Купить Иней Кирс

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

Купить Иней Кирс

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Купить Иней Кирс

Всего лишь всего | Международный литературный конкурс «Пролёт Фантазии»

Купить Иней Кирс

Купить IKEA Гуково

Купить Скорость Новошахтинск

Купить Иней Кирс

Купить марихуану Праслин

Она совсем недавно прибыла откуда-то из внешних округов, плохо выговаривает слова, коверкает имена и ко всем подряд прибавляет «тати», что-то вроде «господин» или «уважаемый». Кирс соскакивает с кушетки и, оказываясь на одном уровне с санитаркой, сдуру хватает воздух по полной. Зря, ох и зря он это делает! Тирпа не духарилась, она ванилинилась. Мазалась ванилином — загривок, подмышки, за ушами — чтобы хорошо пахнуть. Скорее всего из-за его грошовой цены, но не исключено, что такие на её малой родине традиции. Ну, или из чистой симпатии к приторному кондитерскому запаху, почему нет? Сам-то по себе он ничем не плох, а ночью даже возбуждал и как! Сейчас это ванилинище было тошнотворным. Тяжёлым, ударившим с такого размаху, что вот они, кусочки ночного стихийного пиршества. Жёваное яблоко, полурастворившийся хлеб, жёлтенькие кукурузинки на голубом фаянсе. Чего молчишь? Леди так сильно п а хнуть не должны! Ты же ледя? Тати ты фуяти Ночью он немного выпил. Ночью казалось, что немного. Может, спирт надо как-то педантичнее разбавлять, внимательней к пропорции, поменьше импровизации, а может, дело в Тирпе, которая поддерживала компанию только частично, а именно — ела и давала. Внешне-окружные женщины не пьют. Не матерятся. Это хорошо. Но ещё они не бреются. И в плане моющих средств уж очень они ээ И это уже эмм Ночью, опять же, казалось, что норм, сойдёт. Да и почему «казалось»? А под утро вот что-то ослаб. Кирс шумно вздохнул. Глядя на нескладную желтокожую санитарку в немилосердном утреннем свете да! Ну как он мог? Трогать, хватать, прижиматься, влезать — вот в это? Спускаясь в приёмное, он клял себя и клялся, что Тирпу больше ни-ни, но фоном так и дребезжало: а кого же тогда? Ведь после кого угодно это мерзкое послевкусие. Не всегда, конечно, кукурузой по фаянсу, но муторно — всегда. Ночью влечёт и «сходит», утром — отвращает. И это едкое ощущалово чужого пота на коже. И эти фантомные волосы на зубах. Хочешь — не хочешь, а поймёшь стёбного слабоумного Пенько с третьей палаты, всякую свою эротическую байку приправляющего неизменным: «А там у ней — кадушка! А в кадушке — лягушка! Хорошо, что про Пенько вспомнил. У него сегодня диагностика, надо, чтоб не завтракал. Его, само собой, десять раз предупредили, но тут хоть сто десять. Деменцию ему почему-то не ставят, но не соображает он напрочь. Один интерес — порноретроспектива. Всё вспоминает, вспоминает И ведь слушают. О душ е пора подумать а многим и о д у ше не мешает , а всё туда же. Не отделение, а ретробордель какой-то. Чё вчера Кирс и полез к этой Тирпе — краем уха задел очередной Пеньковский сюжет. А много ли надо, когда тебе двадцать? Кирс работал в госпитале ветеранов чуть больше года. Дольше и быть не могло, молодой специалист, по распределению. Работа как работа, отделение сравнительно спокойное — кардиология. Сердечники, кому совсем уж худо, долго собой не обременяли, не в том они возрасте, чтоб долго сердцем маяться, худо — хуже — всё. А кому получше становилось — адьёс, домой. Это тебе не гастроэнтеро, где овсянки поел — улыбка до мозжечка, а копчёной колбаски — тоска и клизма. Кардиология всяко лучше. Хоть в чём-то подфартило, так-то он не был баловнем судьбы. Разве что эротическим. Эротическая игрушка судьбины, во как. На