Купить Герыч Карасук

__________________________

Проверенный магазин!

Гарантии и Отзывы!

__________________________

Наши контакты (Telegram):

НАПИСАТЬ НАШЕМУ ОПЕРАТОРУ ▼

>>>🔥✅(ЖМИ СЮДА)✅🔥<<<

__________________________

ВНИМАНИЕ!

⛔ В телеграм переходить по ссылке что выше! В поиске фейки!

__________________________

ВАЖНО!

⛔ Используйте ВПН, если ссылка не открывается или получите сообщение от оператора о блокировке страницы, то это лечится просто - используйте VPN.

__________________________

ArtOfWar. Снежко Виктор Николаевич. 'Цыганочка с выходом' майора Старыгина

На экране плясали кадры с семинаров. Вчера они официально познакомились с руководителями и друг с другом. Было собрание паратовцев, они решили, кого будут обсуждать сегодня. Сегодня они собрались в каминном зале библиотеки даже раньше срока, здесь действительно горел камин, если сощуриться, можно и не заметить что электрический, на круглом столике разложены были рукописи, видимо Паратов уже наведывался сюда, несколько последних изданий «Сермяжной правды» словно случайно затерялись среди распечаток. Окна библиотеки выходили прямо в парк, он заметил, что почти все залы, где собирались другие семинары, выходят на Любас, шумливую многоголосую магистраль, а им повезло. Пушистые ели тянулись к огню, на одной ещё переливался новогодний дождик, улыбался мягонький со вспоротым животом мишка, и чернела на макушке потускневшая звезда. Что-то выжженное, жёлто-чёрное, угадывалось в её глазах, будущее оказывалось неуловимым и лететь на пламя свечи отказывалось. Мне сказали, сюда можно приходить в любое удобное время. Вот тогда свечи будут к месту. В твоём романе должны быть лилипуты, — толкнул Сториса Бессмертный, — лица нетрадиционной сексуальной ориентации, зожники, феминистки, малые народы России, инвалиды, веганы, спортсмены, полицейские, чиновники. И котики. Обязательно должно быть много котиков. А мы и рады. Хоть так нас прочтут. Ща нас всех разоблачат. Но видимо, все были не прочь познакомиться ещё раз, подобно Сухарю, отмечающему каждую встречу. Рядом сидел узкоглазый то ли бурят, то ли тунгус, который рассказывал о себе, повернувшись не к Паратову, а к Сторису. Божьей росы — ха-ха. Мне вот такая не встретилась. Он подумал о Полине. Встретилась ли ему такая или нет? Как-то он не думал об этом. Он никогда не допивался до потери сознания, да и утром голова скоро проходила, гудение пропадало вместе с первым трамваем. О себе он рассказывал вяло, язык его едва шевелился, взгляд сползал в электрический камин. Здесь даже сгореть не получится , подумалось ему, Гоголя бы сюда, быть может, мы бы второй том «Мёртвых душ» и спасли. Если хотите, прочитайте несколько, на ваш взгляд, самых удачных строк. Роман написан от лица преподавателя начальной военной подготовки, вы не помните, а был такой предмет в школах, являлся обязательным. Оружие разбирали и собирали и не боялись, что какой идиот стрельбу откроет или даже попужать решит. Отчитается сегодня, паразит, потом будет всю неделю бухать, местами подкидывая свои пять копеек, когда будут обсуждать других, толком никого не читая. Что вы тут делаете? К войне готовимся! Николай читал торопливо, слова его рвались, порой он пропускал куски текста, вероятно, которые ему самому не нравились. Он слушал его с грязного кресла, пальцы его невольно двигались, словно он сам на ощупь разбирал и собирал «Макаров». Пацаны вырастали, но войны для них не было, вместо неё захлёбывался словами Бессмертный, пытаясь уместить последние дни Советского Союза в несколько ломких фраз. Конечно, парень, которого застукал препод, тоже стал преподом, пошёл в свою родную школу, а вот предмет его любимый отменили со страной, вырвали даже страницы в классных журналах. Комками жёваной бумаги, оставшейся от военной подготовки, теперь стреляли друг в друга младшие классы. Не