Купить Анашу Рыльск

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Подарки любителям природы

Купить Анашу Рыльск

Трип-репорты АМФА Димитровград

Я хочу доживать в старости, редактируя «Огонек», который будет печатать прекрасную информацию, который будет печатать веселые картинки Значит ли это просто коллегиальные какие-то чувства или вы заботитесь о своем имидже быть доступным человеком? Но мне кажется, не знаю, согласны ли вы со мной, что вы стали по-настоящему знаменитым именно после того, как вы стали главным редактором? Но это была «другая» знаменитость. До сих пор мы живем как в каких-то кастрюлях с закрытыми крышками, которые иногда открываются и начинается размахивание флагами, крики, а настоящего культурного общения нет. Поэтому вы, конечно, правы, сейчас я известен, потому что занялся чем-то, что достало сразу всех. Я отказывался. Меня уговаривали. В конце концов я спросил у Лигачева, который по своей обязанности второго секретаря ЦК представлял в секретариат кадровые предложения: «Почему вы обратились ко мне? Я сказал: «Вы хорошо знаете, с чем я борюсь. Есть Уголовный кодекс, есть Конституция, а я член партии. Если я что-то сделаю не так, накажите меня по партийной линии, судите меня судом. Но я не хочу, чтобы мне звонил кто-то до выхода материала и говорил: это нельзя печатать. Если вы мне верите, давайте». И пока это было так. Есть, конечно, цензура, она звонит. Все есть. Но в основном я делаю журнал, опираясь только на редколлегию, на людей, на авторов. Это главное, что, может быть, отличает меня от многих. У каждого нормального человека должны быть враги и друзья. Стало определенно. Я очень не любил вот это наше писательское болото, где ты плаваешь и у тебя ни друзей, ни врагов. Москва — город, где я впервые встретился с определенностью. С врагами, но и с друзьями. Я то получаю письма: «Мы тебя убьем», то вдруг приходят афганские ветераны и говорят: «Мы выставим охрану». Я так устаю. И конечно, мне снятся страшные сны. Я купил себе баллончик с нервно-паралитическим газом где-то за границей. Я плохо представляю вообще, как я могу в человека пшикнуть, выстрелить. Мне говорили: «Заведи себе палку-нож». Я не умею этого, это не мое. То есть, наверное, если меня кто-то будет бить, я буду отбиваться. Но я не тот человек, который ударит первым Понимаете, я боюсь атмосферы, в которой человека, с кем ты не согласен, призывают убить. Мы получаем шестьсот, а иногда и восемьсот писем в неделю. И в основном это письма, где пишут, какие мы молодцы. Однажды я набрался нахальства, позвонил в ЦК и сказал: «Весь народ за нас. Восемьсот писем в неделю — за нас». Мне сказали: «Да мы получаем тысячу писем в день, в которых тебя требуют снять с работы и немедленно наказать. Просто все, кто за тебя, пишут тебе, а кто против — пишет нам». Это потрясающий феномен советской старой системы. Если кто-то не согласен со мною, он никогда не напишет мне: «Зачем ты это сделал, давай поспорим». Он пишет секретарю ЦК с требованием посадить меня в тюрьму. Это ужасно. И я вздрагивал, когда серьезные люди, писатели, ну, допустим там, Белов, Распутин, кто-то еще, не согласные со мной, писали не мне, а в газету «Правда» с требованием меня наказать. Когда меня называют в числе разрушителей, когда мне говорят, что «Огонек» печатает какие-то грустные истории и люди от этого начинают ни во что не верить, я говорю: люди не верят не потому, что я недостаточно светел, а потому, что колбасы нет. А я не соловей, я сторожевая собака. У меня своя функция: я гавкаю и хочу, чтобы вор не пролез на самый верх. Вот и все. Я так понимаю, что, если человек является членом партии, значит, он должен верить в какие-то цели этой партии, в данном случае — в идею коммунизма. Вы в это верите? Я верю в то, что где-то там есть общество, где все будут сидеть и никто ничего не будет делать. Но я все время боюсь, что я не доживу до этого. Коммунистическая партия сегодня — это двадцать миллионов человек. Я совершенно убежден, что это, как минимум, три или четыре совершенно разные партии. Мы привыкли считать эту партию союзом единомышленников, которые построились в затылок и идут Но наше общество сегодня уже имеет очень плюралистические позиции. Но у меня есть свой комплекс представлений о том, что это такое. Все время коммунизм был какой-то историей, устремленной в послезавтрашний день. Моя бабушка жила очень тяжело, она была крестьянкой, Агриппина