Купить Дурь Серафимович
Купить Дурь СерафимовичКупить Дурь Серафимович
__________________________________
Купить Дурь Серафимович
__________________________________
📍 Добро Пожаловать в Проверенный шоп.
📍 Отзывы и Гарантии! Работаем с 2021 года.
__________________________________
✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️
✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️
__________________________________
⛔ ВНИМАНИЕ! ⛔
📍 ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!
📍 В Телеграм переходить только по ссылке что выше! В поиске тг фейки!
__________________________________
Купить Дурь Серафимович
Азбука небоскреба Выше крыши Высокий стих Вопрос про небоскребы Фотовыставка видов Сити От идеи до реализации Парки Москвы с высоты птичьего полета. Азбука небоскреба Выше крыши Высокий стих Вопрос про небоскребы Фотовыставка видов Сити Выставка от идеи до реализации Парки Москвы с высоты птичьего полета. Высокий стих. Музей Москва-Сити собирает коллекцию стихотворений о высоте и архитектуре. Хотите внести вклад в нашу поэтическую коллекцию? Присылайте своё произведение на одну из этих тем или поделитесь стихотворением любимого автора. Отправить стих Стихи наших посетителей. Ваше стихотворение. Иосиф Бродский Архитектура Архитектура, мать развалин, завидующая облакам, чей пасмурный кочан разварен, по чьим лугам гуляет то бомбардировщик, то — более неуязвим для взоров — соглядатай общих дел — серафим, лишь ты одна, архитектура, избранница, невеста, перл пространства, чья губа не дура, как Тассо пел, безмерную являя храбрость, которую нам не постичь, оправдываешь местность, адрес, рябой кирпич. Ты, в сущности, то, с чем природа не справилась. Зане она не смеет ожидать приплода от валуна, стараясь прекратить исканья, отделаться от суеты. Но будущее — вещь из камня, и это — ты. Ты — вакуума императрица. Граненностью твоих корост в руке твоей кристалл искрится, идущий в рост стремительнее Эвереста; облекшись в пирамиду, в куб, так точится идеей места на Хронос зуб. Рожденная в воображеньи, которое переживешь, ты — следующее движенье, шаг за чертеж естественности, рослых хижин, преследующих свой чердак, — в ту сторону, откуда слышен один тик-так. Вздыхая о своих пенатах в растительных мотивах, etc. Шум Времени, известно, нечем парировать. Но, в свой черед, нужда его в вещах сильней, чем наоборот: как в обществе или в жилище. Для Времени твой храм, твой хлам родней как собеседник тыщи подобных нам. Что может быть красноречивей, чем неодушевленность? Лишь само небытие, чьей нивой ты мозг пылишь не столько циферблатам, сколько галактике самой, про связь догадываясь и на роль осколка туда просясь. Ты, грубо выражаясь, сыто посматривая на простертых ниц, просеивая нас сквозь сито жил. К бесплотному с абстрактным зависть и их к тебе наоборот, твоя, архитектура, завязь, но также плод. И ежели в ионосфере действительно одни нули, твой проигрыш, по крайней мере, конец земли. Осип Мандельштам В смиренномудрых высотах И нету никакой отрады, И нету горечи в мирах. Во всем однообразный смысл И совершенная свобода: Не воплощает ли природа Гармонию высоких числ? Но выпал снег — и нагота Деревьев траурною стала; Напрасно вечером зияла Небес златая пустота; И белый, черный, золотой — Печальнейшее из созвучий — Отозвалося неминучей И окончательной зимой. И ты готовься совершить прыжок. И блещут — нестерпимо ярки — Из цельной глыбы хрусталя Зубцы, готические арки И безграничные поля, Где под июльскими лучами Из гротов тающего льда Грохочет мутными струями Бледно-лазурная вода. А там вдали, как великаны, Утесы Шрекгорна встают И одеваются в туманы, И небо приступом берут. И с чудной грацией повисли, Янтарной дымкой обвиты, Полувоздушные хребты, Как недосказанные мысли, Как золотистые цветы. На вековом таймырском