каждый у нас такое напишет. Он открыл рот, чтобы возразить, но тот самозванец с экрана начал нести какую-то ахинею, выпячивать себя перед всем семинаром, заглушать и Стукова, и Паратова. Неужели они не общались с живыми участниками семинара? Потом понял, что не общались, и возненавидел себя ещё больше, потому что не смог ничего сделать, чтоб о нём обо мне? Они скомкали обсуждение на экране, но тут уж ничего поделать нельзя было, его история тоже скакнула, оставив удовлетворённое размытое лицо Бессмертного рядом. Задолбался читать. И не совершали в будущем ошибок, которые сыграли роковую роль в истории нашего государства, привели нас к нравственному падению, надолго отвернули от Веры. Они смотрят на меня с высоты своего положения, будто бы светятся в полутёмном зале, обитом бархатом, покрытом звенящей пылью. Наши конкретно объяснят ему, что он неправ. Мнётся, меняет тему, ничего конкретного. А ведь он теперь ближе всех к главному. Чёрте что, мы его поставили в руководители, без моих денег, опыта и влияния он бы в КГБ сейчас полы подтирал. Руководство огромной страной сосредоточено в наших руках и мы не планируем отказываться от власти, наше кольцо теневых лидеров должно сужаться, останутся самые верные. Батюшку зови Кошонина отпевать! Всё намешал наш блогер-отец и политбюро, и олигархов, и себя любимого! Он позёвывал через фразу, сморкался в ладонь, слова его порой было не разобрать. Понятно, что начитан. Но в том, что он пишет, жизни нет. Книжники, фарисеи, давайте выгоним их из храма , он снова хотел что-то сказать о романе, но голос его потух, перед глазами побежали помехи, холод опустился на плечи. Это они показывают отсутствие жизни, зашептали сзади, ему не дадут стипендию, никакой жизни нет. Ему даже стало немного жаль православного блогера, его показали полубезумным, охваченным какой-то своей не раскрытой в фильме идеей. В жизни он был интересней. Целая страна да и имя автора потерялись в памяти. Сторис поднялся с места. Поскольку третье обсуждение не снимали, то в этот раз его и прервать никто не мог. Я сразу же понимаю всю суть, что в итоге он познакомится с врачихой и да будет им счастье. Со второй страницы автор разоблачён, разгадан, а я обманываться рад. Всё, мы кончили? Я бы пошёл чего пожрать. У кого-нибудь есть возражения? Я написал в ответ «Они были триста сорок девятыми», — зашептал Стуков, — завтра зачту. В прошлом году был Гуманистический роман, теперь — Гуманитарный. В следующем году какой-нибудь Гуманоидный напишет. Как из любого парня сделать миллионера, — он помялся а потом прибавил, — Калерия Гриневицкая, к вам специально на разбор Питирим Сарычев приехать обещался. Все зашептались. Сам Сарычев! Не просто модный издатель и редактор, но и меценат, которых сейчас днём с огнём не сыщешь. А «миллионер» и так публикуется, может, Питирим и на их тексты внимание обратит? Про лабутены — это же он подсуетился, — недовольно пробурчал Стуков, — прочитал и ему понравилось, типа. Вот теперь все с ума и сходят по этому Сарычеву, а Питиримка-то своего не упустит, он делец, каких мало. И это только первый день, — сообщил Николай, когда они двинулись пить кофе, — не объяснишь новеньким этим великим писателям, что от них пока проку меньше, чем от запоров. Но что в них уже есть — желание продать себя подороже. Откуда сила в этих бухих, обкуренных, обдолбанных нас? Вот деловой человек к нам приезжает, а как мы его встречаем? Полный бульбулёт. Оказалось, что Тварьковский потерял талоны на питание. Вчера вечером он забухал с местными знакомыми Гудалова, пришёл в себя где-то на краю Гориславля в частном секторе без бумажника, без куртки, пытался остановить бомбилу, улыбался каждому кровавой улыбкой, никто его не брал, из трамвая тоже выгоняли. Лишь к полудню он добрался до Любаса, измотанный, почерневший, готовый продать душу за глоток водяры. Хватает