такое даже не знаешь, что и сказать. Сам процесс, конечно, радует. Заезжать приятно приятней, чем на машине: точность важна, а аккуратность не особо , но по выезду, так сказать, но поутру Сколько было таких утр, таких раз, и все на одну рожу. На кислую. Кирс достал из кармана халата новенький КБ дорого, а что делать! Тирпа санитарка ». Не совсем даже мечта — а смысл мечтать о несбыточном? Просто думалось об этом. Вбить бы: «1. Почему первым номером? Нет, не в смысле «всё по-новой, всё сначала». Есть у него парочка знакомых, стёрших воспоминания о своих похождениях, но сам он не стал бы. Он считал это уподоблением сбрендившим истеричкам, восстанавливающим цельность замка на заюзанные ворота щёлк! Дело в другом. Он был уверен, что мистициток с обычными мешать нельзя даже в списке, даже считая Понадобился бы другой список. Но нет, не понадобится. Мистицитки не спят с обычными. Их мистицитовый мир с обычным практически не пересекается. На улице их встретишь только в виде исключения. А где ещё? Дом а у них свои. Своя, совсем отдельная, жизнь. Мира обычных они касаются лишь вскользь, продавая магию. Нечасто продавая, недёшево, нехотя. Магия к обычным плохо идёт. Как лечение, к примеру, и вовсе не проходит, а что до остального, раз на раз не приходится. Кирс не единожды слышал, как купленная магическая удача оборачивается неприятностями, корректировка жизненного пути до добра не доводит, и прочее, и прочее. Но у кого-то и срасталось, на ком-то и работало, иначе кто бы покупал? В жизни, а не в кино Кирс видел мистицитов дважды. Один раз — девушку, другой — мужчину. Сколько времени прошло, а следы тех двух событий это были события, Кирс уверен всё не изглаживались из памяти, ярчели как непроходящий варикозный синяк у вечно хнычущего аритмийщика Дудина. А болели наверняка сильнее. Душа, что ли, болела. Хотела наблюдать непередаваемо чудесных мистицитов снова и снова. Всё время. Это было лучшее, что Кирс видел. Лучше, чем в кино, то кино и рядом не валялось. Это было как будто, как бы Бэкал-мэкал, пытаясь передать впечатления Жеке и Альту с теми такого оглушительного везения не случилось, мистицитов они не встречали , и ничего в итоге не наформулировал. Только выдавал: летящесть! Альт: и слов-то таких нету! Ну нету. У нас много чего нету. Даже вот, получается, и слов не хватает. Всего не хватает, чтобы смочь их хотя бы описать, хотя бы показать — вон какие они нелепые в наших кинах! Жёлто-зелёные доходяги какие-то. А уж ясен день, все эти режиссёры их видели. Надо же, реклама — а в точку. Кирс сам не знал, почему так решил отец бы сказал — втемяшилось , но переубеждать себя не собирался: его любовь — не кадушка с лягушкой, не куаааааа. Это может быть только летящесть с золотящестью. А то, что у него этого летящего золота быть как раз и не может, потому что не может быть никогда, так на то она и мечта. Имеет право. Законом не запрещено Наверх, навстречу Кирсу, цокала каблучками сестричка с травматологии. Ничего так сестричка. А с этой позиции, сверху, такие открываются Лаконичным «Я неисправим! Полседьмого однако, — пожурил он Маратовну, что было, конечно, против субординации она врач, он фельдшер , да и здравого смысла мимо: она-то при чём? У неотложки стояли: 1. В коляске сидела дама лет пятидесяти, бледная как смерть, худая, седая — но именно дама, так она выглядела. Перед нею паренёк и стоял на коленях, что-то ей объясняя или даже уговаривая. До Кирса долетало: «Ты не волнуйся Всё будет хорошо, вот увидишь Всё это выглядело как в среднепаршивой пьеске. Врач, что называется, бил копытом — видно было, что ему всё это уже во