Васильевна, рылась в земле и говорила: «Ну, ничего. Вот твои родители еще помучатся, но ты-то уж будешь жить прекрасно». Мои родители говорили, что да, мне будет трудно, зато мои дети И вдруг я подумал: мы создали страну, главным смыслом жизни граждан которой является построение будущего. Смысл перестройки, может быть, как раз в том, что уже сегодня можно пожить. Поэтому в мою идею коммунизма входит идея сегодняшнего социализма. Мне стыдно перед моими детьми, я хочу им сказать: «Ребята, видите, что-то есть у нас и теперь». Скажите, пожалуйста, там те люди, о которых мы говорили, они вообще-то верят в идею коммунизма? Когда я пришел, одно из первых моих мечтаний было взять интервью у руководителей страны. Я разговаривал об этом с разными руководителями. Я несколько раз об этом разговаривал с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Я говорил: «Почему вы не хотите рассказать о том, где вы покупаете картошку? Как вы завтракаете, как вы выходите, как вы живете, как вы проводите лето? Вы должны быть понятны народу». Он сказал: «Я не могу. Я не привык к этому». Меня очень отругал в свое время Михаил Сергеевич, сказал, что это миф, будто он, Лигачев, другие члены ЦК имеют какие-то разные взгляды. Они единомышленники. Но в деталях-то вы можете быть разными? Один из вас любит Гумилева, другой любит петь частушки, третий вообще любит джаз, а четвертый вообще этого видеть не может. Вот главное. У каждого был свой имидж, наверное, от этого общая сумма становилась сильнее. Постоянство контакта руководителя со своим народом необходимо. Мы в «Огоньке» пишем о том, как в Ленинграде создана столовая, где кормят нищих старух и стариков. Секретарь Ленинградского обкома должен был бы туда прийти в первый же день и сказать: «Извините, старики и старухи. Я руководитель этого города. У меня ничего не получается. Но я сделаю все, чтобы вы могли жить как люди». Тогда старики и старухи будут за него голосовать. Чем лучше становится журнал, тем выше нужен уровень. Но мне уговорить хорошего журналиста работать за гроши очень трудно. Потому что он в принципе за советскую власть, но хочет, чтобы она ему платила хоть немножко денег. А денег нам дают столько же, сколько давали, когда журнал не покупал никто. Я прошу перевести меня на хозрасчет. Я пишу письма Михаилу Сергеевичу, в политбюро, вообще всем: «Отпустите меня, отрежьте эту пуповину, если я начну делать что-то вредное, вы меня накажете. Я ж тут вот, я во дворе у вас бегаю. Разрешите мне платить налоги, но зато и самому определять заработную плату своим сотрудникам. Я себе куплю хороших авторов». Я сегодня не могу делать то, что хочу. Но, с другой стороны, мы все время делаем что-то, что нельзя. Вот мы создали видеокооператив в редакции. Начали делать видеофильмы. Немедленно вышло постановление Совета министров о запрещении видеодеятельности. Тогда мы заключили контракт с Комитетом по кинематографии с Союзом кинематографистов и все сделали при них — это, оказывается, можно. Всю жизнь я думаю о том, как бы мне обмануть советскую власть для того, чтоб сделать ей что-то хорошее. Честно сделать — нельзя. Хорошо, будем делать, как умеем. И лишь благодаря такому подходу у нас сегодня в редакции есть много такого, о чем и мечтать не смеют в других редакциях. У нас уже есть четыре компьютера! У нас есть телефакс! У нас есть свой собственный ксерокс! И все это в условиях, когда этого делать нельзя. Если бы это делать было можно, мы бы стали большой фирмой. Я очень хочу, чтоб советская власть относилась с большим доверием к каждому из нас, а мы все сделаем. На выборах партийного бюро я был единственным, кто на тайном голосовании ни одного голоса против не получил. Или они ко мне не относятся серьезно, или нет оппозиции. Но с другой стороны, конечно, есть. Но я не пробую ее подавлять. Наверное, они где-то там внутри собираются. Ну и пусть. Вы знаете, мне сейчас 53 года, мне сейчас нужно делать все возможное. Поэтому я стараюсь все, что есть хорошего, ставить в текущий номер. Не нужно планировать сегодня на декабрь. Давайте делать хороший журнал сегодня, летом. В хорошей газете или журнале все должно быть заказным. Самотеком почти ничего не должно идти. Что-то придет самотеком, да, но это не должно быть основой. Если мы будем зависеть только от почты, мы пропадем. Меня бы не было в «Огоньке», если бы не то, что сейчас происходит. Была бы цензура такая, как раньше, не было бы