Купить Хмурь Анива

__________________________

Проверенный магазин!

Гарантии и Отзывы!

Купить Хмурь Анива

__________________________

Наши контакты (Telegram):

НАПИСАТЬ НАШЕМУ ОПЕРАТОРУ ▼

>>>🔥✅(ЖМИ СЮДА)✅🔥<<<

__________________________

ВНИМАНИЕ!

⛔ В телеграм переходить по ссылке что выше! В поиске фейки!

__________________________

ВАЖНО!

⛔ Используйте ВПН, если ссылка не открывается или получите сообщение от оператора о блокировке страницы, то это лечится просто - используйте VPN.

__________________________

Альманах 'Возрождение' - Группа 'Наш дом'

Сахалин… Дальний наш остров. Расстояние от Южно-Сахалинска до Челябинска километров, а разница во времени шесть часов. У кого не забьется сердце, если предоставится возможность побывать на этой овеянной легендами земле, увидеть единственную в нашей стране область на островах. Вот почему, когда в Союзе писателей СССР нам сказали, что челябинцам предстоит встретить на Южном Урале делегацию сахалинских писателей, а затем нанести ответный визит, волнений было немало. В октябре года мы приняли сахалинцев. Репин, В. Богданов, Е. Замятин, Д. Делегацию возглавлял ответственный секретарь Сахалинской писательской организации И. Гости прежде всего захотели увидеть крупные промышленные предприятия. С большим интересом они знакомились с тракторным, металлургическим заводами, побывали у миасских автомобилестроителей, в плодоовощном совхозе «Полетаевский», посетили исторические и памятные места Челябинска. Мы постараемся откликнуться на эту поездку новыми стихами, путевыми заметками. А в сентябре года челябинские писатели побывали на Южном Сахалине. Гостями дальневосточников стали: А. Шмаков, К. Скворцов, П. Смычагин, Р. Они побывали на рыболовецких траулерах, у моряков Тихоокеанского флота, у рабочих и студентов Южно-Сахалинска. Городские и районные газеты знакомили сахалинцев с творчеством наших земляков. Дружба двух писательских организаций, родившаяся три года назад, продолжается. И сегодня мы предлагаем нашим читателям познакомиться с творчеством писателей Сахалина. Матроса второго класса Василия Антохина, с видавшего виды лесовоза, во всех портах пароходства иначе не называли как Васька-фраер. И виноват в этом прозвище он был сам. Возвращаясь с берега на корабль, Антохин так говорил: «Гулял, как фраер-муха на колесах. А кто мне запретит красиво жить, когда имею на то право и свободные деньги! Про чудачества Василия Антохина ходили легенды. Рассказывали, например, как сойдя на берег в Корсакове, он заказал пять такси, сел в третью машину и поехал в Южно-Сахалинск. Две первые и две последние машины порожними сопровождали его до областного центра. По натуре Антохин был веселым, работящим парнем. И добрым, до денег и барахла не жадным. Другие матросы копили деньги на автомобиль, мебель или на что-нибудь другое. Бывая в загранплаваниях, покупали японские магнитофоны, модные костюмы, платья. Антохина это не прельщало. Женился бы, что ли, может, остепенишься. Это ж они не по доброй воле бегают, их бабы заставляют. А по мне этот «хрен-плен» до лампочки… Сошел на берег, и гуляй, как фраер-муха на колесах…. Из родственников у Антохина была лишь одна бабка, доживающая век где-то на севере Пермской области. Василий никогда ее не видел, но ежемесячно посылал ей пятьдесят рублей. Предки мои на заводе работали, я в школе учился. После третьего класса старики отправили меня в пионерлагерь, а сами собрались в отпуск к бабке. Полетели самолетом и попали в авиакатастрофу… Как меня отыскала бабка в детдоме, не знаю, но время от