги для чтения. Вы можете читать купленные книги и в других приложениях-читалках. Скачайте с сайта ЛитРес файл купленной книги в формате, поддерживаемом вашим приложением. Загрузите этот файл в свое устройство и откройте его в приложении. Форматы - Для устройств. Для компьютеров. Найти Пожалуйста, введите три или более символа. Полная версия сайта Контакты Служба поддержки Публичная оферта Техническая документация. Мы используем куки-файлы , чтобы вы могли быстрее и удобнее пользоваться сайтом. Подробнее OK. Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок! Условия акции. Чтобы воспользоваться акцией, добавьте 3 книги в корзину:. Не показывать это сообщение.

Купить Лирика Рим

Купить Скорость Ск Альфа-ПВП Щучинск

Купить Лирика Рим

Марихуана бесплатные пробы Шимановск

'Римские элегии': материалы

Купить Лирика Рим

Солигорск Беларусь купить Марки LSD закладки

'Римские элегии': материалы

Report Page