нам одного Акимушки, теперь ещё нахлебник прибавился. Гудалов что, приглядеть за нашей инфантильной учителькой не мог? Слышь, Баба? Вы с Людочкой будете следить, чтоб Тварина наша с голоду не подохла. В столовой было непривычно пусто: кто-то отправился в область, у кого-то ещё не закончились семинары. Он уехал в Называй или нет? Подобедова невозмутимо прошагала к столику, где сидел Герыч и высматривал девочек с других семинаров. Прописи с голыми бабами, — Людочка заметил Сториса, улыбнулся ему, — на шестнадцати листах — десять дев, могу отложить парочку по дружбе. Так мы не курим! Мы лёгким табачком этим баб к себе привлекаем. Заходите, угостим, нам не жалко! Так она забрала, сказала, что занесёт к вечеру. Вот тут-то мы ей и займёмся! Как дела? Кушай, я для тебя рассольник взял. Жи ща в Называе, некому картофаном соблазнять! Сохнет потом задница и пропадает. Вот я придумал две шапки из глазури вверху и внизу. Тесто мягкое, сдобное, сам кулич пышный, кажется, что он под ладошкой дышит. Она живёт на Юлькином этаже? Бормотиной не было на обеде, но Бессмертный сообщил, что в Называй она не поехала, значит, можно её случайно встретить в номере. У меня свет в номере толком загораться не хочет. Включаешь, он моргает, и так со вчерашнего вечера. Сейчас всё равно какая-то лекция, может, сходишь, поглядишь? Это любасовское электричество в напряжении, потому что впервые здесь столько непонятных элементов, заряженных, как те же лампочки. Но если хочешь, сходим, посмотрю. Всё равно жрать уже надоело, только челюсти шевелятся, а вкуса не чувствую. Он что тебе собутыльник? Не мучай котэ! Нам самим не хватает, — не поддержал идею Сухарь, — может, у кого что со вчера осталось? Не хоочет, смотри, как ты его замордовал, даже от нас убегает. Если не отравишься, значит, можно пить. Так после войны, наверно, мамы говорили, иди в повара, всё-таки ближе к еде, не пропадёшь. Вот и мне говорили к деньгам ближе, а я этих денег и в глаза не видела. На практике выслушивала от питерцев, что с карточек списывают не понять за что и обслуживание — ниже среднего. Оформляла, ксерокопировала, улыбалась, потом мне пришлось снова учиться улыбаться естественно. Теперь я пою джаз, занимаюсь фрилансом, надеюсь, ты не Шустов и к словам цепляться не будешь? Юлька, Арина, Сухарь, Стуков, Кулькова, кто ещё живёт на этом этаже? Каждый из них мог преобразить одинаковые номера, но никто этого не делал. Аришину комнату он бы спутал со своей, если бы не женская сумочка на кровати. Чужие слова не пугали его, молчание переносить было тяжелей. Вечером их снова согнали в автобус «Крошка» — драматический театр, играют Высоцкого! Спектакль по его песням. Какой-то там актёр даже вроде как играл с самим Владимиром Семёновичем, и перед спектаклем режиссёр не забыл сто раз об этом упомянуть. Голоскоков оказывается, тоже знал Высоцкого, и его семинар столпился вокруг, мешая остальным зрителям пройти в «Крошку», а мастер увлечённо рассказывал что-то, смачно причмокивая, будто прошлое время обладало приятным, пропавшим давно вкусом. Они слушали песни, в кинотеатре прозвучала лишь одна: он не вернулся из боя. Слова песни перемежались с задумчивым лицом ДжейсонВилла, чтоб даже умственно-отсталым было ясно, что вот ему-то как раз с боя вернуться не суждено, кости его лягут на одном из литературных боёв. Мы крутые, она согласится, она наверняка согласится! Они крадучись пробрались за кулисы, откуда был проход к гримёркам. Охранник сопел у двери, они разделились: Людочка, неслышно, словно плутишка-кот, направился к нему, чтоб отвлечь, если вдруг проснётся, а Сторис за спиной приятеля прошмыгнул в коридор, где за деревянными облупившимися дверями дёргались, повисали в воздухе оборванные речи. Влади плакала. Будут вводить другую актрису. А ей некуда податься. Новых ролей не дают, коллеги издеваются. Высоцкий, что