времени присылала мне по пятерке на конфеты и мороженое. Вот я сейчас и возвращаю ей долг… Одна она, как и я. Надо бы навестить, да все некогда. В числе их был и Антохин. То ли ему надоело чудить, то ли еще что, но на этот раз он твердо решил съездить к бабке. Из отпускных денег купил костюм, теплые югославские ботинки, демисезонное пальто, бабке в подарок — пуховую шаль. Оставшиеся полторы тысячи рублей бросил в большой кожаный коричневый портфель, позаимствованный у приятеля. Через два дня Антохин сошел с самолета в Пермском аэропорту. До райцентра, куда нужно было попасть, такси не ходили. И напрасно Антохин предлагал таксистам тройную плату. Ни один из них не согласился поехать в отдаленный северный район. Пришлось до районного села ехать рейсовым автобусом, а оттуда до бабкиной деревни Зуево — попутным грузовиком. Что-то я тебя никак не признаю… Не из наших, деревенских, видать? Ну да, не из деревенских, — разглядывая подслеповатыми глазами гостя, встретила бабка Василия. Андрея кровинушка родная… С отца ростом-то вымахал, а с лица-то на Нюрку похож, вот только такой же лобастый, как Андрей…. Василию от всех этих нежностей и причитаний было и неудобно, и одновременно приятно. Потом они ужинали и пили чай, и Настасья Прохоровна, укутавшись в пуховую шаль, подарок внука, рассказывала Василию о жизни. А куда нас везти? Восемнадцать домов осталось, а в них все такие же, как я, старики да старухи. Никто не соглашается. Говорят, здесь родились, здесь и умирать будем. Сам председатель приезжал. Такого насулил!.. В центре, говорит, и магазины, как в городе, и школа, и больница своя… А только никто не соглашается. Да и правда, куда нам старым?.. Как-нибудь доживем до смерти и здесь, — и спросила: — А ты где робишь-то, Василий? Как раз три моих пенсии. Почтальонка Глафира все допытывается у меня, каким министром внук работает…. В избе было жарко натоплено, с полатей шел терпкий запах сухого лука. Заварная капуста, маринованные рыжики с чесноком и сметаной, наваристые щи издавали какой-то особый, домашний аромат. И все это, и неторопливый окающий бабкин говор словно завораживали Василия. Ему показались родными и эта жарко натопленная изба, и этот стол с деревенскими кушаньями, и этот бабкин окающий говор, и сама она. И Василий с удовлетворением подумал: «А все-таки хорошо я сделал, что приехал к Настасье Прохоровне». На третий день деревенской жизни Антохин заскучал. С бабкой обо всем переговорено, пойти некуда. Деревня, как в заколдованном сне, стояла чуть ли не по самые крыши укутанная в снежные сугробы. В десять часов вечера отключали электричество, а Василий не привык в такое время укладываться спать. Побродить днем по лесу не позволяли ни декабрьские морозы, ни югославские ботинки и демисезонное пальто. Его энергичная душа требовала действий. Захватив портфель, Антохин отправился в местный магазин, который оказался такой же, как у бабки, избой с пристроенным крылечком. Вокруг него толпились мужики и весело смеялись. В руках он держал пустую бутылку из-под водки. А то приехал и людям не показываешься. Загордился или что? Как тебя звать-то? А за бутылкой дело не станет. Я вот смотрю, магазин-то закрыт, — ответил он. Верка-то, продавщица, живет в соседней деревне Шахматово. С утра работает в тамошней кооперации, а после обеда приходит к нам. Вот сидим и ждем ее. Мужчина взял в левую руку пустую бутылку и, поглаживая ее правой, стал приговаривать неестественным голосом:. Ты словно отдел кадров: на работу принимаешь и с работы увольняешь, ты словно загс: ты и женишь, ты и