где. Парень причитал и причитал, хотя дама никак не реагировала, не похоже было, что она вообще его слышит. Паренёк наконец завёз даму маму? Странный, очень странный паренёк. Одет в неприметное, серое, а по причёске так на стиле — длинные, по плечи, блестящие волнистые волосы лежат как на картинке. Пальцы в кольцах, на запястье массивный браслетище с каменьями. Но страннее всего глаза. Чёрные, глубокие, задержишься на секунду — и проваливаешься как в тоннель. А тоннель-то ещё и горящий. Если бы надо было нарисовать чёрный огонь, стоило бы позвать этого товарища и с него рисовать, с его глаз — так они горели. В десять будет завотделением. Или поедемте, — добродушно пошутил он, оглянувшись на даму в коляске. Дама сидела как кукла. Седая кукла в длинном, закрывающем ноги по щиколотки, платье. На коленях у неё лежал приборчик — плоский, прямоугольный, вдумчиво помигивающий двумя рядами огоньков по краю. Кирс таких раньше не видел. Паренёк тоже не оценил фельдшерской шутки. Обстановка не разрядилась. Сам воздух как будто сгустился, напрягся. Так бывает в присутствии тяжёлых людей, невыносимых характеров. И он не ошибся. Вернее, палата была выделена Аде, поскольку она была единственная ветеранша среди ветеранов, но раз такое дело, не выгонять же законного мужа. Тем более взявшего на себя все тяготы по уходу за больной. Тягот же этих было более чем достаточно. Адочка так Тирпа её стала называть, получалось «Адошка», но вполне душевно была совершенно беспомощна, с кресла не вставала, произносила только отдельные звуки, слоги. Плоский приборчик на её коленях оказался сумматором. Адочка была немногословной. Сумматор мог не писать, а озвучивать слова — если бы Адочка не выключила звук. Ирбик пояснил, что ей не хочется слышать, как чужой механический голос В общем, дамочка была с тараканами, это-то понятно. Однако Кирса больше беспокоила не она, а её долбанутый супруг. Не хватало никакой фантазии сообразить, что могло связать эту парочку, а по поведению Ирбика получалось, что любовь? Получалось и ещё невообразимее — страсть? Молодой супруг выходил из палаты исключительно ради выгула Адочки, ни с кем не общался даже мельком. Занося лекарства, Кирс заставал его за всё тем же занятием: что-то он объясняет, увещевает, горячо, с чувством, шепчет. По ночам же происходило что-то совсем уж в голову не укладывающееся. Ночами он это своё чувство, не менее горячо, реализовывал. Попросту говоря, жарил Адочку. Рыбак рыбака не только видит, но и слышит, и всю эту «рыбалку» Кирс ни с чем и никогда бы не перепутал. Толку, что дверь? Возня и ритм легко проходили в широченную щель под этой самой дверью. Оттуда же беспрепятственно вываливались в залитый голубым казённым светом коридор нежно шипящие «ты лучшая» и другое подобное — и, как назло, прямо под ноги Кирсу! Молодой специалист стал избегать ночных дежурств, что, конечно, начальством и коллективом не одобрялось. Кому ещё, скажите на милость, всобачивать таковые, как не молодому специалисту? А он закапризничал. Выбирал те, в которые дежурила Тирпа. Спотыкаясь о ритмы с нежностями, сдержаться он уже и не надеялся, знал, что потащит ванильную санитарку в процедурку или ординаторскую. Знал и тащил. Старался без сантиментов, не усложнять, не замутнять, не замутить. Но, к лёгкому своему ужасу, начал замечать, что пахучая ледя к нему привыкает. Её движения, позы стали как-то доверчивей, словно бы она переставала жаться. И она позволила себе пристанывать. Хорошо, что совсем тихонько. Да пусть бы даже и громко, пусть бы даже и хрюкала, только бы, только бы! Но приучать её к себе он совершенно не собирался. Не