льду, Который тает раз в столетье, Я надпись милую найду: Здесь побывали Света, Петя. Там, где пехота не пройдет, Не проберутся и танкисты, До тех высот, До тех широт Дойдут товарищи туристы! Александр Блок Свирель запела на мосту И ангел поднял в высоту Звезду зеленую одну, И стало дивно на мосту Смотреть в такую глубину, В такую высоту. Свирель поет: взошла звезда, Пастух, гони стада… И под мостом поет вода: Смотри, какие быстрины, Оставь заботы навсегда, Такой прозрачной глубины Не видел никогда… Такой глубокой тишины Не слышал никогда… Смотри, какие быстрины, Когда ты видел эти сны?.. Качнув две лопасти свои, Как чудище морское в воду, Скользнул в воздушные струи. Его винты поют, как струны… Смотри: недрогнувший пилот К слепому солнцу над трибуной Стремит свой винтовой полет… Уж в вышине недостижимой Сияет двигателя медь… Там, еле слышный и незримый, Пропеллер продолжает петь… Потом — напрасно ищет око: На небе не найдешь следа: В бинокле, вскинутом высоко, Лишь воздух — ясный, как вода… А здесь, в колеблющемся зное, В курящейся над лугом мгле, Ангары, люди, все земное — Как бы придавлено к земле… Но снова в золотом тумане Как будто неземной аккорд… Он близок, миг рукоплесканий И жалкий мировой рекорд! Все ниже спуск винтообразный, Все круче лопастей извив, И вдруг… нелепый, безобразный В однообразьи перерыв… И зверь с умолкшими винтами Повис пугающим углом… Ищи отцветшими глазами Опоры в воздухе… пустом! Уж поздно: на траве равнины Крыла измятая дуга… В сплетеньи проволок машины Рука — мертвее рычага… Зачем ты в небе был, отважный, В свой первый и последний раз? Чтоб львице светской и продажной Поднять к тебе фиалки глаз? Или восторг самозабвенья Губительный изведал ты, Безумно возалкал паденья И сам остановил винты? Иль отравил твой мозг несчастный Грядущих войн ужасный вид: Ночной летун, во мгле ненастной Земле несущий динамит? Иосиф Бродский Ночной полет В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч и на звезды глядел, и в кармане моем заблудившийся ключ все звенел не у дел, и по сетке скакал надо мной виноград, акробат от тоски; был далек от меня мой родной Ленинград, и все ближе — пески. Бессеребряной сталью мерцало крыло, приближаясь к луне, и чучмека в папахе рвало, и текло это под ноги мне. Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи. Над одною шестой в небо ввинчивал с грохотом нимбы свои двухголовый святой. Я бежал от судьбы, из-под низких небес, от распластанных дней, из квартир, где я умер и где я воскрес из чужих простыней; от сжимавших рассудок махровым венцом откровений, от рук, припадал я к которым и выпал лицом из которых на Юг. Счастье этой земли, что взаправду кругла, что зрачок не берет из угла, куда загнан, свободы угла, но и наоборот: что в кошачьем мешке у пространства хитро прогрызаешь дыру, чтобы слез европейских сушить серебро на азийском ветру. Что на свете — верней, на огромной вельми, на одной из шести — что мне делать еще, как не хлопать дверьми да ключами трясти! Ибо вправду честней, чем делить наш ничей круглый мир на двоих, променять всю безрадостность дней и ночей на безадресность их. Дуй же в крылья мои не за совесть и страх, но за совесть и стыд. Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах или Бог пощадит — все едино, как сбившийся в строчку петит смертной памяти для: мегалополис туч гражданина ль почтит, отщепенца ль — земля. Но услышишь, когда не найдешь меня ты днем при свете огня, как в Быково на старте грохочут винты: это — помнят меня зеркала всех радаров, прожекторов, лик мой хранящих внутри; и — внехрамовый хор — из динамиков крик грянет медью: Смотри! Там летит человек! Он таращится вниз и сжимает в руке виноградную кисть, словно бог Дионис. Шарль Бодлер Альбатрос — Когда в морском пути тоска грызет матросов, Они, досужий час желая скоротать, Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов, Которые суда так любят провожать. И вот, когда царя любимого лазури На палубе кладут, он снежных два крыла, Умевших так легко парить навстречу бури, Застенчиво влачит, как два больших весла. Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает! Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон! Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает, Тот веселит толпу, хромая, как и он. Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья Летаешь в облаках, средь молний и громов, Но исполинские тебе мешают крылья Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов. Эллада, в свой последний день, с укором Тайник сокрыла от других веков. Умей искать; умей упорным взором Глядеть во тьму; расслышь чуть слышный зов! Алмазы звезд горят над темным бором, Льет ключ бессонный струи жемчугов. Пройди сквозь мрак, соблазны все минуя, Единую бессмертную взыскуя, Рабом склоняйся пред своей мечтой, И, вдруг сожжен незримым поцелуем, Нежданной радостью, без слов, волнуем, Увидишь ты дорогу пред собой. Сколько образов, скованных жизнью мгновенной, Пред очами проводят они. Кто-то светлый там молится, молит кого-то, Преклоняется, падает ниц. И горящих небесных икон позолота Оттеняет видения лиц. Это храм, из воздушности светом сплетенный, В нем кадильницы молча горят. И стоят богомольцы толпой преклоненной, Вырастает их призрачный ряд. И одни возникают, другие уходят, Прошептавши молитву свою. И ушедшие — в мире, незримые, бродят, Созидая покров бытию. Из воздушного храма уносят далеко Золотую возможность дождей, Безотчетную веру живого потока, И молитвенность кротких страстей. А горячее Солнце, воззвавши их к жизни, Наклонилось к последней черте, И уходит к своей запредельной отчизне, В беспредельной своей красоте. И блаженному сладко отдавшись бессилью, Засмотрелось, как вечер красив, И как будто обрызгало светлою пылью Желтизну созревающих нив. Федор Сологуб Баллада о высоком доме Дух строителя немеет, Обессиленный в подвале. Выше ветер чище веет, Выше лучше видны дали, Выше ближе к небесам. Воплощенье верной чести, Возводи строенье выше На высоком, гордом месте, От фундамента до крыши Все открытое ветрам. Пыль подвалов любят мыши, Высота нужна орлам. Лист, ногою смятый, тлеет На песке, томясь в печали. Крот на свет взглянуть не смеет, Звезды не ему мерцали. Ты всходи по ступеням, Слушай радостные вести, Притаившись в каждой нише, И к ликующей невесте Приникай все ближе, тише, Равнодушный к голосам Петуха, коня и мыши. Высота нужна орлам. Сердце к солнцу тяготеет, Шумы жизни замолчали Там, где небо пламенеет, Туч расторгнувши вуали. Посмотри в долину,— там Флюгер маленький из жести, К стенкам клеятся афиши, Злость припуталася к лести, Люди серые, как мыши, Что-то тащат по дворам. Восходи же выше, выше, Высота нужна орлам. Послание Поднимай, строитель, крыши Выше, выше к облакам. Пусть снуют во мраке мыши, Высота нужна орлам. Он потонул в тумане, Исчез в его струе, Став крестиком на ткани И меткой на белье. Под ним ночные бары, Чужие города, Казармы, кочегары, Вокзалы, поезда. Всем корпусом на тучу Ложится тень крыла. Блуждают, сбившись в кучу, Небесные тела. И страшным, страшным креном К другим каким-нибудь Неведомым вселенным Повернут Млечный путь. В пространствах беспредельных Горят материки. В подвалах и котельных Не спят истопники. Кому-нибудь не спится В прекрасном далеке На крытом черепицей Старинном чердаке. Он смотрит на планету, Как будто небосвод Относится к предмету Его ночных забот. Не спи, не спи, работай, Не прерывай труда, Не спи, борись с дремотой, Как летчик, как звезда. Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты вечности заложник У времени в плену. Как в первый раз я на нее, На Родину, глядела. Я знала: это все мое — Душа моя и тело. Белым камнем тот день отмечу, Когда я о победе пела, Когда я победе навстречу, Обгоняя солнце, летела. И весеннего аэродрома Шелестит под ногой трава. Дома, дома — ужели дома! Как все ново и как знакомо, И такая в сердце истома, Сладко кружится голова… В свежем грохоте майского грома — Победительница Москва! Владимир Маяковский Небоскреб в разрезе Возьми разбольшущий дом в Нью-Йорке, взгляни насквозь на зданье на то. Увидишь — старейшие норки да каморки — совсем дооктябрьский Елец аль Конотоп. Первый — ювелиры, караул бессменный, замок зацепился ставням о бровь. В сером герои кино, полисмены, лягут собаками за чужое добро. Третий — спят бюро-конторы. Ест промокашки рабий пот. Чтоб мир не забыл, хозяин который, на вывесках золотом «Вильям Шпрот». Подсчитав приданные сорочки, мисс перезрелая в мечте о женихах. Вздымая грудью ажурные строчки, почесывает пышных подмышек меха. Над очагом домашним высясь, силы сберегши спортом смолоду, сэр своей законной миссис, узнав об измене, кровавит морду. Пара легла. Счастливей, чем Ева с Адамом были. Читают в «Таймсе» отдел реклам: «Продажа в рассрочку автомобилей». Акционеры сидят увлечены, делят миллиарды, жадны и озабочены. Прибыль треста «изготовленье ветчины из лучшей дохлой чикагской собачины». У спальни опереточной дивы. В скважину замочную, сосредоточив прыть, чтоб Кулидж дал развод, детективы мужа должны в кровати накрыть. Свободный художник, рисующий задочки, дремлет в девяностом, думает одно: как бы ухажнуть за хозяйской дочкой — да так, чтоб хозяину всучить полотно. А с крыши стаял скатертный снег. Лишь ест в ресторанной выси большие крохи уборщик негр, а маленькие крошки — крысы. Я смотрю, и злость меня берет на укрывшихся за каменный фасад. Я стремился за верст вперед, а приехал на 7 лет назад. Даниил Андреев Полет Поднявшись с гулом, свистом, воем, Пугая галок, как дракон, К волнистым облачным сувоям Помчалась груда в десять тонн. Ревут турбины в спешке дикой, Чтобы не ухнуть в пустоту, Чтобы дюралевой, безликой Не пасть громаде в пропасть ту. А в пропасти, забывши прятки, Футбол, лапту, учебник, класс, Следят за чудищем десятки Восторженных ребячьих глаз. Вот шпарит ловко! И завтра не одна головка Уйдет в долбежку теорем. Не так! И даже птицы Мечту не удовлетворят: Ее томит, ей страстно снится Другая форма и наряд. Таким не стать мне в жизни этой, Но предуказан путь к тому, Чтоб превратиться в плоть из света, Стремглав летящую сквозь тьму. Прозрачными, как слой тумана, Прекрасными, как сноп лучей, Купаться в струях океана Воздушных токов и ключей. Со стихиалями бездонных Небесных вод — играть вдогон, Чтоб были дивно просветлённы Движенья, голос, смех и звон; С веселой ратью Ирудраны, Зигзагом небо осветя, Лить дождь на жаждущие страны, Все осязая, как дитя; И, как дитя на сенокосах С разбега прыгает в копну, Скользить по облачным откосам В бесплотно-синюю волну. Грядущее, от изобилья Своих даров, мне знанье шлет, Что есть уже такие крылья И будет вот такой полет. В высь стреляют бриллиантом Там церквей кресты. Там кутил когда-то франтом С ней в трахтире ты. Черные, густые клубы К вольным небесам Фабрик каменные трубы Изрыгают там. Там несется издалека, Как в былые дни — «Распрямись ты, рожь высока, Тайну сохрани». Вольный ветр гудит с востока. Ты и нем, и глух. Изумрудом плещут в око Злые горсти мух. Живу, как лечу, — высоко-высоко. Пусть небу смешно, но отныне ни дня не будет оно краснеть за меня… Что может быть лучше — собрать облака и выкрутить тучу над жаром песка! Свежо и громадно поспорить с зарей! Ворочать громами над черной землей. Раскидистым молниям душу открыть, над миром, над морем раздольно парить! Я зла не имею. Я сердцу не лгу. Живу, как умею. Живу, как могу. Живу, как лечу. Умру, как споткнусь. Земле прокричу: «Я ливнем вернусь! Эдуард Асадов Высота Под горкой в тенистой сырой лощине, От сонной речушки наискосок, Словно бы с шишкинской взят картины, Бормочет листвой небольшой лесок. Звенит бочажок под завесой мглистой, И, в струи его с высоты глядясь, Клены стоят, по-мужски плечисты, Победно красою своей гордясь! А жизнь им и вправду, видать, неплоха: Подружек веселых полна лощина… Лапу направо протянешь — ольха, Налево протянешь ладонь — осина. Любую только возьми за плечо. И ни обид, ни вопросов спорных. Нежно зашепчет, кивнет горячо И тихо прильнет головой покорной. А наверху, над речным обрывом, Нацелясь в солнечный небосвод, Береза-словно летит вперед, Молодо, радостно и красиво… Пусть больше тут сухости и жары, Пусть щеки январская стужа лижет, Но здесь полыхают рассветов костры, Тут дали видней и слышней миры, Здесь мысли крылатей и счастье ближе. С достойным, кто станет навечно рядом, Разделит и жизнь она и мечту. А вниз не сманить ее хитрым взглядом, К ней только наверх подыматься надо, Туда, на светлую высоту! Саша Черный Полет Если б, если б Я был резвым соловьем Или даже воробьем, Не сидел бы в скучном кресле, Сунул я б в карман пшено, Крылья — врозь и за окно! Выше, выше Полечу я, трепеща И от радости пища, Всех котов спугну на крыше. На лету словлю жука, Проглочу — и в облака. Зорко, зорко Я б на наш квартал взглянул: Наш отель, как детский стул, Люди — мыши, площадь — корка, А хозяйка у окна Меньше пробки от вина. Ладно, ладно! Сброшу вниз я башмачки,— Пусть-ка хлопнут об очки Англичанку у парадной… Почему ее бульдог Лег вчера на наш порог? Стыдно, стыдно… Разве птица — крокодил? Я не сброшу, пошутил, Потому что мне обидно, Потому что каждый раз Он с меня не сводит глаз. Тише, тише… Опускаюсь вниз к крыльцу, Ветвь задела по лицу, Мама в страхе жмется к нише. Вниз погляжу ли, в пропасть, — там в теснине Слепой туман клубится: столько мы Об аде знаем; обращаю взор Вверх — облачной текучей пеленою Закрыто небо; застит кругозор Туман, он подо мной и надо мною; Вот что я знаю о себе самом, Когда, ничтожный карлик, попираю Седые скалы; все, что я кругом С вершины этой взглядом озираю, — Туман и камень… Такова сама Мысль человека, власть его ума! Стихотворения наших посетителей. Вы можете прислать свое стихотворение, мы его обязательно прочитаем. На высоте в музее этом Мне захотелось стать поэтом Но не умею я стихи Так и останусь программистом Хихихи. Данила Расахдус. Ведущий программист в Welps. Я небоскреб! Я Гулливер! Мне нравится мое парение, На мир смотрю с небесных сфер, Как зодчих высшее творение Ирина Хоменко. Хранитель Музея Москва-Сити. Из заметок туриста О, древне-современный дивный Рим, Своим великолепием отрави: Камнями охраняемых руин, Журчащею водою Де Треви; Волчицею, кормящей близнецов, Капеллой, что покажет Ватикан, Толпою статуй императоров-отцов, И Колизеем точно каменный стакан, И Аппиевой античною тропой, Построенной ещё во время оно, И стройной колоннадой Пантеона, И пёстрой темпераментной толпой. Туриста дело — повнимательней глазей И слушай, что тебе вещает гид Теперь осмотрим древний Колизей — Он в плане после древних пирамид. Седая древность, ты пропитана насквозь Сюжетом вековых перипетий И голосами, в коих боль и злость, Диктаторов, смутьянов и витий Указка в травертин тактично ткнёт — И вдруг откроется тысячелетий пласт: И еле видно чья-то тень мелькнёт, Возникнув из исчезнувших пространств; Там на арене след остался чей? Каких на бой назначили рабов? Мы слышим звук скрестившихся мечей, Песок намок от крови и бордов; Оков тяжелых монотонный лязг, Голодный рев некормленых тигриц, Арена, превратившаяся в грязь, И гладиатор, падающий ниц. А публика диктует свой каприз — Равны в сей миг патриций и плебей: Смерть предрекают жестом пальца вниз И сладострастным возгласом «Убей! Сегодня