разводишь. Ты словно больница: ты и лечишь, ты и калечишь…. Только напрасно ждете. Под «запиши» никому ни водки, ни вина не дам. Ревизия у нас скоро ожидается. Ящики или чего там на место поставить… Это мы можем. Глядишь, на бутылку красненького и заработаем, — заискивающе проговорил один из мужиков. У Насти Антохиной внук объявился, так он нас всех обещал угостить, — ввернул Пахомыч. И вас всех угощу. Он небрежно поставил портфель, щелкнул замком, неторопливо достал три сторублевые купюры и широким театральным жестом выкинул их перед Веркой. Это нам. Настасье Прохоровне бутылку шампанского или вина какого-нибудь хорошего. На остальные закуски. Гулять будем! К дому Настасьи Прохоровны шли шумной ватагой. Впереди Василий с портфелем. Следом Пахомыч с Серафимом несли ящик коньяка, за ними мужики с шампанским и закусками. Шутка ли, на восемь мужиков двадцать бутылок коньяка! Может, я сбегаю за конюхом Николаем Гавриловичем. Он выпить не любит и на хромке играет, как артист. Но ведь как-то надо отметить приезд, — обратился он к бабке. Гость в доме — праздник, заводи, — ответила Настасья Прохоровна. Праздник удался на славу. Мужики, разбежавшись по домам за посудой, понатащили в дом Настасьи Прохоровны кто сала, кто соленых огурцов и помидоров, кто грибов, а Серафим принес кастрюлю квашеной капусты с клюквой. Конюх, Николай Гаврилович Мякишев, после выпитого стакана коньяка отчаянно рвал меха вятской хромки. В его больших ладонях гармонь казалась игрушечной. Склонив набок голову и нагнувшись над хромкой, он с каким-то отрешенным выражением на раскрасневшемся лице прислушивался к своей игре. Не бери, Васька, коньяк. Водка-то лучше… Правда, и коньяк в башку-то шибает, да уж дух-то у него какой-то непривычный. А он уперся и — баста. Только коньяк, говорит. А ведь каждая бутылка по четырнадцати целковых… Фасон может держать твой внук. Настоящий храер, как он говорит…. На звуки гармони, веселья заходили люди. К вечеру в просторной избе Настасьи Прохоровны стало тесно. Гуляли до тех пор, пока не отключили свет. Расходились уже по темноте. Конюх Мякишев, не выпуская из рук гармонь, завалился на лавку, да так и проспал до утра…. В избе уже было прибрано. Сквозь замерзшие окна робко пробивался солнечный луч. Бабка хлопотала у печи. С похмелья-то помогает. Да и щи сейчас сварятся. Поешь горяченького, и все пройдет. Василий поднялся с постели, оделся, подошел к умывальнику и начал умываться. И в это время послышался скрип половиц в сенях. Познакомься, Василий, это наш участковый, Петр Михайлович, наш однофамилец, тоже Антохин, — засуетилась Настасья Прохоровна. Я не случайно к вам, Прохоровна, заглянул, — присев на лавку, заговорил старший лейтенант. Вера Васильевна Телегина, продавец местного магазина, передала, что приехал в Зуево какой-то фраер, ящик коньяка закупил и всю деревню спаивает. А это непорядок, — назидательно произнес участковый инспектор. Василий хотел что-то возразить, но старший лейтенант тем же строгим и назидательным голосом потребовал предъявить документы. По этому поводу и пропустить по рюмке-другой не грех, — предложил Василий. Почти до обеда чаевничали Василий и участковый инспектор. Старшего лейтенанта интересовало буквально все: и как расстроился Южно-Сахалинск, и как нынешняя путина прошла, и какая погода на островах, и как действует паромная переправа Холмск — Ванино…. И, отвечая на бесконечные вопросы участкового, Василий в душе досадовал, что он так мало знает про остров. Про краеведческий музей расспрашивает так, как будто вчера в нем был. А я