на руках должен носить, первым насмехается, говорит, ты себя в зеркале видела? Сам губернатор сказал, что они — наша надежда. Они, Влади, а не мы, кто десять лет в родной области пашет. Нас вот им покажут да затем и спишут незаметно по профнепригодности. Никто по нам речей не скажет, кому мы сдались. Именно сейчас, Сторису казалось, актёр максимально приблизился к Высоцкому, повторял бессмысленный и беспощадный бунт поэта, размазанный грим не портил картины. Влади виновато улыбнулась им, Людочка махнул рукой и скоро вышел. Но Сторис вряд ли мог его слышать. Они с Полиной были в театре. Давали «Пер Гюнта» по Ибсену. Но он не помнил, как играли актёры, остался в памяти лишь конец спектакля, когда они решили сбежать с финального поклона. Кто в раздевалку? Спросил он, не понимая, зачем вообще они существуют. Почему очередь такая маленькая? Но они целовались, а их толкали, обгоняя, бесноватые зрители, подталкивали в спину, не понимая, что он сейчас готов идти домой без куртки. Он вспомнил тяжёлое, какое-то влажное ощущение посадки, ему на мгновение показалось, что внизу нет никакого города, что самолёт сейчас сядет в пыль, вывалив их в безначалье, где ещё не зародилась любовь, а вместо памяти — метущаяся тоска по не пойми какому времени. Но играет круто, чертовка, я бы ещё раз сходил посмотреть. Автобус ещё не уехал, Бессмертный задерживал водителя, расспрашивая его о жизни и заработках в Гориславле. Увидев их, он лишь отчаянно помахал ладонью — мол, побыстрей. Вы и со Сторисом решили попробовать? Людочка же, улыбаясь, легонько без усилия двинул Мишке в морду под оханье и перешёптывания женской половины автобуса, а через мгновение уже болтал с Подобедовой, будто и не было в его жизни никакого прошлого. Будто его история началась сейчас. Сторис подошёл к Каракозу, но бить человека, у которого из носу и так текла кровь, не смог. Кулак его дёрнулся вместе с автобусом и разжался. Может, у кого есть платок? Ариша передала пачку влажных салфеток, ну и то хлеб. Ладонь скользнула по чёрному изрезанному сиденью. Это шрамы на моей руке. Это я изъездил почём зря всю свою жизнь, теперь, где линии судьбы толком не разберёшь. Сколько ещё кататься, сколько слов возить на себе? Из текстов в Паратовском семинаре остался непрочитанным «Ленингад» Малецкого, автобус лениво двигался под ритмичную, совсем не Высоцкую музыку, скромно, по лепесткам обрывались листики в смартфоне, текла, верней стучала, вламывалась в душу тяжёлая блокадная жизнь. Таня потеряла хлебные карточки, опустевшими глазами ощупывала улицу, гудок сбил её с дороги, прижал к стене. Несколько крошек пирожного вылетело из беззубого рта «Я не буду их подбирать, — бросилось ей в голову, — а вот и не буду». Сторис пометил себе карандашиком: Проверить, ездили ли дети партийных функционеров на зисах в в Ленинграде. Он бы ещё в «Волгу» запихал. Красиво, но неправдоподобно. Вроде как даже достать подводу тогда было трудно, хотя, может, какой супер-пупер чиновник и катался на автомобиле с тёмными стёклами и именно от него пошли нынешние нарушители. А у меня тусклые, мышиные какие-то. Хочешь, скажу страшный секрет? Глаза… У многих здесь в них ещё что-то жило, что-то тлело. Но казалось, холод с каждым днём выстужает и глаза, наполняя их безразличием. Корм, где достать хоть какой-то корм. Мы не разучились ценить прекрасное, но сейчас в наших глазах нет необходимой глубины, чтоб вобрать его в себя. Если на неё смотреть — успокаиваешься, — поведал страшный секрет Мика, тонкие кисти его действительно были схвачены двумя алыми тесёмками, — легче собраться, а то тут глаза разбегаются, волнуешься, не знаешь, на кого смотреть, кого слушать. В холле гостиницы все смотрели на того же Людочку, который видно не отойдя от неудачной поездки в театр муштровал Жизнерадостного, не стесняясь даже парня на ресепшене. Как они