воздух над ареной тих, И Колизей спокойно-величав. Ялымова Евгения Борисовна. Преподаватель русского как иностранного. Высот красивая пора - Архитектура рвётся вверх! Парит душа Творцов рука Ждёт в многогранности успех. Возводят ввысь дома, людей, А в окнах город отражают. В них сотни судеб и идей Воображенье поражают. Я завис на высоте, На двадцатом этаже. Света нет, пугает мгла - Ведь вокруг меня толпа. А я маску не надел, Когда в лифт вскочить успел. Знал бы я, что архитектор Спроектировал спуск сверху, И на лифте, и пешком, По ступенькам, с ветерком, Я бы шёл, глазея в окна С высоты большого дома На его архитектуру По пути в прокуратуру. Рыжков Сергей. В природе все относительно. Если под ногами пустота - Ощущения омерзительные. Но если я вижу красивую плитку На полу творения Бориса Тхора, Я спокойно вручаю свою визитку С логотипом красивой архитектуры. Ветер в бетоне запутался, Тучи цепляют за шпиль. В небо он словно укутался, И твердо на грунте стоит. Анашкина Галина. Запутался ветер в московских высотках, Бетонные ветки он треплет неловко, Аргоновым стеклам он строит гримасы И думает, сколько на грунт давит массы. Анашкина Ирина. Тысячи тонн бетона и стали Одежду стеклянную как-то достали И устремились они в высоту, Являя народу свою красоту! Что это такое, скажите, друзья! Четыре строки, ограничен тут я. Архитектор лишь знает и его карандаш, На какой высоте будет верхний этаж! Гальский Дмитрий. IT specialist. Грунт взрыт, распахан, искрежен. Бетон залит и ждет металла ость. Так ввысь растет махина из бетона, Способная достать до самых звезд! Коротков Владимир. Башня Федерация Голубоглазая статная дама, Глядишь ты на мир свысока. Поэты стихи слагают, Когда вдруг увидят тебя. Вокруг тебя дамы другие, Но есть им куда подрасти. Стоишь ты, красавица наша, Стоишь ты у туч на пути. А ветры тебя обдувают, И дождик помоет слегка, А солнечный лучик, играя, Напишет «Люблю я тебя! Не построить небоскрёб без бетона. Не будут окна греть без аргона. Сильный ветер и слабый грунт не помеха. Не учтёт архитектор всё это и не будет успеха. Демушкин Артём. Новосёлы И ангелы бросали апельсины На новенькие наши этажи. И резали проспекты, как ножи, Колхозную ухабистую глину. И слышно было с самых дальних звезд Сумятицу ремонта, чей-то пёс Надрывно выл, судачили соседи. А дети поселились во дворе. И двор был смехом, кажется, согрет. И сбывшимся прогнозом - на две трети. Вселенная светлела в глубину Намытых окон, - солнце и луну Развешивая каждому в квартиру. Там счастье поселилось заодно. Во все времена ты манила людей, Путь наверх не всем открывала. Высота над землей, как и смелость идей, Сильных духом всегда привлекала. В мире живем, в котором привлечь Внимание женщин непросто, Но задача эта всегда по плечу Мужчинам высокого роста. В будние дни в мирской суете Бредёшь ты раздумьями полный, Вспоминаешь, когда был ты на высоте, Своего труда результатом довольный. А вот смотреть с высоты и гордиться собой - Весьма опасное дело, Жизнь найдёт способ подшутить над тобой, От гордыни избавляйся ты смело. Туман густеет над Москвой. Там мы с тобой. Тут мы с тобой. Пропой красавица со мной. Застелем солнце пеленой Такой простой. Совсем простой. Такой густой Почти водой. Путь запасной. Пусть запасной. Но стук колёс совсем чужой. Он очень строгий, злой такой. Как часовой. По мостовой. Стой дорогой! Где пропускной? И я пугаюсь… Сам не свой. Но запах твой. Такой родной. И я усну. Возьми, укрой…. Стениэл Миро. Небоскребы Рук людских творение, Устремились в небеса Мысли воплощение. Все сверкают и сияют, И лучами светятся, Норовят, как гор вершины, С облаками встретиться. Организаторы проекта оставляют за собой право не публиковать произведения оскорбительного содержания, с нецензурной лексикой или не соответсвующие политике Музея.