сколько раз мимо проходил, так ни разу и не заглянул», — подумал он. В лес сходим. Леса у нас знатные… Участок тебе свой покажу. А то ты забился в избу Настасьи Прохоровны да коньяк глушишь. А его весь не выпьешь, хоть и ящиками будешь покупать…. Расстались они друзьями. Петр Михайлович пообещал отвезти Василия в райцентр, когда тот будет возвращаться из отпуска. Подшаманил ее. Бегает старушка еще за милую душу. Так что, с ветерком прокачу…. Всю последующую неделю Антохин провел в обществе участкового. Они сходили на охоту, побывали в центральной усадьбе колхоза, в селе Тальниково. Участковый с гордостью показал Василию двухэтажный красивый Дом культуры, Дом быта, улицу Молодоженов из аккуратных коттеджей, механизированные мастерские. В животноводческом городке Петр Михайлович весело шутил с доярками:. Аж с самого Сахалина. Во всех, можно сказать, странах парень побывал, а лучше Тальниково, говорит, нигде ничего не видывал. Так что спешите завлекать. По вечерам, рассказывая Настасье Прохоровне о проведенном дне, Василий все чаще и чаще ловил себя на мысли, что он невольно подстраивается под настроение участкового и с таким же восхищением и гордостью говорит о том, что видел, о людях, с которыми встречался. В Тальникове-то девок много. Даст бог, я еще и правнуков понянчу…. Каждый нес с собой какой-нибудь гостинец: кто банку меда, кто домашнее масло, кто кусок сала, кто кружок замороженного молока. Серафим принес берестяной бурак соленых рыжиков. Больше чем по трехкопеечной монете не найдешь, — проговорил он, ставя бурак на стол. Вы что думаете, у нас на Сахалине кроме рыбы ничего нет? Ничего мне не надо. Да и не довезу я. У меня кроме портфеля ничего с собой нет, — отбивался Василий от гостинцев. Обязан довезти! Людей обижать нельзя. Они тебе от чистого сердца, а ты действительно, как фраер какой… На корабле друзей своих угостишь. Им тоже приятно будет…. Мягкой посадки тебе на Сахалине. Передавай от меня привет острову. Все-таки у тебя тут родня. А матросу везде дело по душе найдется. А вот стали они мне близкими и родными. И эта затерянная в лесах и засыпанная снегами деревня Зуево. Чем она меня к себе манит? И в думах пришло к нему понимание, что это именно то, чего не хватало ему ни в длительных загранплаваниях, ни в бесцельно проводимых бесшабашных днях жизни на суше. Уже дважды объявили о регистрации билетов на Хабаровский рейс, а Василий все сидел в кресле, и думы о новых знакомых этой северной стороны не оставляли его. Лазарева, зав. Скоро сорок. Боже мой, Скоро сорок!.. Как писали мы домой, Что, мол, скоро… Скоро мы их разгромим!.. В самом деле Сорок лет и сорок зим Пролетели. Словно камушки с горы — Быстротечно. Сорок добрых с той поры. Память вечна. Сорок долгих. Седины — Год за годом. Сорок лет идем с войны Всем народом. Я вспахал свое полюшко Взрывами минными. Я засеял его Ожидания зернами. Зеленеет, родимое, Всходами мирными. Расплескалось бескрайнее Чистыми звонами…. Позабыты былые мои Огорчения. Все проходит, уходит, А поле останется. И, быть может, за мною Тропинка протянется, Чтобы мог я надеяться На возвращение. Не хмурь бровей сурово, Не падай духом, друг. Одно святое слово Свело нас в тесный круг. Одно простое слово Спаяло нас навек. Не хмурь бровей сурово, Мой добрый человек. Твою тревогу чуя, Несу сквозь вихри вьюг То слово, Что врачует И поднимает дух. В нем — сила жизни нашей, Опора наша — в нем, С ним тяжкий путь не страшен Под ливнем и огнем. То слово окрыляет И расплавляет лед, И плечи распрямляет, И движет нас вперед. Я в эту злую стужу, В