посмели! Ужинать пора, у меня и времени, чтоб пожрать не было. У нас машина, когда в Называй ехали, чуть в кювет не соскользнула, выходили, помогали толкать. На встречу опоздали, пришлось вместо завтрака сразу на вопросы отвечать. А оно на голодное брюхо как-то идёт не очень, особенно когда видишь, что понагнали людей случайных, которым литература до фени. Вечером после ужина снова забились в номер, безымянный, безликий, даже его хозяева не были уверены, что живут здесь. Мудрый чечен, — услышал он Каракоза из-под кровати. Наверное, он залез туда, чтобы скрыть припухший нос. Видимо литгузюки придумывали фразочки из слова, которое вытянули из шляпы. Шустов рассказывал про Называй, говорил, что ситуация там революционная, но люди забиты, их нужно отогревать, выводить из спячки, давать надежду. Центральной персоной сегодня оказался Лейзгек — толкователь снов. Он устроился на одной из кроватей, горделивый, пухленький, похожий на бога Кришну в банном халате и брал подношения в виде сигарет, конфеток, поцелуйчиков и пластиковых стаканчиков с вином. Я думаю, ты мне подходишь. Сторис задрожал, маятник прошедшего времени обрушился на него, качнулось воспоминание из голодного детства, когда родители, которым не выплачивали зарплату, отправили его отъедаться в деревню. Так там дюжий малец уверял, что скоро его посадят на комбайн. Дивчина голубыми глазами мечтательно оглядывала мир, тяжёлая коса не давала опустить голову, осоловелые глаза парня постоянно бегали, не в силах удержаться в этой синеве. Так значит, вот она — любовь? Сторис глядел на них, а на экране мелькали чужие сны, бесполезные, полузабытые, которым их владельцы придавали серьёзное значение. Он воспоминал, а герой на экране жил каким-то своим бредом, пережимал, был таким морализатором, каких и в природе не встретишь. Неужели обо мне осталось такое? Не хотелось слышать его отвлечённые, ничего не дающие сюжету фразы. Не припомню. А мы напишем! Часы готов поставить! И значит, проживёшь дольше, — проговорила рассудительная Алтуфьева, — Я не согласна. Был среди них ещё один Пушкин, Феофилакт Давыдович, только узнать о нём что-нибудь вообще было невозможно. Поддельный он или из настоящего пушкинского рода не знал даже Коля Бессмертный. Ходил он в лаптях и длинной рубахе навыпуск, жил в одноместном угловом номере и постоянно бормотал что-то непонятное. Как бы ни так! Ушёл в последний момент он из-под дула врага, спасся чудесным образом, он и теперь ходит по миру, ищет раскаяния за былые грехи. Да и само Александр Сторис Пушкин красиво звучит. Да ещё претензии, не готовлю. Я чё кухарка? И не нанималась ему, как я говорю своим ученикам, если хотите мои дополнительные услуги репетитора, то пятьсот рублей в час. Это что мастер на меня обратит внимание? Или Сарычев и на наш семинар заглянет? Бубновый интерес здесь у кого-то да наметится. А вот на благополучие не надейтесь. У меня есть Герыч! Там и посмотрим, чего стоит этот ваш Маркизушка де Герыч. Сидишь, пока под стол не свалишься, и камрады тебя в номер не унесут, разумеется, чужой к блондиночке-поэточке начинающей. В номерах обклеены чеками обои. Сколько стоит позвать проститутку, сколько — подать вина. И цена семечек, в дорогом отеле обязательно всё должно быть залузгано семечками. Я был в Называе, там и отношение к слову у камрадов какое-то быстрое, произнёс и забыл. Практической пользы от нас не видно, там бы сварщика, токаря да пару-другую врачей, глядишь, оттуда и не уезжали бы. Тебя — крупным планом. Может, тогда уступишь дорогу молодым. После нас всё станет чинно, экраны — в полном порядке, семинаристы вечерами будут погружены исключительно в себя. Даже ржавые пятна от сигарет сами разгладятся и пропадут. Вместо них по смартфону, по экрану, на которых сплетни кружатся вместо зрачков, — Шустов вытянул старый телефончик, поглядел на него с любовью. Солнечный