Купить билеты на спектакль 'Дурь'
Купить Дурь Серафимович
Атбасар Купить закладку Амфетамин
Купить Дурь Серафимович
Купить Дурь Серафимович
Сайт купить кокаин Шэньчжэнь Китай
Купить Дурь Серафимович
Купить бошки в Каменск-Уральский
Михаил Лебедев
Купить Дурь Серафимович
Купить Дурь Серафимович
Назарет Израиль где купить Кокс
Купить билеты на спектакль 'Дурь'
Земляной Вал, д. В сезоне года в театре Содружество актеров Таганки города Москвы покажут спектакль 'Дурь' о том, как можно запросто потерять дни, недели, месяцы и годы не имея определенного плана на жизнь. Спектакль 'Дурь' по мотивам Н. Некрасова 'Осенняя скука', поставленный режиссером Алексеем Кирющенко, идет на сцене театра уже несколько лет и пользуется особой популярностью и любовью зрителей. Несмотря на название, данное классиком, в этой пьесе нет места скуке - она представляет собой зажигательную комедию. Режиссер наполнил ее песнями, танцами, шутками, буффонадой. Музыкальное оформление спектакля построено на основе старинных городских романсов и русских народных песен. Режиссер Алексей Кирющенко обладает редким комедийным дарованием. Критик Ирина Алпатова в своей недавней статье о его творчестве в газете 'Культура' написала, что Алексей Кирющенко ставит самые смешные спектакли в Москве. Главную роль помещика Ласукова исполняет известный артист Михаил Лебедев, уже не один десяток лет блистающий как на сцене старого Театра на Таганке, так и вновь образованного 'Содружества'. В течение всего спектакля Михаил Лебедев практически ни на минуту не уходит со сцены, и ни на минуту в зрительном зале не смолкает смех. Исполнители других ролей играют также с необычайным подъемом, легко и задиристо. Художественное оформление выполнено Олегом Степченко. В основе сюжета спектакля 'Дурь' - очень простая на первый взгляд история. Помещик и его челядь прилегли после обеда поспать и проснулись аж в девять часов вечера. И действительно, что делать? За окном - стужа, темень непроглядная. До ближайшей усадьбы - несколько верст. Впереди долгая зимняя ночь, а уснуть уже не получается. И барин начинает дурить, чудить, пытаясь хоть как-то развлечься. В ход идут любые фантазии: пляски, хороводы, цыганские песни, стрельба из ружья, взаимные перебранки. Под стать барину и слуги. Они такие же полусонные, инертные, томящиеся от безделья. В ходе спектакля зритель начинает понимать, что перед ним не просто красочный калейдоскоп скоморошества, плясок, музыкальных номеров. Спектакль выстроен по принципу контраста - в разгар веселья он призывает задуматься о достаточно серьезных вещах. Ведь не один барин Ласуков, а вот уже не одно поколение русских людей мучительно пытается найти ответ на вопросы: 'что делать? Художник-постановщик Олег Степченко. Хормейстер Дмитрий Даньков. Хореограф Сергей Торгашов. Музыкальный руководитель Виталий Кристал. Композитор-оранжировщик Андрей Кирющенко. Помощник режиссера Надежда Бондарь.
Купить Дурь Серафимович
Купить Кокс Подгорица Черногория