собрался бы и кого-нибудь на порядок получше, что уж говорить об этой. И всё же ни зла, ни боли причинять он не хотел. Никому, и этой тоже. Добрым он себя не считал, просто так легче: знать, что всё ровно, что нигде не накосячил. Ему как-то и Адочку стало жалко, когда он представил, что Ирбик, возможно, её насилует. Но глупая мысль. Отогнал как глупую. Да и Тирпа бы знала, они общались. Немножко, и тем не менее. Одна на ломаном, другая буквами — как могли. Однажды, возвращаясь с ночной, выжатый до капли, сонный и туго соображающий, он вдруг надумал купить Тирпе дух и. Может, перестанет натираться чёртовым ванилином! Возле высокой стеклянной витрины, уставленной разноцветными фигурными бутылочками, стояла мистицитка. Он застыл, боясь шелохнуться, как будто с сумасшедшей силой впитывал в себя её вид, её присутствие, и нельзя было отвлечься ни на долю секунды. Её кожа золотилась мельчайшими золотинками, отчего всю её, с ног до головы, окутывала тончайшая золотистая дымка, ореол. Тонкие руки, тонкие ноги, и вся она тоненькая, как тростинка. Короткое платье цвета, который не опишешь. Может быть. На плече — такая же «молочная» сумочка на длинных тонюсеньких ремешочках. В руке, кажется, чек. Лица уж совсем не опишешь. Но да, да, красивое! И на глазах словно золотящийся щиток. Не совсем понятно, куда она смотрит. Совсем не понятно. Не поймаешь взгляда, не разберёшь выражения. Дом был совсем рядом, но это он осознал уже потом. Пока шёл, словно потерялся во времени и пространстве. Только и видел золотящееся. Краем зрения, краем сознания он воспринимал и других. Обычных, проходящих с нею совсем рядом, — какие-то метры Кто-то показывал пальцем. Кто-то проезжался взглядом и шагал мимо. Кто-то даже отворачивался. Наверное, если бы по улице трус и ла лысая кошка, реакция была бы такой же. Она дошла до пересечения улиц и скрылась в одноэтажном розовом домике. Милом, и казалось, что с милым лицом окна-глаза и улыбка-дуга малинового софита дневной подсветки , а вокруг — неказистые, насупленные обычные постройки обычных. Мистициты не селятся отдельными кварталами. Кто их знает почему. Некоторые считают, что квартал бы просто затопило магией, растворило в других мирах, куда эти «золотяги» мотаются так же запросто, как мы в магазин, как мы на улицу И вот же какая штука. Ноги её он запомнил, руки Грудь не запомнил. Этого просто не могло быть! Однако было. И на Кирса бывает проруха. День был тяжёлым. Душным, никчёмным. Дома не сиделось, и Кирс ходил погулять, но кажется, напрасно. Потом до самой смены жалел, что выполз. Всё раздражало. Проходя мимо молодой мамаши с совсем маленьким, слюнявым дитём на руках, он услышал, как она говорит, показывая на мох на дереве:. А чуть дальше, на остановке, стояла коротконогая тётка в коротких шортах и коротком топике и орала в КБ, почему-то вся сморщившись, как будто в лицо ей светит неистовое солнце, хотя день был пасмурным, душным и пасмурным:. Ну да. Всё важно: и Серёжа, и уголь, и решётка. И метры им только такие важны. А когда был метр до чуда, всем было пофиг. Обычное дело. Обычная глупость. Обычный день. Мысль прогуляться к дому прекрасной мистицитки удачной не показалась. Не в этом настроении. Может, завтра. Да, завтра. После смены. На смене тоже раздражало всё и вся. Пенько и тот был каким-то нудным, ударился вдруг в природоведение, в приметы и народные мудрости. Если прилетели, значит, весна будет с грачами! Он проходил мимо Верхояновской палаты. Шёл на пост, выключить начавшую мигать настольную лампу. И вдруг, в привычной уже ритмической аранжировке, услышал нечто непривычное:. Тут уже не до