того, что я сейчас печатаю. Мне этого не было нужно. У меня все было. Я хорошо жил в Киеве. Я сейчас где-то в три раза меньше зарабатываю, чем я зарабатывал там, понимаете? Я прекрасно жил, у меня все было, у меня были дача, гараж под окнами. Нельзя в этом опасном возрасте, между 50 — 60 годами, людям предлагать последний шанс в жизни. Это очень опасно. Опасно в этом возрасте жениться. Начинать что-то редактировать, потому что я отношусь к этому как к главному делу. Это ведь очень страшно, когда страну идентифицируют со Сталиным. И перестройка — это не Горбачев, это ситуация. Перестройка вытолкнула наверх Горбачева. И «Огонек» — это не Коротич. Ситуация сложилась такая, что выскочил Коротич, его вытолкнули. Если бы не был я, там оказался бы кто-то вроде меня. Время такое. Если это мой звездный час, значит, в этой стране ничего лучшего не будет. Мой звездный час знаете когда будет? Когда в журнале «Огонек» не будет таких сенсаций, как сегодня Сенсации должны быть в журналистике — это само собой. Но какие у нас сегодня сенсации: выпустили из тюрьмы невинно арестованного, реабилитировали академика, которого так мучили, Королев придумал ракету и рисовал ее мелом на тюремной стене, Туполев строил военные самолеты, сидя в тюрьме. Я хочу, чтоб таких сенсаций не было. Но я сейчас ерунду говорю, других сенсаций пока нет — и на мой век их хватит. Я не хочу, чтоб это было моим звездным часом. Сейчас я где-то разогнался, хочется пробить головой эту стенку и влететь в звездный час. Потому что звездный час в виде прорыва к чужим воротам не может быть звездным часом форварда — я должен забить гол. Когда мы все скажем: «Гол» — и вздохнем, вот это будет хорошо. Пока я — «способ», я только помогаю чему-то. Я еще молитва, я еще не результат, еще Бог не дал того, чего я прошу. У нас столько сейчас мечтаний о том, просто чтоб жить по-человечески. Стыдно некоторые мечты рассказывать людям. Я хочу, чтоб я ехал в трамвае и не рисковал. Моего сына три раза раздевали на улице в центре Москвы. Я хочу просто жить как человек. Я думаю, самое интересное, что я сейчас мог бы написать, — это воспоминания. Причем я очень многое помню. Это и русский Симонов, и украинец Рыльский, и много разных людей. Я знал их, встречался, разговаривал, выпивал с ними. Во-вторых, так получилось, что я встречался с очень многими политиками. Было все. Но у меня нет для этого времени. Мне хочется написать — наполовину воспоминания, наполовину выдумку. Потому что я никогда не имел блокнотов. Одно время боялся, ведь конфискованные блокноты всегда были как концентрированный донос. Потом это ушло. Это удивительное состояние, оно не должно перерасти в безответственность. В какой-то момент жизни человек перестает бояться. Жизнь переходит через этот предел. И сегодня я боюсь только позора. Ну и, кроме того, мешает ощущение, что каждая книга — последняя, вот и не могу начать писать новую книгу. Я могу делать журнал. Но еще надо, чтоб мне стало страшно, понимаете? Пока мне страшно за детей. А так нет. Самое важное в канале Коммерсантъ в Telegram. Ливень в Москве. Кадры последствий непогоды. Фото дня: 28 июня. Ковиду вопреки. Массовые скопления людей в разных городах России. История легендарного советского автомобиля. Жизненный путь и самые успешные проекты Илона Маска. Как прошел праздник выпускников в Санкт-Петербурге. Жара в России. Как жители европейской части страны переносят аномальную погоду. Спортивная карьера Тамары Москвиной. Карьера и жизненные принципы Тимура Бекмамбетова. Кто, куда и зачем нес символ президентской кампании Сам себе фотограф. Селфи с участием политиков и знаменитостей. Предыдущий слайд. Следующий слайд. Спецпроекты все. Как менялась операционная система Windows. Валютный прогноз. Как будет вести себя рубль. Прогноз на 28 июня—2 июля. Где хранить миллион. Условия по вкладам от 1 млн руб. Первые лица все. Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров о недопустимости насаждения тоталитаризма в мировых делах. Глава Москомстройинвеста Анастасия Пятова о подорожании жилья и двойном контроле над застройщиками. Тенденции все. Куда ведет российскую строительную отрасль зависимость от иностранных рабочих. Как российские брокерские компании осваивают зарубежных инвесторов. Как климатическая повестка повлияет на стоимость урана. Партнерский проект все. Воздушная тревога. Как Dyson решает проблему грязного воздуха. Войти в личный кабинет.