зайчик незрячего глаза, Летов, ты так поёшь? Кто тут вообще есть? А очки-то — плюсовка, по-моему, ноль пять, здесь вот я и без них обхожусь, — хитровато подмигнул Тварьковский, — а они не верят, и обязательно кто-нибудь палится, эх, жаль не девчонки, с ними можно было бы полюбовно всё решить. Кстати, зрение у него тоже упало: уже плюс три, как минимум. Иногда кажется, что и на меня бунтующего смотрят и похохатывают чиновники, ну те, кто ещё не разучился, у кого смех совсем к позвоночнику не прирос. А к стихам надо легко, небрежно относиться. Это случайный промысел. Сегодня ты полетел, крылышки распустил, а завтра уже лежишь тяжёлым кулем, ругая жёнушку, что не купила крылышек по акции. В воскресенье ещё вцепится в свою кровать и уезжать не захочет. Эй, Карра-ссучёныш, узелок-то собрал уже со жратвой? Припухшее сизое лицо его уже не смущало. Про сосисечки. Удалой казак! Шурочка, давай вместе слушать твоего казака! Карасук давился сосиской, боясь, что кто-нибудь её отберёт, удалой казачок пережёвывал новые звуки, которым ещё нужно было соединиться со звуками Шурочки, чтоб из них вышла нобелевка не нобелевка, но вопль оргазма-то уж точно. Верно слух о том, какая это честь нас принимать, долетел и до жарких стран. В моей комнате холодно, с окна, наверное, дует. Тут есть одна, ходит, пуговицы пришивает, могу порекомендовать! Надо жить все двадцать четыре часа в сутки. Потом уж отоспимся и за этот год, и за прошлый, — Бессмертный заварил кофейку, добавил добрую порцию коньяку из недавно початой бутылки. Стуков пустил по кругу бутылочку, не заметив, что коньяка осталось там лишь на донышке. Мой первый опыт был неудачным. Не собрали смсками деньги, а бесплатная наша медицина, — она не нашла слова и лишь щёлкнула языком, округлив тёмные чудесные глаза, — я думаю, интересно узнать, какая очередь на донорское сердце тем, кто жалуется, что здешняя стипушка только через год приходит. Пошли шепотки по номеру: Ты бы отдал своё? Да у меня оно у самого остановится скоро! У тебя и брать нечего, ты бессердечен! А что, тот, кто сердце отдаёт, с чем остаётся? Говорят, свиное сердце прекрасно приживается. Вставят тебе пипиську вместо сердца, всё равно ей думаешь! К обрубку я палочку привяжу и буду по клавиатуре тыкать, а друзей ведь насильно не привяжешь, если им перестал быть интересен. Мне понравилось слово матерская, я не знал, что оно означает. Но больше всех слов составил, парочку даже сам придумал. Маргарита Пална Судакова, умерла год назад, а из нашего класса только я на похоронах и был. В конце одиннадцатого класса я директору компьютер купил, и мы расстались без взаимных претензий. И с теми, с кем в школе дружил, теперь тоже общаюсь не особо. Можем повторить! Этот-то видно замутить с ней хотел, да обломался. Яковлев не унимался, крутил пальцем у виска. Короткая память? На Берлин через Варшаву! Мы вернёмся! Да ему и возвращаться-то было некуда, разве у кого в номере впишется. Акимушка, ты в одном прав, иногда повторить не мешает. Он, сидя на кресле в кинотеатре, тоже ощущал себя раздетым. Сейчас Самолётов обязательно что-то скажет и по его роману. Хлопушина, ты должен её помнить. Она жила этажом ниже его, но комната ничем не отличалась от номера той же Ариши, только покрывало скомканным наростом чернело на кровати. Почему они похожи, когда люди издеваются друг над другом? Его двоюродный брат звал ловить ящерок, заранее дал рубль. Когда-то для него и рубль был ценен. А сейчас? Что такое рубль сейчас? У меня знакомый, он что-то делает с ними для науки… Поймаем, выручку пополам. Они словно каменные бабы засели в пыльной степи, чтобы в нужный момент дёрнуться, накрыть собой метущуюся, скользящую нить. Чуток прижать надо, объяснил брат, а то первую ящерицу он раздавил. Они тогда были в шестом? Он ждал денег всю следующую неделю, брат, видя его, ухмылялся. А я