поста, лампы и деланья вида, что ничего не происходит! Адочка лежала на кровати. Как всегда, кукла куклой, в ночной сорочке, аккуратно укрытая по пояс заштампованной больничной простынкой. Он стоял позади кресла-коляски, держась за ручки, рогами торчащие по верхним углам спинки, и прижавшись к этой самой спинке чреслами. Штаны его были спущены, а то, что выпирало из центрального округлого отверстия в спинке, однозначно давало понять, что Короче: Ирбик трахал кресло. В данный момент он, конечно, остановился, но ясно было, что до сего момента было много других интересных моментов. Кирс весь перекривился. Только что, глядя на эту картину маслом, он задался вопросом: одно и то же отверстие пялит или как-то разнообразит? В спинке их было шесть штук, летний вариант, вентиляция. А была это обыкновенная глупость. Кирс даже развеселился: опять она! И днём и ночью, и днём и ночью Всё было глупо и всё было просто. Дед Ирбика был заядлым книгочеем и известным книжным коллекционером. После его смерти, два года назад, единственный внук унаследовал коллекцию. Что-то в ней было действительно ценным, а что-то нравилось деду просто потому, что нравилось. Среди сих неравноценных сокровищ Ирбик и обнаружил эту красивую книгу с претенциозным названием — «Мистициты: Путь». Это было явно подарочное издание, оформленное как фолиант. Но и ребёнок бы сообразил, что книга не старинная, что такой вот сувенир. Сообразил и Ирбик. Что не помешало ему это было на студканикулах, он буквально купался в переизбытке времени начать её читать. Начал — и увлёкся. Увлёкся так, что не мог оторваться, а вскоре понял, что верит в написанное. Конечно, это была читательская вера. Так веришь в драконов, фей, да в каких только чертей не веришь, — иначе зачем же читать? В этом вся суть. Разумеется, взрослый здравомыслящий человек мог довериться подобной книге только как благодарный читатель, никак иначе, ведь повествовала она о том, как стать мистицитом. А это уже почище драконов, фей и чертей вместе взятых. Драконы, какие-никакие, всё-таки были, раньше, — динозавры. Черти — хотя бы галлюцинация. А вот мистицитом стать нельзя. Нельзя было раньше и не станет льзя никогда. Так же невозможно, как стать лошадью, или камнем, или, скажем, метеоритом. Ты тот, кто ты есть. Кем родился. Ирбик не собирался оспаривать эту истину, он просто читал и наслаждался, верил своей наивной читательской верой, читал и верил, читал и верил — пока не появилось в этой вере что-то ещё. Что-то, что заставило его попробовать. Таких придурков он ещё не видал. Стать мистицитом! Глаза горели огнём фанатика так вот что это за огонёк , руки нервно подлетали, блестя кольцами, а больничные тапки стучали в батарею он уселся на подоконник. Знаешь, что значит «мистицит»? Что-то вроде клетки для мистики? Заключены в одном-единственном круге бытия — своём собственном. Всё остальное для нас — за пределами. Это как сидеть в личной яме, ничего не видеть, никогда не вылезать! А если вылезти Но его фанатичный собеседник уловил таки иронию. Кирсу так резко, так явственно стало грустно, что даже сердце кольнуло. Впрочем, очень удобно. Если что — он уже в кардиологии!.. Говорят, мысленно шутить плохая привычка. Показалось, что он зависнет, но нет, заобъяснял, зачирикал снова. Не своим взглядом. Не тем, что привык. Это как снять надоевшие очки — так там написано! А чтобы получилось, надо повторять наговор. Я выучил его и всё время повторял:. Сидел с закрытыми глазами, а когда открыл их, увидел Эмму. Ну, Эмму! Кресло-коляску инвалидную ЭМ Увидел её спинку — и всё понял. Она была прямо передо мной — как в наговоре. И