колючий снеговей Несу к тебе, мой друже, Его в груди своей. Да можно ли на свете, Забыв то слово, Жить? Умейте же, умейте Тем словом дорожить! Летела туча вдоль Урала. Летела с севера на юг. Не долетела. А приустав, на поле пала. И все позастила вокруг. С рублем единственным в кармане Я в эту тучу угадал. Мой самолет дремал в тумане. Играйте, самоцветы. И сказывайся, сказ, Про наши радости и беды, Про многотрудные победы, В цехах отлитые у вас. Мне, в сущности, немного надо. Но если надобно стране, Чтобы в печах Тракторограда Гудел огонь, как канонада, — То это надобно и мне. А мгла тем временем редела… Прощай, Урал! Прости, не смог Всего сказать. Такое дело: Та туча в степи полетела, А я — на Дальний мой Восток. По курсу полстраны лежало. Почудилось — сквозь снег и лед — Индустриальная держава Своим дыханьем поддержала На легком взлете самолет. В Селезневке, в маленьком Селеньице, Как ни странно, водятся Не селезни. Там в глубоком ельнике Медведица По ночам валежник ворошит. В Селезневке селезни Не водятся. Подпирает темный лес Околицу. Дядя Федя нынче Не охотится, — У него охоты нынче нет. Дядя Федя гнутый, мятый, Ломаный, В суеверья древние Закованный. А медведи все Пронумерованы, Тридцать девять на его счету. У него винтовка Одноствольная, Нарезная, злая, дальнобойная. Не в пример ему, Самодовольная На стене бревенчатой висит. Дядя Федя говорит по малости Обо всем — о юности, О старости, О своей удачливой удалости… Только о медведях — ни гу-гу. Ну, а где же селезни И утицы? Так ведь можно запросто Запутаться… Или где им заблагорассудится, Выбирают селезни места? Уток бьет. Живет себе Курортником. По субботам, четвергам И вторникам Крутит в клубе тамошнем кино… Говорит — и взглядом в ельник Метится. Где-то там шатается Медведица. И не здесь, а под другим Селеньицем Селезни по озеру плывут…. До чего же твоя Жизнь в лесу хороша! Лег в траву — и следи без тревоги, Как течет-изменяется жизнь мураша На его мурашиной дороге. Сочетай, вычитай, Умножай и дели Все, что слышишь — все шорохи, всплески Разгляди все оттенки дремотной земли, Сосчитай всех пичуг в перелеске. В сотый раз ни о чем Побеседуй с ручьем, Что неслышно осоку колышет. Никому нипочем никаким калачом Не давай заманить себя выше. И не думай — туда. Из укрытья листвы Не заглядывай даже за кроны. Там, где тучи летят, не сносить головы, Там на головы падают громы. Там, над лесом, хрипят, Задыхаясь, ветра И со словом сшибается слово. Каждой молнии высверк, Как росчерк пера. Что тебе до пера золотого? Где сейчас он, Как ловит зверей и рыб — Знают кайры одни Да ели. У Ныврово его Захватил мороз, Да согрели Анивы зори. Он в заливе Терпенья Спокойно снес Все толчки Охотского моря. Никакая беда Его не берет, А печаль он сам Не приемлет. Поворот рулем — И горит Крильон Апельсиновой Позолотой. И о том, где был, Вспоминал не раз На крутой горе Возвращенья. За овинами — Травы тминные. Константиновна — Косы длинные. Пятый год войны, Кружат вороны. Не твои ль сыны Бьются с ворогом? Самых жилистых Пули выстригли. Словно жимолость, Снохи высохли. Константиновна, Что вы плачете? Три малиновки Озадачены. Три красавицы Внучки-зореньки Вот расплачутся, Вот рассорятся. Константиновна, Горе выпейте. Константиновна, Слезы вытрите. Черный снег метет Над покосами. Боль и Русь всегда Были сестрами. Нравится библиотека? Присоединяйтесь к нашим литературным сообществам!

Купить Хмурь Анива

Золотые пески купить Амфетамин

Купить Cocaine Темиртау

Купить Хмурь Анива

Метадон Пятигорск

Ханка, лирика купить через закладки Уссурийск