ящерок продал! Ему не было жалко денег, а вот вёрткие живые создания, убитые каким-то горе-исследователем, носились теперь по его памяти. Брат утонул года два назад, пьяный в озере, но он ничего уже не чувствовал, они настолько стали далеки друг от друга, что даже если бы брат вернул те двадцать или сорок рублей, которые задолжал за ящерок, им бы некого было вместе ловить. Сильно его не мучай, я хочу, чтоб его и на мой свет хватило. Он не мог отличить Хлопушиных вдов друг от друга, да и имён их он не знал. Оставалось бурчать рыхлые комплименты, не надеясь, что его вот так просто оставят в покое. Спорим, мы там её не найдём? Тяжеленные губы навалились на него да такие, что не сразу справишься, не оттолкнёшь обязательным выдохом. Находясь на кресле, он чувствовал её губы, тяжёлое дыхание вспарывало его грудную клетку, привычные стоны проступали сквозь пену голоса. Это хищная птица, её клёкот уже раздирал грудь, клюв лишь копошился в мёртвой плоти. Плохо сегодня одежду шьют. Она проникла в его джинсы, хрипнув, отлетела пуговица. Прикосновения, влажные, скользкие, быстрые, торопливые. У неё чёрная помада, теперь будет чёрным живот. Его рука дёрнулась, чтобы погладить голубую прядь в тёмной шапке волос, но опустилась на кровать без сил. Он уже хотел забыться, как тоненькой ниточкой зазвенел лифт, секунды задрожали, поднимаясь по часовой стрелке. Поднялся, хоть это было и нелегко, оттолкнул разомлевшую, готовую к любому электричеству вдовушку, пробубнил что-то неразборчиво. Помада её размазалась по щеке, казалось, кровь, тёмная, густая с каждым словом выходит из лёгких. Он незаметно ощупывал брюки, ему казалось, что на нём сейчас эти же самые джинсы, только деваха из гостиницы уже пришила новую пуговицу. Он сидел на кровати в своём номере, глядел на тающие, распадающиеся контуры уже привычных предметов. Ааа ты не спал? Включить свет. Не дрожит? Мика тонко дышал, часто-часто моргая глазами, обнажая посиневшие рыбьи веки. В такое время ты там уже не найдёшь ничего хорошего. Парацетамол наверняка у них просрочен. Волнующие ещё в воскресенье мякиши вербы уже засохли, но Мика упорно их грыз, то и дело бросая отчаянные взгляды на Сториса. Не уходи. Если бы Юлька жевала эти сухие барашки, он бы накинулся на неё, свежую, весеннюю, с барашками на губах, он бы целовал её распаренное после горячего душа тело. Сейчас бы он сам нарядился в чёртово платье, да только было уже не для кого, — надо будет передать письмо в один из номеров. Надо преодолеть второй провал и избавиться от пустоты. Я посижу с тобой рядом. Он заснул. В уголке рта его притаился крохотный шарик вербы. Нет, он не будет целовать его губы. Поднялся, стараясь не потревожить беспокойный сон Мики, поймал очередную ускользающую минуту и вышел вслед за ускользающим звуком лифта. Может быть, Юлька ещё не спит. На первом этаже непонятно как уместились в одном кресле Самолётов, Бессмертный и Людочка. Они пустили по кругу фляжку Гришки, в которой, казалось, никогда не заканчивалось содержимое. Короче, в каком-то лохматом году и языка нашего никто не поймёт. Десяток выученных фраз и никакого сочувствия, что мы уж восемь часов как без женского внимания. И ещё издевается: желаем вам, мол, приятного полёта. И главное, ведь понимаешь, что блядь, а в руки не даётся. Между собой потом только и можем обосрать. Глядите, пава выступает, зад весь в перьях. Да и я от тебя мало чем отличаюсь. Только реветь, стучать себя в грудь да кончать в состоянии полёта с лианы умеем. И вроде нажрался не сильно. Стареем, Гришка! Мне мыть в коридоре надо! Вроде и Сарычев в этой авантюре участвует. Кесарю — кесарево, а вот что нам? Он дёргался, постоянно оглядывался на них, почему они не идут к лифту, но все остальные двигались неторопливо, Людочка успел даже предложить уборщице свои эксклюзивные прописи. Нужно ходить, а карту жалко. И