ведь всё по написанному: это именно то, что помогает — инвалидам! Я начал представлять её живой, представлять, как люблю, — и у меня всё получилось! Я увидел мир другими глазами. Совсем другими! Разве я мог подумать, что можно любить Мы занимаемся не только этим! Мы много разговариваем, мы пара, мы поддерживаем друг друга. Когда она боялась госпиталя, я уговаривал её, я Она просто замечательная. Я всё ей объяснил, и она поняла. Я ведь не могу расставаться с Эммой, в наговоре же чёрным по белому — «не отпускай»! И я решил, что проще всего мне будет жениться на Аде. Сначала я, конечно, подумывал о том, чтобы просто выкупить Эмму. Но всё просчитал и понял, что это не выход. Наверняка он мнил себя офигенно расчётливым. Жить полной жизнью! А как я мог бы ей это обеспечить, будь она Тирпа спала в ординаторской. Нечаянно уснула, сидя. Он укрыл её диванной накидкой на кой чёрт? На работу и с работы Кирс ходил пешком. Идёшь и думаешь. И кажется, что мысли упорядочиваются в такт шагам. Утро окончательно вступило в свои права. По тротуару, беспокойно стрекоча, носились сороки. Прохожих было не густо, и все они почему-то шли в противоположную сторону. Уже сейчас чувствовалось, что днём будет жара. Кирс замечал всё это автоматически. Он, почти пе переставая, думал о ночном происшествии с Ирбиком. Думал-думал и Повторил его раз, повторил другой. Какое-то странное ощущение нахлынуло. Как будто что-то действительно пробуешь. Он даже остановился и сел на ближайшую скамейку. Но Кирс увидел и кое-что ещё. Увидел и услышал. Мамаша говорит: «Смотри. Кора похожа на карту, а линии — на дороги. А мох похож на иней, Тёмочка, да? Карта, кора, мох, иней — но Тёмочка не запутается, нет. По нему текут не только слюни. По нему текут образы, текут и впитываются. На них он вырастает — на миллиметрик, но на самом деле. Тёмочка, да? Он растёт. Карта, кора, мох, иней. Это — помогает. С коротконогой орущей в трубку тёткой, «Серёжа! А уголь? Но высвечивается и кое-что ещё. Серёжа — её сын. Вместе с ним они готовят сюрприз — камин в дачном домике. Это сюрприз для тех, кого они любят, и оба они немного нервничают. Нервничают потому, что очень любят. Нервничают, но надеются, что всё получится. Кирс чувствует их чувства, думает их мысли, видит их самих прямо перед собой — да, и Серёжу. Но ведь он не видел этого Серёжу раньше! Что ж. Видит теперь! Видит даже будущее пламя в будущем камине. Оно трепещет как живое. И всё это ярче и реальнее улицы, ярче и реальнее того, что вокруг. Но к тому, что вокруг, от этих чудо-картинок разрастаются тонкие золотистые лучи. И ярче и реальнее становится ВСЁ. И это важно. Кирс знает, что никогда этого не отпустит. Пролетает сорока, помечая скамейку белой запятой в чёрных разводах, он вспоминает о весне с грачами, и его короткий смешок заставляет перейти на рысцу проходящую мимо бабульку. Нет, он не Ирбик, он другой. Ирбик не усмехнулся бы. Этот горящеглазый только и может, что утосковаться. Гореть и перегореть. Утаскаться на Пути, которого даже не нашёл. Ирбик, ты заблудился! Возможно, это умозаключение было выдано вслух, во всяком случае бабулька нервно оглянулась. И всё-таки странно продолжает он думать, возможно вслух , что никогда о таком не было слышно: ни о каких таких шагах-этапах, ни о том, что кто-то смог стать мистицитом или хоть чуточку в этом продвинуться. Но ведь откуда-то взялся этот наговор. Ведь кто-то же написал эту книгу. Ведь кто-то же её читал и до Ирбика! Он идёт в «Арома-Дом», за духами для Тирпы. Теперь ему, как это ни поразительно, точно до духов, а она — точно удивится и точно обрадуется. Сразу, как