ведь понимаешь, скотинка, что козыревичи не навсегда, что пройдут, что-то сам отдашь, чем-то отобьёшься, а трясёшься за них, будто за бубенцы свои, пытаешься ход пропустить и остаёшься в итоге один с полными руками хороших карт. Мир кончился, а ты так и сидишь за столом, может ещё старая улыбка не скривилась, не съёжилась. Сидим, радуемся, а те, кто был рядом избавились от карт, у них игры посерьёзнее пошли. Сторис не поехал с приятелями на лифте, он понимал, что Юльку на четвёртом этаже в компании безымянной дегустируемой девицы он вряд ли встретит. Телефон привычно скользнул в ладонь, хочется звонить. Что за память, ни одного номера наизусть не знаю. Крупные холодные мазки покрывали экран в кинотеатре, кисть легко двигалась, а потом неожиданно дёрнулась, и зрители могли увидеть фигуру Полины. Она смотрела на холст и звонок ей явно мешал. Он ощутил на губах пыль, лишь прикоснувшись губами к телефону. Горе всегда на зубах хрустит. Он вдруг увидел Сториса, стоящего под кистью, попытался пошевелить рукой и не смог. Сторис на время покинул его. Теперь вспоминалось, как он нёс Полине двп, так правильно называлась её дощечка. Конечно, показывать такого в кино не будут. Дощечка оказалась метр на полтора, он ухватился за угол, свободная часть выворотилась из рук, меня ветер валяет, кольнула мысль, а потом край рванул его щеку. Это только помада. Чёрная хлопушинская помада. Движения губ, без голосов, иногда бурная жестикуляция. Прочитал, и ничего не осталось. На него уже таращились те, кто сидел рядом, что-то бурчала позади техничка. Сразу бы выигрышно было, Сарычев бы сразу заценил. А тут не факт, что зайдёт. Зачем тогда нас сюда вызывать? И вроде строки-то ползут хорошие, и понимаешь, что таких сроду никто не напишет, но ты уже не чувствуешь от них ни помощи, ни радости. Они воркуют, просят, прочитай ещё, а ты уже ко всем относишься, как к строкам и давишь, давишь их ногтём. Сейчас он раздавит его своей памятью, не убережёт в руках хрупкую судорогу. У меня дела хорошо. Чтоб ему не мешали, отошёл в самый конец коридора, где был спуск в химчистку. Там он нашёл Калечку, она тоже говорила с кем-то, шуршала необязательными словами, потом затихла. С ума можно сойти. Ведь ты и представления не имеешь, как мы живём, о чём думаем. Я тебя придумал, какая ты можешь быть и какой ты хотела бы быть. Сейчас, сейчас он набросится на неё, сорвёт с неё и спесь, и эту нелепую майку с надписью LOVE. Но тут показалось зерно рассвета, и он обмяк, обвалился в кресло без сил. Очередные его сутки кончились. Великий вторник 3. Я вам напишу ссылочку. Бессмертный неторопливо прошёл к столу Паратова, сел рядом с мастером, положа ногу на ногу. Провозгласил он и перекрестился. Разного цвета, вобравшие в себя всю бессмысленность будней. Холосё Хо будем делать! Камрадам не изменяют. На этаже ползал на карачках Сухарь, со стороны казалось, он целовался с кем-то на полу. Как-то в программке всё непонятно написано. Сторис только пожал плечами. Елдаков кадрил Алтуфьеву, обнимал её, шептал, легонько прикусывая шёлковое ушко. У меня со светом-то всё в порядке! Я хочу вернуться, почему меня вечно бросает в прошлое? Он сидел на кровати в своём номере, глядел на тающие, распадающиеся контуры уже привычных предметов — Кошмар, — дрожал мелкой дрожью Мика, зубы его стучали, — мне приснился кошмар. Был конец света. Хотя бы эту неделю. Они поднялись, медленно, неуклюже, мешая друг другу, толкая продавленное кресло. Наверняка это писательское обсуждение. Впрочем, сейчас ни в чём нельзя было быть уверенным. Его должна была ждать девушка с пиджаком, но может, она не пришла, а может, просто его отшила. Не она, так была бы другая.

Купить Герыч Карасук

Купить JWH Лебедянь

Закладка Амфетамина Шымкент

Купить Герыч Карасук

Ингушетия купить закладку Метадон HQ

Макарьев купить закладку MDMA Pills - RED