Кирс вышел из палаты, заволновалась, зачастила слогами Ада. Ирбик поднёс ей сумматор. Выскочили изумрудно-зелёные буквы:. Ада, прекрати! Что ты в этом понимаешь? Да он даже не поверил! И книга не у него, а у меня! Реклама на fancon. Но конкретно сейчас Кирсу всё равно. Да потому что он спит! Крепко спит, сладко. На кушетке. Под головой — пакет с ватой. Спит дальше. Вниз надо. Дуругой привезли. А, новенького? Тошнота так шустро подкатывает к глотке, что он едва успевает допрыгнуть до раковины. Духарилась бы ты как-то поменьше! Тирпа не отвечает, нетерпеливо топчется на месте. Или НЕ дошло? Кстати, а сколько, вполне известно: это восемьдесят третий. Не те это цифры и не те это буквы. У него была мечта. На приёме дежурила Алла Маратовна, клуша ещё та, но Кирс подтелепался к двери и Переводчицей была. Третий десяток на каталке. Им была выделена отдельная палата. На всякий случай он спросил: — Ты как думаешь, не обижают тут тати Адошку? Может, муж. Подумала — и ещё раз крутнула: — Не. Забрёл в «Арома-Дом» — и обмер. Она повела плечом недовольно? Нет, к выходу. Откуда это ощущение, что она летит? Как-то не так она ступает. И она просто уйдёт??? Кирс стряхнул оцепенение и тоже рванул на выход. Почему-то он думал, что выскочит — а её и след простыл. Но нет, вот она. Шёл за ней до самого её дома. Или нет, не только. За дух а ми Кирс не вернулся. Не до духов стало. Махнул рукой. Лёг спать. Проходя мимо молодой мамаши с совсем маленьким, слюнявым дитём на руках, он услышал, как она говорит, показывая на мох на дереве: — Иней, Тёмочка, да? Если бы она глянула на Кирса, он покрутил бы у виска. Но она смотрела на «иней». А чуть дальше, на остановке, стояла коротконогая тётка в коротких шортах и коротком топике и орала в КБ, почему-то вся сморщившись, как будто в лицо ей светит неистовое солнце, хотя день был пасмурным, душным и пасмурным: — Серёжа! А решётка?.. Там же метр семьдесят! Скучно как-то Толька не гурустный, а? Чего-нибудь новенького И боги новаций его услышали. Было ему новенькое. Уже глубокой ночью. И вдруг, в привычной уже ритмической аранжировке, услышал нечто непривычное: — Так, Эмма, так Отчётливее некуда! И снова: — Эмма, ты это А Ирбик Ирбик стоял. Ирбик надел. Ирбик рассказал, что это было. Вместилище стихии мистико, магии. А знаешь, почему она помещается в них, а не в нас? Кирс пожал плечами. Не надо думать, что это шутка! Какие уж тут шутки Завозилась Адочка. А ведь и правда — два часа ночи, сколько можно! Про кресло, — порекомендовал Кирс. И с нажимом добавил: — Как можно короче. Я выучил его и всё время повторял: Всё перед тобой, только вглядись, не бойся. Видишь именно то. То, что помогает. Представь его живым. Люби как живое. Будь с ним всегда. Не отпускай. Это важно. Были бы. Если бы в рифму, — усмехнулся Кирс. Кирс присвистнул. Не будешь же выгуливать пустое кресло. Хотя я не стал бы называть Эмму пустой. Вообще десять, но А знаешь что? Завязывать пора. Ты больше ничего не скажешь? Не знаю я, что сказать. Сел, начал повторять в третий раз — Всё перед тобой, только вглядись, не бойся. Кирс продолжает наговаривать — Представь его живым. Пожалуй, слишком ярко. Он ёжится. Пока ёжится, отдыхает, а потом опять думает. Смотрит и думает. Что это? Первый шаг? Он, Кирс, теперь такой же экзальтированный идиот, как Ирбик?.. Кирса подбрасывает новый смешок. Прохожие поглядывают с недоумением. Он встаёт со скамейки и идёт Нет, не домой. Нет, не к улыбчивому розовому дому. Обсудить на форуме. Просмотров: Оцените прочитанное: Голосов 5. Оценка: 4,60 из 5.

Курительные смеси тюмень доставка

Купить Иней Кирс

Мефедрон Порту